Ознакомительная версия.
Разница заключалась в том, что ехали они теперь с другой стороны.
Поганое место — сочувственно бросил майор, съезжая на обочину — Ну, веди, показывай….
«Мигалка» на крыше «Форда» продолжала работать.
Сине— красное мерцание немедленно разлилось по дороге.
К тому же луна, как и прежде, ярко сияла на синем небосклоне.
Отчетливо просматривались даже густые заросли кустарника.
В мерцающих сполохах тревожного света обычная подмосковная сирень казалась каким-то экзотическим растением.
Он уверенно шел к тому месту, где оставил тело, и напряженно вглядывался в зыбкий полумрак, надеясь, снова, на расстоянии разглядеть уже знакомое белое пятно в темном провале.
И не видел ничего.
Ага! — Инспектор вдруг почти обрадовался.
Он шел сзади и внимательно смотрел себе под ноги.
Следы на асфальте, очевидно, окончательно прояснили ему картину происшедшего.
— Вот здесь, стало быть, ты начал тормозить…. А она отлетела вон туда…
— Ее здесь нет.
— То есть как это — нет?!
— Она была здесь. Именно здесь. Но теперь ее нет.
— Погоди
Майор с неожиданной для грузного тела прытью бросился к своей машине.
Снова последовал «полицейский» разворот, и яркий свет фар вырвал из полумрака часть дороги, глубокую впадину обочины, и буйные заросли кустарника, подступившие сзади.
Провал обочины больше не казался темным.
Отчетливо различима была молодая трава, и даже дорожная пыль, успевшая уже серым налетом пригасить яркую зелень.
Алая — на зеленом, бросалась в глаза жестянка из-под «Кока-колы», слегка помятая, с заметной царапиной на вогнутом боку.
Желто — коричневый, старый окурок, сохранившийся, возможно, с зимы, обнаружился неподалеку.
Еще была прошлогодняя, пожухлая листва.
И обломки тонких веток, облетевшие в непогоду.
Более не было ничего.
— Это как же понимать, елы— палы?! — майор был по меньшей мере обескуражен.
— Она была.
Что еще мог он сказать оторопевшему майору?
А себе?
Как объяснить необъяснимое? Что он сейчас мог сказать себе
Кошмар возвращался.
Наваждение снова застило действительность пеленой жуткого бреда.
Но сейчас, действительность все же проступала сквозь туман.
От этого было еще страшнее.
Он понимал, что все происходит наяву, одновременно понимая, что адекватного объяснения происходящему нет, и быть не может.
Майор, тем временем, аккуратно приблизился к тому месту на обочине, куда, по его расчетам, должно было отлететь тело, и присел на корточки.
— Да, была — задумчиво заключил он через несколько секунд. — Была. Трава, видишь, примята. Была да сплыла…. — Неожиданно майор разозлился. — Да с чего ты вообще взял, что она мертвая?!!… Врач ты, что ли? Эксперт, этой… судебной медицины?!… Очухалась, встала и ушла. Бога благодари.
— Не может этого быть. Пульса не было. И кожа холодная. И зрачок…
— Какой еще зрачок, твою…?!
— Не реагировал зрачок, я проверял….
— И что с того?
— Искать надо.
— Кого искать?!!
— Женщину. Тело, то есть… Она должна быть где — то здесь…
— Ладно… — теперь майор разозлился не на шутку — Упрямый, да?… Проверял он… Ладно… Твою…
Бормоча ругательства, инспектор втиснулся за руль своего «Форда».
Оттуда через секунду раздалось громкое шипение и треск — в машине заработала рация.
Спору нет, он повел себя глупо.
По-идиотски, если уж говорить откровенно.
Откуда взялась волна тупого, дикого упрямства, захлестнувшая его с головой, было непонятно.
Часом раньше он бежал с проклятого места, как угорелый.
Теперь безумно упорствовал в желании, во что бы то ни стало выдвинуть обвинение против себя.
Причем, собственными руками.
Майор недвусмысленно намекал на то, что дело можно решить полюбовно, без осложнений.
Ему, майору совсем не нужны были хлопоты, связанные с оформлением аварии.
Он был совсем не прочь сделать вид, что ночь напролет мирно дремал в своем «Форде», и знать ничего не знает ни про какую аварию.
Да и о какой, собственно говоря, аварии шла речь?
Подумаешь, следы торможения на асфальте!
Мало ли у водителя причин резко затормозить на пустынной дороге?
Где пострадавшая? — Нет, пострадавшей!
Исчезла.
Ушла.
Уползла, или подобрал кто, проезжая мимо.
Но с заявлением никто никуда не обращался.
И «по скорой» никто не поступал этой ночью в больницы с подходящими травмами.
И в моргах не нашлось похожей безымянной покойницы.
Впрочем, эти обстоятельства выяснились позже, когда завертелась машина милицейского расследования.
Довольно, впрочем, необычного.
Ибо вопреки сложившейся практике, в наличии был субъект преступления, но не было объекта, и потому пресловутый состав, как ни крути, не складывался.
Единственной внятной уликой, указывающей на то, что некое столкновение все же имело место, была небольшая вмятина на капоте «Мерседеса» и пара царапин непонятного происхождения на корпусе и лобовом стекле машины, но этого было явно недостаточно.
Коротко посовещавшись утором, милицейское и прокурорское начальство, пришло к однозначному выводу: основания для возбуждения уголовного дела отсутствуют.
Женскую туфельку, подобранную на лунном шоссе, он обнаружил под сидением автомобиля только спустя несколько дней.
В водовороте полного и абсолютного бреда, который сам же, по доброй воле, без принуждения закрутил, втянув в него добрый десяток ничего не понимающих людей, он напрочь про нее забыл.
И это тоже было, по меньшей мере, странно.
Старик и женщина. Год 2000
— Нас вывезли из Силезии в сорок пятом. Советские войска стояли у стен замка. Но нас выхватили прямо у них из-под носа. А вот архивы остались. Бесценные архивы. Думаю, НКВД нашло им должное применение. Меня освободили американцы. Впрочем, что значит «освободили»? Блеф! Разумеется, они были куда более лояльны, чем люди из «Анэнэрбе». Правда, задержаться в Европе не дали. Да я и не стремился к этому. Зачем? Чем Европа была для меня лучше Америки? Да ни чем, помилуйте! Я не знал ни той, ни другой.
— А Россия?
— Какая такая Россия? Не было тогда никакой России. Был СССР. И что ожидало меня там? Иллюзий не питал. Я знал наверняка. И чем, в конце концов, НКВД лучше ЦРУ?
— Но почему именно ЦРУ?
— Этого они не скрывали. С нами работали люди Даллеса. Меня они втянули в работу с первых же дней. Пришлось разбираться с самоубийством доктора Хаусхофера, того самого, который открыл наци тайны Зеленого Дракона. Еще в начале века он жил в Японии, и там стал адептом ордена. А после первой мировой преподавал в Мюнхенском университете, и — как принято думать — именно тогда попал под влияние нацистов. Впрочем, эта версия всегда вызвала у меня сомнения. Возможно, выбор доктора Хаусхофера был не случаен. Возможно, ему приказали поступить именно так — пойти на сближение с Гессом, а потом — и с Гитлером. Он был серьезным ученым, основоположником учения о геополитике. Я немного знал этого человека, и не очень-то верю, что его мог одурачить малограмотный истерик. Но как бы там ни было, в 1946 году Карл Хаусхофер покончил с собой, в точности исполнив древний самурайский ритуал. Янки сразу же захотели в этом разобраться.
— И разобрались?
— Да, кое-что выяснить удалось. Там были очень любопытные стихи его погибшего сына. Что-то про демона, которого его отец выпустил в мир….
— Он погиб на фронте?
— Кто? Сын доктора Хаусхофера? Нет. Его расстреляли наци в сорок четвертом. Было очередное покушение на Гитлера, и хватали всех. А он был поэт. Писал на старогерманском. Готику переводить сложно. Еще труднее было понять, подлинный смысл его последней поэмы. А он был страшен…. Но хватит об этом! Я гражданин США с 1949 года, и ни о чем не жалею. Вот только русский язык люблю. И потому, наверное, сохранил, хотя разговорной практики не было. Но читал всегда много. А что в России, действительно, теперь в моде Набоков?
— Разве Набоков может быть в моде?
— Хм — м, пожалуй….. Да, согласен. Так говорить нельзя. Но его читают?
— Конечно. И всегда читали. Только книги достать было трудно.
— «Лолиту» конечно же?
— Почему именно «Лолиту»? Впрочем, «Лолиту», конечно, тоже. Но ведь это везде так. Одним — «Лолита». Другим — «Дар», и «Подвиг», и «Другие берега»
— Не трудитесь так, сударыня. Верю и без того: Набокова читали.
— Я не потому вовсе….
— Немного все же потому. Прислушайтесь к себе, восстановите цепочку мимолетных ощущений, и признайтесь — мысленно, на покаянии не настаиваю — я прав. Можете не отвечать.
— И не собираюсь.
— Что же касается Набокова, то заслуга его, на мой, конечно, дилетантский взгляд не в «Машеньке» или «Даре». Иными словами, романист он был хороший, спору нет. Возможно, очень хороший. И даже превосходный. Но и только. Гений явил себя в другом.
Ознакомительная версия.
