Ознакомительная версия.
– А у тебя специальность есть?
– Есть. Художник я.
– Серьезно?
– Иллюстратор. Две детские книжки оформлял. Но там тоже заплатили какие-то гроши. А у меня только страховка за машину сорок тысяч в год.
– У тебя есть машина? – удивился Влад. На работу Санек всегда приходил пешком.
– Есть. Внедорожник. Я раз в год в Астрахань езжу на рыбалку. Лодку за собой таскать на чем-то надо. Да и на соревнования ездить…
Влад тем временем заварил чай. Поставил перед Саньком дымящуюся кружку.
– Я что сказать хочу… – Калязин отхлебнул добрый глоток. Обжегся, стал надувать щеки, чтобы охладить ротовую полость. – В общем, если понадобится помощь, ты обращайся.
– Надеюсь, что не понадобится. Но спасибо.
И вот спустя каких-то пару месяцев он обратился-таки к Саньку, потому что больше не к кому!
«Наверное, это глупо, доверить такую тайну незнакомцу, – размышлял Влад, ожидая приезда Калязина. – Но что сделать? Помощь нужна. А ждать ее неоткуда. Тот единственный человек, который всегда приходил мне на помощь, сейчас лежит мертвый в моей спальне. И необходимо избавиться от трупа…»
Время тянулось невероятно медленно. Влад нервно расхаживал по кухне, хватался то за бутылку воды – но либо делал лишь глоток, либо просто крутил крышку, – то за телефон, то за занавеску. Он поминутно выглядывал в окно, чтобы проверить, не идет ли Санек. Но даже если б тот и появился, Соловьев вряд ли рассмотрел бы его – на улице стояла непроглядная тьма.
Наконец в дверь постучали. Влад бросился открывать.
– Фу! – выдохнул Санек, вваливаясь в прихожую. – Еле отбился.
– От кого? – испугался Влад. Сначала он подумал, что на Калязина снова напали отморозки, решившие вывести его из строя накануне соревнований. А после вообще решил, что тот столкнулся с киллером.
– От девок пьяных, – добродушно улыбнулся тот. – Зацеловали меня, дуры.
– Их было трое?
– Ага. Пари они какое-то заключили. Проигравшая обязана была поцеловать первого встречного. Но кто выиграл спор, они так и не решили, поэтому накинулись на меня все сразу.
– И где они сейчас?
– Одна в дом ушла. В твой же. Две зашагали вниз по улице. Повезло им со мной. А то до утра бы стояли.
Санек разулся. Кроссовки не расшнуровал, а просто стянул их с ног, наступив носком на пятки.
– Можно чаю?
Влад уже знал, что Санек страстный чаевник. За день он выпивал до десяти чашек. Любил чай крепкий, сладкий, обязательно свежезаваренный. На рыбалке вообще с кружкой и термосом не расставался. Другие водочку с собой брали, а Санек только чай. Заваривал его в котелке и пил, пил, пока пот ручьями не начинал стекать. Остатки переливал в термос, садился в лодку и приканчивал любимый напиток в процессе рыбной ловли.
– Саш, боюсь, придется без чая обойтись…
Калязин внимательно посмотрел в лицо Влада и коротко кивнул. Он понял, что дело серьезное.
– Говори, что случилось.
– Пошли, покажу.
И провел Санька в спальню.
Тот, увидев труп на полу, нахмурился. Затем подошел к нему, присел на корточки, повернул за плечо, рассмотрел рану на груди, коснулся лица покойного. Зачем он сделал последнее, стало ясно мгновением позже.
– Холодный совсем, – сказал Санек. – Но трупных пятен пока нет. Убит, скорее всего, днем.
– Ты в этом разбираешься?
– Полтора года в морге проработал. – Калязин поднялся на ноги, вытер руки о штаны. – Я видел тебя днем в банке. Ты в очереди стоял. А она была нехилой. Думаю, ты проторчал там часа два. У нас тут одно отделение на весь город.
– Да, я провел там много времени.
– Значит, не ты убил этого чувака. Хотя… Ты мог плюнуть и уйти из банка.
– У меня есть чеки оттуда, и на них проставлено время. Если надо, покажу. После банка я забегал домой на минуту. Бросил паспорт, банковские документы, квитанции по оплате квартиры, деньги и снова ушел на работу. Заказ срочный нужно было доделать. Вернулся полчаса назад и… – Влад указал на труп и закончил: – И вот что обнаружил.
– То есть, когда ты забегал сюда после банка, покойника не было?
– Не знаю. Я только в кухню зашел. Попил и оставил документы на холодильнике.
– Скорее всего, труп уже был.
– Возможно.
– Ты знаешь этого человека?
– Да. И очень хорошо. Это мой друг из Москвы. Несколько дней назад он позвонил, сказал, что у него неприятности. Обещал приехать и все рассказать.
– Приехал, – вздохнул Санек. – Но рассказать не успел.
Влад угрюмо кивнул.
– А почему ты позвонил мне, а не в милицию?
– Никакой милиции…
– Они установят точную дату смерти, проверят твое алиби. И если ты говоришь правду, тебе ничего не угрожает.
– Я не могу светиться. Поэтому нужно избавиться от трупа. У меня сейчас голова не соображает. Я думал, ты подскажешь, как это сделать.
– Подскажу. И даже помогу вынести труп. Но с одним условием.
– Каким?
– Ты расскажешь мне правду о себе. Начнем с главного. Как тебя зовут?
– Влад Соловьев, ты же знаешь.
– Да перестань ты! Ты первое время на это имя через раз откликался, я заметил. Сейчас, конечно, привык. И родом ты не из Самары, как уверял. У тебя явно московское «аканье». И уж точно ты не работал журналистом. Ты пишешь с ошибками.
– Не знал, что ты такой наблюдательный, – проворчал Влад. Слова Санька его поразили. Он-то был уверен, что придумал себе вполне убедительную биографию (в Самаре он бывал много раз и хорошо знал город, и в работе журналистов разбирался, потому что много раз давал интервью), а на деле оказывалось, что достаточно быть просто внимательным человеком, чтобы его «раскусить».
– Да, я наблюдательный, – поддакнул Санек. – Когда мало говоришь, много видишь. Я сразу понял, что ты темная лошадка. Но так как это не мое дело, я оставил свои мысли при себе. Однако сейчас я должен знать правду. Если ты мне ее не расскажешь, я просто уйду. Я не буду тебе помогать, но и вредить не стану. – И он показал подбородком на труп, намекая на то, что не сообщит о нем куда следует.
Соловьев тяжко, по-стариковски вздохнул и нехотя заговорил:
– Ты прав, меня зовут не Владом. И в Самаре я не жил. Я родился в Москве. И мое настоящее имя Руслан…
Русик Гаев рос единственным ребенком в семье. Единственным, любимым, балованным. Родители были уже немолоды, когда Русик появился на свет. Маме тридцать восемь, отцу за сорок. До Руслана у них уже был сын Георгий. Но он умер в возрасте двенадцати лет. Мальчик родился инвалидом. У него оказалась врожденная патология почек. Врачи уверяли, что такие дети не доживают до пяти лет. Но Георгий мучился двенадцать. Столько же мучились и родители. Особенно мама. Ведь на ней была вся забота о сыне. Отец очень много работал, чтобы обеспечивать семью. А жена ухаживала за Жорой, который так отекал, что не мог ходить. Он лежал в кроватке, раздувшийся до недетских размеров, невероятно страдал, но больше него страдала мать, ведь она ничем не могла помочь своему сыну.
Когда Жорик умер, она сказала мужу: «Я больше не хочу детей». Но он уговорил ее родить еще одного ребенка. И на свет появился Русик. Здоровенький и симпатичный. Эдакий черноглазый ангелочек. В детском саду все воспитатели и няньки были от него без ума, не говоря уже об одногруппницах. В школе ситуация несколько изменилась, но не кардинально. Русик рос мальчишкой шебутным, шумным, любящим привлекать к себе внимание. Заскучав на уроках, мог начать баловаться, а то и хулиганить или подбивать к этому ребят, из-за чего ему частенько доставалось от учителей. А вот одноклассницы Русика из-за его выходок любили еще больше. Даже когда в подростковом возрасте его лицо покрылось прыщами, а фигура стала нескладной, потому что он вытянулся за лето на двадцать сантиметров, девочки все равно ему симпатизировали. Ведь Русик был всегда весел, интересен, хулиганист, а как он пел!
То, что у мальчика хороший слух, стало ясно в раннем детстве. Он так здорово отстукивал на ведрах услышанные мелодии, что родители решили отдать его в музыкальную школу. Мама мечтала о том, чтоб мальчик освоил фортепиано. Папа настаивал на гитаре. А Русику было все равно, на чем играть. Хоть на пианино, хоть на гитаре, а хоть бы и на ведрах. Но на инструментальное отделение принимали только с шести лет, а вот на вокальное – с четырех. Поэтому родители отдали Русика сначала туда, чтобы через два года перевести на инструменты. Но когда сыну исполнилось шесть, он уже сам научился играть и на фортепиано, и на гитаре, а пел так, что в хоре солировал. Вот только мальчику быстро надоели занятия в музыкальной школе, и он ее не закончил. Но петь и играть не перестал. Выступал на всех школьных мероприятиях. Ездил на конкурсы. Занимал призовые места. Но больше всего любил петь, аккомпанируя себе на гитаре, в компаниях друзей, приятелей. Среди них он был самим собой. А на сцене приходилось что-то из себя корчить. И даже одеваться не в то, во что привык, мешковатые джинсы и толстовку, а в костюм или рубашку и отутюженные брюки.
Ознакомительная версия.
