Ознакомительная версия.
Стук в дверь прервал его мрачные мысли. Он крикнул: «Войдите!» — и в дверь осторожно заглянула Анника:
— Здравствуй, Патрик! Извини, что помешала. Я только хотела сказать, что звонили судебные медики. Тело доставлено к ним, и послезавтра мы получим отчет о вскрытии.
— Спасибо, Анника! — Патрик устало кивнул.
— Вы ее знали?
— Да, в последнее время я часто встречал девочку и ее мать. После рождения Майи Шарлотта и Эрика тесно общались.
— Как это, по-твоему, произошло?
Он вздохнул и принялся бесцельно перекладывать бумаги на столе, не глядя на Аннику:
— Она утонула. Это ты, вероятно, уже слышала. По-видимому, вышла на причал поиграть, свалилась в воду и не смогла выбраться. Вода такая холодная, что у нее очень скоро должно было наступить переохлаждение. Самое ужасное, что пришлось ехать к Шарлотте, чтобы сообщить ей о случившемся…
Голос изменил Патрику, и он отвернулся, чтобы скрыть подступившие слезы.
Видя, что его сейчас лучше не тревожить, Анника осторожно закрыла за собой дверь. У нее и самой в этот день работа валилась из рук.
Эрика снова взглянула на часы: Шарлотта должна была прийти еще полчаса назад. Она осторожно посмотрела на сопящую у нее на руках Майю и потянулась за телефоном. Набрав номер, она долго ждала, слушая гудки, но у Шарлотты никто так и не взял трубку. Странно! Неужели она вышла и забыла, что они договорились встретиться? Вообще-то это было не похоже на Шарлотту.
За короткое время они, казалось, очень сблизились. Может быть, потому, что обе переживали переломный момент, а может, просто потому, что были очень похожи. Забавно вообще-то — они с Шарлоттой гораздо больше походили на родных сестер, чем с Анной. Эрика знала, что Шарлотта беспокоится о ней, и среди того хаоса, в котором она сейчас жила, это служило ей опорой. Всю жизнь Эрика о ком-то заботилась, в первую очередь о сестре, поэтому самой побыть, в виде исключения, в роли младшей и слабой было так приятно, будто с нее сняли тяжелую ношу. Но в то же время она знала, что и у Шарлотты есть свои проблемы. И дело не только в том, что им с мужем приходилось жить в доме Лилиан, которая, судя по всему, отличалась нелегким характером. У Шарлотты всегда делалось неуверенное и напряженное выражение лица, когда она начинала говорить о своем муже, Никласе. Эрика видела Никласа лишь несколько раз, да и то мельком, но по первому впечатлению ей показалось, что в нем чувствуется какая-то ненадежность. Может быть, это слишком сильное слово. Если говорить точнее, Никлас производил на нее впечатление человека, который полон самых добрых намерений, но в конечном счете поступит в соответствии со своими собственными потребностями и желаниями, отдав им предпочтение перед всеми другими. Кое-что из рассказов Шарлотты подтверждало ее ощущения, хотя в основном это были вещи, которые она узнавала как бы между строк — по большей части Шарлотта отзывалась о муже в восторженном тоне. Она смотрела на Никласа снизу вверх и не раз говорила, что сама не знает и не может понять, почему ей так повезло и он выбрал ее в жены. Эрика, конечно, заметила, что если смотреть объективно, то в смысле внешности Шарлотта сильно ему уступала. Он был высокий, белокурый и видный молодой человек — так отзывались о новом докторе дамы. Да к тому же, в отличие от жены, имел высшее образование. Но в том, что касается душевных качеств, считала Эрика, все обстояло с точностью до наоборот. На самом деле скорее Никласу следовало благодарить судьбу за подобное везение: ему досталась в супруги любящая, умная и добрая женщина, и как только Эрика стряхнет с себя нынешнюю апатию, она сделает все, чтобы Шарлотта это поняла. В настоящее время она, к сожалению, ничем, кроме сочувствия, не могла помочь подруге.
Спустя несколько минут сгустилась тьма, и буря за окном разгулялась в полную силу. Посмотрев на циферблат, Эрика поняла, что, по-видимому, задремала с Майей на руках, которая сосала ее вместо соски. Она потянулась за телефоном, чтобы еще раз позвонить Шарлотте, и тут внизу раздался стук в дверь.
— Кто там?
До возвращения Патрика оставалось еще часа два. Может быть, Шарлотта соизволила наконец вспомнить о своем обещании?
— Это я, — отозвался Патрик таким безжизненным голосом, что Эрика сразу насторожилась.
Когда он вошел в гостиную, она встревожилась еще больше. Лицо у него посерело, а выражение глаз было мертвое, пока его взгляд не упал на Майю, все еще дремавшую на руках у Эрики. В два шага он очутился рядом с женой и ребенком, и не успела Эрика опомниться, как он уже выхватил у нее спящую девочку и крепко-крепко прижал к себе. Даже когда разбуженная его резким движением Майя зашлась отчаянным криком, он не ослабил объятий.
— Что ты делаешь? Ты же напугал ребенка!
Эрика хотела успокоить плачущую дочь и попыталась забрать ее у отца, но Патрик не отпустил, а только еще крепче прижал к груди. Плач Майи уже перешел в истерику, и, не зная что делать, Эрика хлопнула Патрика по плечу:
— Очнись! Возьми себя в руки! Что это на тебя нашло? Разве ты не видишь, что она испугалась!
Тут он, словно опомнившись, растерянно посмотрел на дочку, которая от страха и обиды стала красная как рак.
— Прости!
Он отдал Майю матери, и та начала ее укачивать, отчаянно пытаясь успокоить.
Через несколько минут это удалось, и крики перешли в тихое всхлипывание. Эрика взглянула на Патрика; тот сел на диван, устремив взгляд на окно, за которым бушевала непогода.
— Что случилось? — спросила Эрика уже более спокойным тоном, но в ее голосе еще слышались отзвуки пережитого волнения.
— Сегодня к нам поступило сообщение о том, что найден утонувший ребенок. Звонили отсюда, из Фьельбаки. Мы с Мартином выезжали на происшествие.
Патрик умолк, не в силах продолжать.
— Боже мой! Как же это случилось? Кто утонул?
И тут разрозненные мысли, словно кубики, вдруг выстроились у нее в голове в единое целое.
— О господи! — воскликнула она. — Это была Сара, да? Шарлотта собиралась ко мне зайти, чтобы поболтать за чашкой кофе, но так и не появилась, и телефон у нее не отвечал. Так и было, да? Вы нашли Сару?
Патрик только кивнул, и Эрика опустилась в кресло — у нее подкосились ноги. Перед глазами возникла скачущая в ее гостиной Сара. Это было совсем недавно. Длинные рыжие волосы девочки развевались от быстрого движения, в ушах стоял ее звонкий, как колокольчик, смех.
— Господи боже мой! — еще раз вырвалось у Эрики.
Она прижала ладонь ко рту и почувствовала, как сердце тяжело ухнуло куда-то вниз. Патрик сидел, тупо уставясь в окно. Глядя на его профиль, Эрика заметила, как ходят у него на скулах желваки.
— Как это было ужасно, Эрика! Я не так уж часто видел Сару, но когда нашел ее лежащей в лодке, совершенно безжизненную… У меня все время стояла перед глазами Майя. В голове так и крутились нехорошие мысли. Только представить себе, чтобы такое случилось с Майей! А потом ехать к Шарлотте и все это ей говорить…
Из груди Эрики вырвался мучительный, жалобный стон. У нее не находилось слов, чтобы выразить огромную жалость, которую она испытывала к Шарлотте и даже к Никласу. Ей стала понятна реакция Патрика, и она сама тоже крепко-крепко прижала к себе Майю. Она ее никогда, никогда от себя не отпустит! Всегда, всегда будет держать девочку вот так у себя, в безопасности. Майя беспокойно заерзала, своим детским чутьем тоже уловив что-то неладное.
За окном продолжала бушевать буря, и Патрик с Эрикой молча смотрели на буйную игру стихий. Ни он, ни она не могли отогнать от себя мысли о ребенке, которого поглотило море.
Патологоанатом Торд Педерсен приступил к работе с непривычно удрученным выражением на лице. За долгие годы профессиональной деятельности он достиг той стадии пугающей или, если угодно, возмутительной бесчувственности, когда те ужасы, с которыми ему приходилось сталкиваться в служебное время, никак не влияли на его настроение по окончании трудового дня. Однако вскрытие ребенка несло в себе что-то, против чего восставали природные инстинкты, от этого не спасали никакая привычка и никакой опыт, приобретенный за годы работы в судебно-медицинской экспертизе. Перед детской беззащитностью рушились все заградительные барьеры человеческой психики, и рука, занесенная над грудной клеткой девочки, дрожала.
Согласно предварительному заключению, которое было дано при поступлении тела, девочка утонула. Торду Педерсену предстояло подтвердить его или опровергнуть. И из того, что можно было увидеть невооруженным взглядом, ничто, казалось, не противоречило первоначальным выводам о причине смерти.
Безжалостно резкий свет прозекторской подчеркивал синеватую бледность тела, поэтому казалось, что девочка мерзнет. Алюминиевое покрытие стола словно бы дышало холодом, и Педерсена, одетого в зеленый хирургический костюм, пробирал озноб. Девочка лежала обнаженная на операционном столе, и Педерсен, склонившийся над беззащитным тельцем с ножом, ощущал себя чуть ли не злодеем, совершающим нечто преступное. Усилием воли он прогнал от себя это чувство. Он знал, что делает необходимую работу, которая нужна и ради девочки, и ради ее родителей, хотя последние, наверное, не всегда способны это осознать. Для того чтобы они могли нормально оплакать и пережить свое горе, необходимо точно установить причину смерти. В данном деле на первый взгляд не просматривалось ничего подозрительного, но в таких случаях тоже действовали определенные правила. Как профессионал, он это знал, но как отец, у которого дома росли два мальчика, в подобных случаях не мог побороть сомнений: правильно ли с человеческой точки зрения то, что он делает?
Ознакомительная версия.
