— Не знаю, — ответил Эрленд. — Во всяком случае, я ее найти не могу. А надо — она позвонила мне сегодня и просила помочь, а я понятия не имею, где она. Мне сказали, ты с ней знаком.
— Я с ней жил некоторое время, она что, рассказывала тебе?
Эрленд отрицательно покачал головой.
— С ней вообще непросто. Башню снесло давно и не вернуло обратно.
— Знаешь, где она сейчас?
— Я ее сто лет не видал. А с тебя ее, кстати, воротит, знаешь?
— Когда ты с ней жил, кто ей доставал дурь?
— Ты про ее барыгу, что ли?
— Ну да, про барыгу.
— Ты его в кутузку хочешь упечь?
— Да плевать я хотел и на него, и на кутузку. Я ищу Еву Линд. Поможешь мне или как?
Бадди задумался. Он ничего не должен ни этому старому пердуну, ни тем более Еве Линд. Коли хотите знать, он, Бадди, видал Еву Линд в гробу и в белых тапках. Но на лице у гостя было написано нечто такое, что Бадди решил — его шкура будет целее, если он не станет вставлять легавому палки в колеса.
— Я про Еву ничего не знаю, — сказал он. — Тебе нужен Атли.
— Атли?
— Только не говори ему, что это я тебя навел, идет?
Эрленд поехал в самый старый район столицы, близ порта, размышляя о Еве Линд и о Рейкьявике. Он-то сам «приезжий», всегда так о себе думал, несмотря на то что прожил в городе, считай, всю сознательную жизнь и был свидетелем, как столица расползается все шире и шире, через заливы и холмы, по мере того как пустеют в стране хутора. Новый город, новые районы, все чуть не лопается от народа, которому больше не любо или невмоготу жить в рыбацких поселках, в долинах и горах, который приезжает в столицу, чтобы строить новую жизнь, но отрывается от корней своих и оказывается в единый миг и без прошлого, и без ясного будущего. Впрочем, ему-то, Эрленду, в этом городе всегда сопутствовала удача — но так, как сопутствует она предприимчивому иностранцу.[14]
Атли лет двадцать, тощий, что твой скелет, рыжий, весь в веснушках, на верхней челюсти недостает зубов, лицо вытянутое, вообще выглядит болезненно и кашляет, как туберкулезник или заядлый курильщик. Бадди не подвел — Эрленд нашел его там, где тот подсказал, в «Кафе на Восточной улице».[15] Атли сидел один за пустым столом с пустым же бокалом из-под пива. Кажется, спит, голова свисает на грудь, руки перекрещены. Одет в грязную зеленую зимнюю куртку с кожаным воротником. Точь-в-точь как описал Бадди.
Эрленд присел к спящему за стол:
— Это ты будешь Атли?
Ноль реакции.
Эрленд огляделся — в заведении темно, народу почти нет, занята пара столиков. Из динамиков льется песенка в стиле кантри, печальный певец печальным голосом печально поет о былой любви, которой уж больше нет. За стойкой на высоком табурете сидит бармен и читает томик «Ледяных людей».[16]
Эрленд повторил вопрос, с тем же результатом, после чего схватил юношу за плечо и хорошенько тряхнул. Тот очнулся и тупо уставился на Эрленда.
— Еще пива? — предложил Эрленд и попробовал улыбнуться. Получилась, как обычно, гримаса.
— Ты кто такой? — спросил Атли.
Если по лицу судить, дебил дебилом.
— Я ищу Еву Линд. Я ее отец, и у меня очень мало времени. Она позвонила и позвала на помощь.
— Ты что, тот самый легавый?
— Да, я тот самый и есть.
Атли расправил плечи, уселся поудобнее и огляделся вокруг.
— А почему ты меня спрашиваешь?
— Мне известно, что ты с Евой знаком.
— Откуда?
— Знаешь, где она сейчас?
— Пивка мне нальешь?
Эрленд посмотрел на Атли и подумал, а правильно ли он поступает, но решил, что в таком цейтноте сойдет. Встал, в два шага подошел к бару и потребовал большой бокал пива. Бармен нехотя оторвал глаза от злоключений «Ледяных людей», с выражением нескрываемого сожаления на лице отложил книгу и слез с табурета. Эрленд потянулся за кошельком и обернулся — Атли и след простыл. Что такое? А, смотри-ка, входная дверь только что захлопнулась. Бармену оставалось только удивленно наблюдать, с полным бокалом в руке, как заказчик выбегает на улицу.
Атли что было сил мчался в сторону Каменного поселка.[17] Сил этих, однако, имелось немного, поэтому вскоре ему пришлось перейти на шаг. Оглянувшись, он увидел преследователя и попытался ускориться, но не тут-то было, дыхалка не та.
Настигнув Атли, Эрленд с разбега хорошенько его толкнул, и тот с воплем рухнул наземь. Из карманов выкатились две склянки с таблетками, Эрленд их поднял. Похоже на экстази. Стащил с Атли куртку, тряхнул ее — раздался звон, ага, значит, у него еще есть. Опустошил карманы, пересчитал добычу — с таким количеством медикаментов можно аптеку открывать.
— Они… меня… убьют, — пропыхтел Атли, пытаясь перевести дух и одновременно встать на ноги.
Народу на улице почти нет. По другой стороне прогуливается пара средних лет — сначала наблюдали за погоней, но как увидели, чем Эрленд занят, поспешили ретироваться.
— Ты даже представить не можешь, как глубоко мне на это плевать, — сказал следователь.
— Не забирай у меня склянки. Ты не знаешь, они же…
— Кто они?
Атли прислонился к стене дома, его стало трясти, из носа потекло.
— Это мой последний шанс, — сказал он.
— Срать я хотел, какой это у тебя шанс, последний или предпредпоследний. Где ты видел Еву?
Атли втянул носом воздух и истекающие сопли и поднял голову. Выражение лица вдруг стало осмысленным — кажется, у него появился план.
— О'кей.
— Ты о чем?
— Если я скажу тебе, где в последний раз видел Еву, ты вернешь мне склянки?
Эрленд задумался.
— Если ты не соврешь и я правда найду Еву, отдам тебе твое добро. Если соврешь, я вернусь и закатаю тебя в асфальт.
— О'кей, о'кей. Ева заходила ко мне сегодня. Кстати, встретишь ее, напомни, она мне должна. Херову тучу бабла должна. И я ей ничего не дал. Я беременным телкам таблетки не продаю.
— Ну еще бы, — сказал Эрленд. — По тебе сразу видно, ты человек с принципами.
— Пришла ко мне с этим своим пузом, что твой барабан, и стала мне плакаться, а как я ей дал от ворот поворот, устроила скандал, а потом ушла восвояси.
— Знаешь куда?
— Представления не имею.
— А где она живет?
— Пизда с ушами, денег у нее нет, понимаешь. Пришла ко мне и хнычет «у меееняяяя неееет деееееенег». А как я буду отдавать товар без денег, они ж меня без денег укокошат.
— Ты знаешь, где она живет?
— Живет? Да нигде она не живет. Бродяжничает, валяется тут и там. Поживет где-нибудь пару дней, потом съебывает. Думает, ей товар полагается бесплатно.
Атли аж фыркнул от возмущения пополам с презрением.
— Думает, на халяву это ей будут давать. По доброте душевной. А мне оно достается за просто так, что ли?
Говорит с присвистом, что неудивительно при таком дефиците зубов. Видок-то поменялся, только стал еще смешнее — этакий мальчишка-переросток в загаженной курточке изображает из себя мужчину.
Из носа опять потекло.
— Ну и куда она могла от тебя направиться? — не отставал Эрленд.
Атли заглянул ему прямо в глаза, опять втянул носом сладкую смесь из соплей и воздуха.
— Так ты вернешь мне склянки?
— Где она?
— Если я тебе скажу, вернешь?
— Где она?
— Если скажу тебе, где Ева Линд.
— Только если не соврешь. Где она?
— Она ко мне не одна приходила сегодня, а с подружкой.
— Кто такая?
— Я знаю, где живет эта подружка.
Эрленд сделал шаг вперед.
— Получишь все обратно сполна, — сказал он почти что на ухо Атли. — Что еще за подружка?
— Зовут Рагга.[18] Живет в двух шагах отсюда. На улице Трюггви.[19] Знаешь большой дом, с набережной видно? Вот в нем, на самом верхнем этаже.
Атли несколько нерешительно протянул руку:
— Ну, о'кей? Ты же пообещал. Отдавай товар. Ты же обещал.
— Дурачок, ну как я могу отдать тебе «товар»? — горько усмехнулся Эрленд. — Никак не могу. А кабы у меня было время, я бы проводил тебя вместе с товаром на Окружную улицу[20] и сдал с потрохами в каталажку. Так что можешь быть доволен, кое-что ты все-таки выиграл — остался на свободе.
— Нет, ты чего, они же меня прирежут! Ты чего! Пожалуйста, плиииииз, отдай мне таблетки! Отдай!!!
Эрленд повернулся спиной к скулящему барыге и пошел прочь. Тот же остался дрожать у стены и, чтобы скоротать время, принялся ругаться на чем свет стоит да колотить в бессильной ярости собственной башкой о серый бетон. К удивлению Эрленда, объектом брани, разносившейся по окрестностям, был не обманщик-следователь, а сам Атли.
— Чертов придурок ты, Атли, мудило грешное, тупица, сраный кусок говна, дурак, дурак, дурак, дурак, понял, мудило, ты дурак, ты идиот, ты кретин…
Эрленда так заинтересовала тирада, что он обернулся — и увидел, как Атли со всех своих невеликих сил съездил самому себе по челюсти.
