Неподвижно лежащий на крыше гаража детектив Зилгитт нажал кнопку разговора миниатюрного приемопередатчика и постучал ногтем большого пальца по решетке микрофона.
В мягких резиновых наушниках сержанта Вели, находившегося в темном коридоре дома Роберта Йорка, послышался неприятный скрежет. Сержант вытащил из нагрудного кармана фонарик и зажег его; стоящий в кабинете Эллери Квин видел это. Тот же тихий скрежет прозвучал в наушниках двух детективов, прячущихся сбоку террасы, и третьего, скрывающегося напротив, в кустах. Никто из троих не двинулся с места.
Держась в тени, Уолт вышел из-за угла гаража на лужайку перед террасой. Он мог ясно видеть черный овал спортивного жакета и верхушку головы Персивала Йорка.
Уолт нащупал в кармане плоский предмет.
Наверху розовый ноготь большого пальца вновь постучал по микрофону. Мужская фигура бесшумно появилась в углу гаража в том месте, где первый раз остановился Уолт, который внезапно сжался и застыл.
Эллери Квин со шляпой в руке приблизился к письменному столу в кабинете и заговорил с Персивалом Йорком.
Уолт ждал. Вдалеке прогудел автомобиль, и мальчишеский голос выкрикнул ругательство. Где-то послышался звон, как будто камнем разбили оконное стекло, и быстро удаляющийся топот ног. Все эти звуки никак не отразились на поведении Уолта.
Только когда Эллери засмеялся, помахал рукой и вышел, Уолт скользнул налево, где чернели кусты. Его рука снова нащупала в кармане плоский предмет.
Как только он добрался до кустов, свет погас, и все погрузилось в темноту — кабинет, терраса, газон…
Уолт услышал донесшийся из кабинета хриплый крик Персивала:
— Свет погас!
И ответ Тома Арчера:
— Просто перегорела пробка, Перс. Не ходите в темноте. Сидите спокойно.
Сидите спокойно…
Перебежав лужайку, Уолт очутился на террасе и быстро подскочил к левому косяку французского окна. Он застыл там, припав к земле и сжимая в руке плоский холодный пистолет, когда свет зажегся снова.
Уолт выстрелил пять раз. Первые три пули угодили в середину спортивного жакета Персивала Йорка. Четвертая попала в верхний правый ящик стола. Пятая поцарапала крышку письменного стола и ударила в альбом с марками на библиотечном столике. Уолт умудрился сделать четвертый и пятый выстрелы, когда его уже схватили за руки и за ноги люди, прятавшиеся на террасе и выбежавшие из кабинета.
Подоспевший Эллери остановился над копошащимися на полу людьми.
Тяжело дышащие детективы поднимались на ноги, но каждый из них одной рукой крепко держал Джона Хенри Уолта, лежащего на спине на красных плитках пола с ангельской улыбкой.
Глядя на это холодно улыбающееся лицо, в котором отсутствовали всякие признаки страха, Эллери почувствовал, что у него по коже забегали мурашки.
— Ради бога, заберите его отсюда! — приказал он дрожащим голосом.
* * *
Эллери сидел, опершись лопатками на спинку стула и глядя налитыми кровью глазами на одиннадцатое издание Британской энциклопедии. Он чувствовал себя как человек, который взбирался на Эверест и, преодолев последний утес, обнаружил, что стоит у подножия, или как спортсмен, бежавший со скоростью одна миля за три минуты и узнавший, что судья забыл завести часы.
«Перестань барахтаться в том, что тебя не удовлетворяет, — сказал себе Эллери. — Когда чувствуешь себя скверно, подумай о хорошем». Но чего хорошего они добились?
Убийца — Джон Хенри Уолт — сидит в тюрьме. Он охотно подписал признание в четырех преднамеренных убийствах, ничего не отрицая и не пытаясь защитить себя.
Но Уолт не ответил на самый важный вопрос: почему он все это сделал? Конечно, ему все еще неизвестно, что письма Игрека обнаружены, и на вопрос о том, были ли у него соучастники, он только улыбается, причем улыбка этого странного маленького человечка становится особенно очаровательной, когда его спрашивают, что означает буква «H» на карточке Персивала Йорка.
Конечно, этот человек безумен, и его безумие такое же стойкое, как закон притяжения. Это сделало его надежнейшим средством осуществления таинственных замыслов мистера Игрека.
Эллери ударил кулаком по подлокотнику кресла. Здесь все не так. Арестовать Уолта — все равно что арестовать за убийство не человека, а оружие!
Игрок на другой стороне…
Его вернули к действительности звон ключа и хлопанье двери.
— Папа?
— Привет, — устало пробормотал старик, входя в кабинет сына, бросая шляпу на пол и опускаясь на диван.
— Все еще работаешь с Уолтом?
Инспектор кивнул:
— Я добился всего, что считал нужным, но с него как с гуся вода. Уолт, конечно, будет осужден и проведет оставшуюся жизнь, питаясь за счет государства, не платя налогов и глядя кино по субботам. Держу пари, что при мысли об этом он только улыбается.
— Ты ничего из него не вытянул?
— Всего лишь очередную порцию улыбок.
И инспектор скорчил такую отвратительную гримасу, изображая Уолта, что Эллери страдальчески поморщился. Оба немного помолчали.
— А как насчет пистолета? — поинтересовался Эллери.
— На нем ничего не обнаружено.
— Ты сказал Уолту о других письмах?
— Нет, я все еще действую на основании одного письма, которое нашли при нем.
— А на нем есть отпечатки?
— Только Уолта.
Они снова помолчали.
— А ты запрашивал лабораторию? — осведомился Эллери. — Есть ли в верхних уголках последнего письма от Игрека отпечатки больших пальцев Уолта?
— Я сам это выяснил, — ответил старик. — Есть.
— И много? — продолжал допытываться Эллери. — Больше или меньше, чем на других письмах?
— По-моему, столько же.
С озадаченным видом Эллери взял со стола «Журнал тайн Эллери Квина»[57] и подержал его перед глазами за верхние углы, прижимая большими пальцами.
— Зачем понадобилось даже столь странному типу, как Уолт, читать письмо в таком положении? Может, он читал в подвале?
— Перестань терзать меня, сынок, — вздохнул инспектор. — У меня был трудный день.
— Постой, папа. Кто-нибудь говорил ему о Персивале?
— Нет. Он даже не спрашивал. Кстати, как наш герой сегодня? У меня не было времени узнать.
— Согласно Арчеру, все еще в небольшом шоке.
Эллери, сам того не желая, испытывал в отношении Персивала чувство раздражения. Ведь ему заранее подробно объяснили весь план: какая ловушка приготовлена на этот вечер; как лужайка и его окрестности будут освещены инфракрасными лучами, невидимыми для Уолта, но помогающими полицейскому снайперу, разместившемуся на крыше гаража вместе с Зилгиттом, постоянно держать его на прицеле; как сценарий, разработанный Эллери и инспектором и требующий от каждого исполнения своей роли, предполагал в качестве кульминации выключение света, во время которого Персивала заменит за письменным столом валик с подушкой в его жакете и с головой магазинного манекена сверху.
— Думаю, что Перс не стал новым человеком, каковым он себя считает. Шок! Да если бы его заперли на ночь в Форт-Ноксе,[58] он и то не был бы в большей безопасности!
— Где же твое христианское милосердие? — усмехнулся инспектор. — Я-то думал, что ты теперь симпатизируешь Персивалу. Послушай, Эл, я смертельно устал и хочу принять душ…
— Погоди, папа.
— Что еще? — Инспектор снова сел.
— Думаю, мы должны заново рассмотреть кандидатуру Персивала.
— Опять?
— Ну, он ведь единственный, кто извлекает пользу из этих убийств.
— И сам спланировал это последнее покушение — на самого себя? Хм!
— Если Персивал — Игрек, то почему бы и нет? Если он спланировал избавление от трех наследников, то мог устроить и четвертое покушение на себя в качестве неплохого ложного хода.
— Эта мысль мелькала и в моем слабом уме, — фыркнул старик. — Но такая уловка была бы весьма рискованной. Если Персивал — Игрек, то Уолту это неизвестно, а Уолт едва ли станет делать различия между подлинным и притворным приказом.
— Не так уж это рискованно. Персивал мог рассчитывать на то, что мы не станем подвергать его жизнь опасности.
— Однако в пистолете Уолта были настоящие пули, а не бумажные шарики.
— Но и ставки были по-настоящему высокими.
Инспектор сердито потянул себя за седой ус:
— Не знаю, сын… Если Перс стоит за всем этим, то ему можно смело вступать в профсоюз актеров. Потому что каждый раз, когда Уолт приближался к нему, он разыгрывал целый спектакль, изображая смертельный испуг, хотя отлично знал, что ему ничего не грозит.
Но Эллери покачал головой:
— Чем больше рассматриваешь эту возможность, тем вероятнее она кажется. Ты не можешь игнорировать тот факт, что смерти Роберта, Эмили и Майры делают Персивала Йорка обладателем всех одиннадцати миллионов. Больше от этих убийств вообще никто не выигрывает. Персивал, безусловно, хорошо знал характер и привычки своих трех кузенов. Он имел возможность наблюдать за Уолтом и оценить его способности. Он мог снять номер в отеле, печатать на машинке и посылать эти письма.
