— Существует, — будто прочитал его мысли гость. — Да ещё как!
Шурэн придвинулся ближе и горячо зашептал прямо в ухо Тимуру:
— Я сам видел, понимаешь? Сам, своими глазами! И никто больше. Ни Круг этот легавый, ни Бойко твой… Пусть они все за Циркачом гоняются, сколько угодно! А про икону незачем им знать. Мы её сами возьмем. Знаешь, сколько такая стоит? Тысяч двести пятьдесят. Долларов! А может, и больше… Слушай, я её нашел, так? А ты — спихнешь. Я знаю, у тебя нужные связи есть, каналы за границу. Ведь есть связи, а?
— Есть, — кивнул Тимур, глядя на перекошенное алчностью лицо Шурэна.
«Господи, какой же он лох, — подумал Курьев. — Если бы только это „авторитет“ районного масштаба мог догадываться… нет, даже просто предположить, сколько эта икона стоит! Сколько крови на ней, сколько судеб загублено…»
— Ну? — Ждал Шурэн. — Чего думаешь-то?
— А Гарпуша?
— Что — Гарпуша?
— Он ведь тоже видел.
— Этот не при делах, — отмахнулся Шурэн. — Ему все равно — икона, подсвечник, или там что еще…
— Но в ценах на антиквариат он, все-таки, наверное, разбирается? Хоть немного?
— Его дело — свинячье, — отрезал Шурэн. — Он на место свое поставлен, чтобы мне сообщать обо всем интересном, а дальше сидеть, и помалкивать в тряпочку. С Кругом он контактов не имеет, с другими тоже. Так что…
— Как табаш дербанить-то будем?
— Пятьдесят на пятьдесят! — Твердо и сразу ответил Шурэн. — Икону-то все-таки я нашел.
— Согласен, — не стал торговаться Тимур и решительно потянулся за брюками:
— Прямо сейчас поедем.
… Спустя всего три дня на небе вновь весело заулыбалось солнышко, однако в самом конце улицы Багуна, в доме Лагно, безраздельно властвовал тяжелый, холодный полумрак.
Казалось его не способны были рассеять даже люстры, включенные на полную мощность, потому что не глазами, а душой этот полумрак воспринимали печальные люди, молча собравшиеся во дворе. Родственники, друзья, близкие соседи и просто знакомые — в основном, пожилые, в очках и с палочками, одетые старомодно и просто.
Мимо прошмыгнул местный батюшка, возле ворот по-сиротски притулился жиденький, запыленный оркестрик. В доме, на стульях — гроб, крышка откинута. Люди прощаются, один за другим: духота, теснота, запах ладана…
Все замечают, что лицо покойного изменилось. Какое-то восковое стало лицо, не естественное. Чужое лицо.
Чужого хоронить легче.
А вот на траурной фотографии покойный молод. Задорный взгляд, лукавая улыбка.
Тем временем, люди идут и идут. Кто чмокнет в лоб, кто рукой прикоснется…
Хоронят Лагно.
— Умер, Царствие ему небесное…
— Какой это Лагно?
— Да бывший зампред.
— Говорят, зарезали?
— Не знаю.
Возле гроба тихонько плачет вдова, Ольга ивановна. Утирает слезы мятым носовым платочком и все приговаривает, приговаривает:
— Убили деда, убили… убили родненького.
— Ну что ты, Ольга, — пытается успокаивать кто-то из родственников. Назад не вернешь, зачем так-то уж… Ведь авария.
— Убили… — не унималась вдова, раскачиваясь и комкая в руке платок. Убили деда. Он же в Кременчуг ехал… цены-то не дали.
Виктор молча стоял в прихожей, обтирая выбеленную известью стену хаты. Пиджак весь испачкал… да, плевать на пиджак! Рядом переминались с ноги на ногу приятели — Муля Папич и Данила.
— Пойду, гляну? — Не то спросил, не то предложил кто-то из них. — Может, пора уже на кладбище ехать?
Виктор не ответил. Он думал.
Знакомые инспектора ГИБДД отвечали на вопросы неохотно. В общих чертах, их описания дорожно-транспортного происшествия сводились к тому, что покойный, пересекая на своей «Победе» развилку, не заметил из-за попутной машины несущийся слева «Камаз». Затормозить он уже не успел, удар пришелся в водительскую дверь — и Лагно убило сразу. В сущности, сам виноват…
— Убили, — все так же шептала Ольга Ивановна. — Убили деда. Бедный, бедный… из-за Божьей Матери убили…
— Что? — Сначала Виктор подумал, что вдова просто заговаривается от горя. — О чем вы?
— Икону дед вез в Кременчуг…
— Какую икону? Зачем?
— Здесь цену не дали. А дед корову хотел…
— Ой, не слушай её, — все тот же родственник оттеснил Виктора от Ольги Ивановны. — Не в себе она, сам не видишь?
— А ведь и впрямь, иконы-то в доме нет…
На всякий случай Виктор прошел по всем комнатам, посмотрел в кладовой, заглянул под кровать. Нет иконы. Исчезла. Неужели, эта та самая Божья Матерь, о которой знал Паша Ройтман? Рисунок в тетради, смерть капитана, теперь вот — Лагно…
Вернувшись с острова, Виктор опять звонил Дарье, пытался выяснить хоть какие-нибудь подробности. Но та отвечала смутно: дескать, сама толком не поняла ничего, не до этого было. Какая-то икона, золото… чушь, одним словом. Якобы, кто-то из родственников… Письмена, которые указывают на место захоронения древних сокровищ…
Отчего же их не нашли до сих пор? Не смоги прочесть? Не смогли понять?
Виктор вновь огляделся и вспомнил: фотографии на стене, в спальной. Последний раз дядька упоминал одну фамилию…
— Кем доводились нам Курьевы?
— Иван, что ли? — Ответил кто-то из стариков. — Вон там он, в углу, на снимке. Никону родня, по материнской линии. Значит, и нам не чужой.
— А где он сейчас? — Виктор еле сдержался. С фотографии на него глядел капитан Курьев, неотличимый от своего изображения на партийном билете.
— Когда Днепр перекрывали — без вести пропал, — сообщил тот же голос. Артиллеристом он служил. В офицерском чине. Их полк население эвакуировал, а из какого-то села, из Черноморовки, кажется, людей тогда вывезти не успели. А вода уже пошла. Говорят, Иван, и с ним человек десять, на машине — туда. Все вернулись после, а он нет. Поискали, конечно, а что толку? Жена порыдала, помыкалась, собрала пожитки — и уехала.
— Куда? Не в Питер, случайно?
— Да кто ж её знает? — Удивился родственник. — Может, и в Питер. В Россию — это точно, но вестей от неё никаких.
Виктор вышел на улицу, следом за ним потянулись остальные. Вынесли из хаты гроб, втянули в грузовик…
— Я вчера с командиром взвода «гаишников» разговаривал. Как ты просил, — к Виктору придвинулся Муля Папич. Присел на крыльцо, прикурил сигарету.
— Ну, и что?
— Интерсно. Водитель «Камаза» в тот день не выезжал никуда.
— Как это?
— Божится, что грузовик ночью угнали, прямо со двора.
— Проверяли?
— Вроде, не врет.
— М-нда…
— И ещё одно. Знаешь, почему менты наши так быстро насчет виновности твоего дядьки определились?
— Нет, — покачал головой Виктор.
— В кармане пиджака у него «дурь» нашли. Посчитали, что обкурился.
— Туфта! — Вскинулся Виктор. — Вот же… мать их всех! Да дядя Никон вообще про эту гадость уже глубоким стариком узнал. Да и то, из телевизора!
— Само собой, — ответил Муля. — Но только вот, держи. Это упаковка от той самой «травки», которая была у Лагно обнаружена… Только не спрашивай, откуда она у меня!
Виктор взял в руки распотрошенный бумажный пакетик, перетянутый желтой резинкой.
— Откуда?
Муля вздохнул, помялся, но потом все-таки ответил:
— От эксперта, которому поручили по наркоте заключение делать. За ним должок один давний, вот он грехи и замаливает.
— Спасибо.
«Травка» была, несомненно, Гарпушина. Значит, и Куря, и этот чертов Шурэн… так, все!
Виктор приблизился к Ольге Ивановне и тихо, чтобы не слышали окружающие, спросил:
— Кому дядя Никон икону продать собирался? Ездил куда-нибудь?
— Не знаю, — всхлипнула вдова. — Вроде, никуда…
«Ну, конечно! Конечно. — Догадался Виктор. — Цену-то ему здесь не дали. Как же я сразу не сообразил? В городе только одна контора по антиквариату. Гарпушина».
Сразу после похорон Виктор сел за руль своей автомашины. Но, прежде чем отъехать, подозвал Мулю Папича:
— На поминки остаешься?
— Ну, да, вроде.
— Готовь на завтра яхту. На остров пойдем. И вот ещё что… акваланг бы надо.
— Совсем рехнулся! — Всплеснул руками приятель. — На кой тебе ляд?
— После объясню.
… К концу дня погода опять испортилась. С моря налетел внезапный ветер, рванул листву каштанов, и намокшая зелень полетела в лобовое стекло. Входная дверь в антикварный салон оказалась закрыта, и Виктор несколько минут повертелся перед ней, безуспешно пытаясь заглянуть внутрь сквозь давно не мытые окна.
— Залегли на дно, сволочи… Дело сделано, а на вопросы отвечать не охота?
Заморосил теплый дождь. Виктор отер рукавом лицо, сплюнул под ноги и опять полез в машину:
— Ну, что же, наведаемся домой. Жаль, ствола нет, — он запустил руку под сиденье, нащупал тесак:
