И он снова полез в задний карман, где, по обычаю новых богатых русских, таскал в портмоне пачку валюты, в основном мелкими купюрами, чтобы расплачиваться за случайные услуги.
Крепкий еще, семидесятипятилетний Константиниди жил один в большой квартире на четвертом этаже старинного московского дома в самом сердце Арбата. Металлическая дверь с десятком разнообразных и хитроумных запоров охраняла бесценные в буквальном смысле богатства старого коллекционера.
Вадим нажал на кнопку звонка, представляя себе, что сейчас делает за этой дверью тесть: ведь все знает, а стоит и рассматривает в крошечный секретный глазок — кто пришел, не привел ли с собой кого-то незнакомого, и вообще, стоит ли открывать… Наконец загремели на разные тона запоры, дверь приоткрылась, сдерживаемая цепочкой. Старик выглянул в щель.
— Господи, что за вид? Тебя на помойке подобрали?
— Примерно так, Георгий Георгиевич, — сокрушенно признал его правоту зять. — Но что же делать, уж извините.
— Обувь грязную сними, — сказал старик и снял цепочку. Дверь отворилась бесшумно, хотя с виду была массивной, будто охраняла сейф.
Снова тщательно заперев дверь на все засовы, Константиниди повел зятя за собой на большую кухню, отодвинул стул и показал на него пальцем. И когда Дима сел, укоризненно покачал головой:
— Боже ты мой, а брюки-то, брюки! Это ж надо так разорвать! Ничего носить не умеют! Варвары какие-то!
Он мог бы причитать часами — по-стариковски нудно и бесконечно — о падении нравов, о бездарности молодежи, о воровских замашках, вообще о ее полной безнравственности и неумении с уважением относиться к вещам. И чтобы избавить себя от обычных излияний, Вадим сразу решил перейти к делу. Он коротко рассказал, как случилось, что Ларису украли вместе с машиной, и теперь, видимо, остается ждать условий, которые выдвинут похитители. Старик слушал всю эту, с его точки зрения, галиматью и пытался найти неувязки в рассказе зятя. Он был почти уверен, что все это выдумка, имеющая единственную цель: выудить из него какую-то вполне определенную сумму. Ну уж дудки! Странным ему показалось и то, что зять немедленно не заявил о происшествии ближайшему же милиционеру, в общем, темная история. К тому же глаза у зятя бегают, как у жулика. И когда тот закончил свой рассказ и сокрушенно замолчал, сказал:
— Ну что ж, насколько я понимаю, у тебя потребуют выкуп? Так? А откуда ты знаешь-то?
— Потому что мне однажды уже угрожали, просто я не придавал этому значения. Думал, обычный наезд. А оказывается, вон чем обернулось.
Объяснил Вадим также, почему не стал заявлять. Лучше всего, конечно, договориться с преступниками. А если вмешается милиция, то от них можно ожидать чего угодно. Милиция церемониться, естественно, не будет, но как на это отреагируют похитители, тоже неизвестно. Могут ведь и убить заложницу, не дай, конечно, Бог, или пытать начнут, они же на все способны.
— Тебе видней, — с иронией сказал старик. — Ты человек богатый, сам и решай. А я бы заявил.
— Ну заявлю, — уперся Вадим. — А дальше что? Я ж не знаю, где они ее держат. И какую сумму потребуют.
— А как ты сам себе представляешь? Вот окажись ты на их месте?
— Не знаю, — утомленно пожал плечами Дима. — По нынешним-то временам… Может быть, даже миллион. В долларах.
Старик но-мальчишески присвистнул.
— А у тебя губа не дура, нет.
— Да что они, разве мне нужны? — едва не взорвался Вадим. — В конце концов, о вашей же дочери речь идет!
— И твоей супруге! — напомнил Константиниди.
— Да, и моей супруге, — согласился Вадим. — И я для ее освобождения все продам — и квартиру, и машину, и все, что имею. Но боюсь, что не смогу собрать такую сумму…
— Да где уж… — усмехнулся старик, И эта его подлая насмешливость, когда речь идет о человеческой жизни, буквально взбесила Вадима. Не человек, а чурка поганая! Вон же эти миллионы — кругом на стенах висят! Но он удавится, а ни одного своего Мане или Ренуара из рамы не вынет.
А старик словно видел все мысли Вадима, будто насквозь его просвечивал. Он, как бы походя, вдруг заметил, что на картины зятек пусть не рассчитывает. Ну а решил продавать, что ж, его дела. Только ведь «мерседес», насколько он понимает, в настоящий момент тоже отсутствует. Да и сколько за него дадут-то?..
— Так ты, собственно, зачем приехал-то?
— Как! — растерялся Вадим. — Рассказать… вы ж отец!
— Ну рассказал. А дальше что? Мой совет тебе, оказывается, не нужен. Решил своими силами супругу освобождать? Честь тебе и хвала! Мужественный поступок, вполне в духе времени. А я-то зачем тебе?
Дима поднялся, мрачно посмотрел на свои разодранные брюки и сказал, что поедет домой и будет ждать, когда похитители позвонят. Наверняка еще сегодня ночью или не далее чем завтра.
— Что ж, — развел руками старик, — звони.
И пошел к двери — отпирать все свои замки. Вадим поплелся следом. Хоть бы чашку чая предложил, скупердяй паршивый, накалял себя зять. Только о себе и думает! Сдохнет тут со своим богатством, так и дверь не откроешь, чтоб похоронить. Живет же на свете такая дрянь!..
Дима был не прав. Проводив зятя, Константиниди взял свою старую записную книжку, в которой хранил имена и телефоны всех нужных ему людей, с которыми доводилось встречаться или делать общие дела на протяжении долгой жизни.
Так, сказал он себе, где тут у нас божественная Александра Ивановна? Храбрая и весьма симпатичная в свое время оперативница дослужилась до начальницы МУРа и наверняка теперь превратилась в здоровенную рыхлую бабищу, охотно ругающуюся матом. С кем поведешься!.. Но таланта сыщика и решительности, помнил Георгий Георгиевич, ей никогда было не занимать. Поздновато, конечно, звонить сейчас… Может, до утра отложить? Неловко в первом часу ночи тревожить дома немолодую женщину. Но с другой стороны, именно в этой ситуации она сможет лучше понять беспокойство старика. И все-таки рискнем, решил он.
Романова сняла трубку, будто специально сидела у аппарата и ждала звонка.
— Это ктой-то такой поздний на комплимент напрашивается? — услышал Константиниди ее бодрый и совсем не «ночной» голос.
— Боюсь, не угадаете, удивительная вы наша Александра Ивановна, — постарался выглядеть пободрее Константиниди. — Но томить не стану. Георгий Георгиевич Константиниди тревожит вас в столь поздний час, божественная. Кабы не беда, каюсь, ни за что бы не решился. Может, не изволили еще забыть старого собирателя?
— Ну как же, как же, отлично помню, Георгий Георгиевич! — И старик понял, что она действительно вспомнила, а не просто для отвода глаз сказала, — Что произошло? Давайте выкладывайте, о чем заботы! Неужто обокрали на ночь-то глядя?
— Ой, да что вы, что вы! — зачастил Константиниди. — Как вспомню, сердце не на месте! Бог миловал пока, Александра Ивановна. Но вынужден каяться, имею подозрение, что кое-кому нынче по этому поводу тоже не спится…
И он выложил Романовой все, о чем рассказал ему зять Дима. Романова слушала не перебивая. А когда старик закончил, спросила с легкой иронией:
— Так шо ж вы, собственно, от меня-то хотите? Заявление он, как я понимаю, подавать не собирается, значит, и дела не может быть никакого. Поставить его телефон на прослушивание— это у нас целая история. К сожалению, ничем пока не могу помочь. Вот когда шантажисты позвонят и выложат свои условия, а вы или он — это уж как сами решите, договоритесь с ними, можно будет и наши службы подключить, поиграть с ними… Ну а почему вы-то считаете, что захват заложницы с целью получения выкупа придуман вашим зятем? Он разве был уже замечен вами в неблаговидных поступках?
— Видите ли, Александра Ивановна, — по всему должно было чувствоваться, что не очень хотелось старику полностью «разоблачать» зятя, но события заставляли, — он относится к числу так называемых неработающих. То есть имеет какие-то коммерческие дела, в которых я ничего не понимаю. А что это за доход, на чем он основан, простите, не могу объяснить. Да вы, вероятно, больше моего знаете об этих новых молодых, так сказать… Ведь среди них, в кого пальцем ни ткни, каждый второй — обязательно президент какой-нибудь фирмы, о которой, кроме него самого, никто и не слыхал. Поди проверь! Ох, темные дела, любезнейшая Александра Ивановна! И тем не менее — при деньгах! При «мерседесе»! Но миллион долларов — это же чистый абсурд! Откуда могут быть такие деньги?!
— Могут, могут, почтеннейший Георгий Георгиевич, — несколько охладила стариковскую запальчивость Романова.
Не хотелось бы его обижать, но, вспомнив одно из давних дел, когда было предотвращено ею лично похищение коллекции Константиниди, могла бы сказать Романова, что только одно полотно того Сезанна, что висело над дверью гостиной в квартире в Староконюшенном, по оценкам изумленных искусствоведов, стоило гораздо больше той суммы, которую, по словам зятя Димы, могли бы потребовать в качестве выкупа похитители великовозрастной дочери собирателя.
