Аня развернула грязноватую тряпицу и увидела ладанку – ту самую, что лежала на груди скелета, найденного в древней могиле. Теперь она смогла рассмотреть ее получше. Небольшой предмет размером с детскую ладошку, тяжелый и потемневший от времени. Точно, что металл, скорей всего, серебро.
– Береги ее, Аня, – прохрипел Сиротин. – Береги как зеницу ока, это непростая вещь. Не хотел я, чтобы она плохим людям досталась – ни бандитам, ни этому… – Он попытался кивнуть в сторону Басаргина, но только сморщился от боли.
– Тише, тише… – Аня заботливо отерла пот с его лица той же тряпицей.
– Ты слушай… – Он отдышался, теперь голос звучал тверже: – Вещь эта – непростая, я уж знаю. И не в том даже дело, что она дорогая очень, а в том, что это святыня. Потому что на ней, видишь, две рыбы изображены. Это – ранний символ христианства, это потом уже стали крест изображать… И что-то там есть внутри. Не зря вождь велел его с этой ладанкой похоронить, и никто на нее не позарился, потому как – святыня… Ты должна беречь… никому не отдавай, ни в коем случае, только если сама поймешь, что человек правильный…
Сиротин замолчал, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом снова заговорил тихо-тихо:
– Вот как оно случилось… искал древнюю могилу, а нашел свою смерть…
И у Ани не повернулся язык сказать, что все будет хорошо, что он выживет. Она видела уже на его лице неестественную, смертельную бледность, и глаза запали, нос заострился, и еще что-то, не поддающееся описанию.
«Печать смерти», – говорили раньше.
– Всю жизнь искал, верил, что я прав… так и оказалось… ни о чем не жалею, только сохрани это, Аня, Богом тебя прошу, сохрани. Именем Господа нашего Иисуса Христа тебя заклинаю: не упусти, не потеряй, не допусти, чтобы в плохие руки попала. Не знаю, что там внутри, но чувствую – очень важно это. Перед смертью, знаешь, все так ясно видно… Обещай мне…
Тут Сиротин запнулся, захрипел, сделал попытку приподняться, при этом изо рта у него хлынула кровь. Он посмотрел с детским наивным удивлением и рухнул на брезентовые мешки, в которые Басаргин, надо полагать, собирался складывать предметы из могилы викинга. Глаза его неподвижно смотрели в потолок.
Аня потрогала шею – пульса, естественно, не было. Она и так знала, что все кончено – навидалась в своей жизни трупов.
– Ну что там? – спросил со своего места Лис.
– Помер, кажется… – Аня постаралась, чтобы ее голос не дрожал.
– Говорил, что не нужно его брать! Вот теперь еще одна проблема! – Лис наткнулся на Анин взгляд и замолчал.
Аня спрятала ладанку поглубже в карман, закрыла глаза покойнику древним заботливым жестом и, сама себе удивляясь, перекрестила его тихонько.
Лис крикнул что-то Зюзе, показал вниз.
Вертолет опустился на большое поле, которое раньше, видимо, принадлежало колхозу, а теперь превратилось просто в заросшую пыльной травой огромную поляну.
К ним уже бежали люди. Лис с Зюзей вытащили Басаргина, который вяло перебирал ногами, ни на что не реагируя, и передали его с рук на руки двум рослым парням в черных костюмах.
Те посадили его в огромный черный внедорожник, их главный подошел к Лису и дал ему какую-то бумажку, после чего скупо кивнул, и внедорожник уехал.
На поляне остались две машины – джип попроще и старенький «козлик». Из джипа вышел невысокого роста мужчина в темных очках и плаще, хотя в этом августе стояла несусветная жара. Он заглянул в вертолет и спросил у Лиса:
– Что за покойник?
– Археолог, – вздохнул Лис, – в пути помер.
– Искать будут? – осведомился мужчина.
– Вряд ли, – теперь уже вздохнула Аня, – он вроде одинокий был…
– Ну и ладно, – мужчина записал координаты лагеря и как туда проехать. – Не задерживаю, – сказал он, – у меня дел по горло. Здесь закончить, да еще в лагерь успеть, пока полиция не прочухалась.
Зюзя уже заводил «козлика». Выруливая с поляны, они видели, как мужчина в плаще поливает вертолет из канистры. Взрыв они услышали, когда ехали по едва заметной дороге. Из-за сосен виднелось высокое оранжевое пламя.
«Сиротина никогда не найдут, – подумала Аня, – даже если вертолет обнаружат, подумают, что это пилот разбился. Кто там станет кости обгорелые изучать? Это только в сериалах показывают… Светлая память Алексею Иванычу…»
Она сама удивилась своим мыслям. Что-то на сантименты потянуло, не в ее это характере. Ладно, не время сейчас расслабляться, сейчас забот полно…
На заднем сиденье Аня с отвращением скинула с себя грязную майку и рваные шорты, пахнущие чужой кровью и потом. Им приготовили сменную одежду – не новую, но вполне приличную – джинсы, рубашку. Аня расчесала волосы и с трудом стерла с лица синяк и грязные разводы. Не слишком приятный вид, но хотя бы на улице никто на нее оглядываться не будет.
Перед выездом на шоссе Лис с Зюзей поменялись местами, ребята тоже переоделись в чистое, а грязную одежду свернули в тюк и выбросили в овраг.
Ехали молча, все жутко устали. Аня едва не клевала носом.
– Лис, – сказал через некоторое время Зюзя, поглядывая в зеркало, – чтой-то мне та синяя машина не нравится, давно уже за нами едет как приклеенная.
– Да уж вижу, – буркнул Лис, – не слепой.
Тут синяя машина свернула на заправку.
– Показалось? – Зюзя вопросительно поднял брови.
– Не знаю…
Аня и сама сомневалась, знала, что не бывает в их делах таких совпадений, каждое совпадение нужно трактовать как сигнал бедствия. Кто может за ними следить? Неужели уже Басаргина ищут? Быстро они, очень быстро…
Хотя странно: этот рыжий специалист вроде бы не полный дурак, должен хотя бы на время затаиться, землекопы небось лежат уже вусмерть пьяные, с них какой спрос. Пока полиция на выстрелы приедет, тот мужичок в темных очках уже небось все там подчистит, оставит только трупы бандитов, так что никто не удивится – может, у них там разборка была.
– Нужно машину сменить, – сказал Лис, – я в город на «козле» не поеду, приметный очень.
– Меня на конечной у метро высадите, – встрепенулась Аня, – я уж сама как-нибудь…
– Ну, бывай, – сказал Лис и сунул ей полоску бумаги с рядами цифр, – твоя доля.
– Обращайся, если что надо… – скупо кивнула Аня и пошла не оглядываясь.
Она верно угадала, когда схлынет поток пассажиров с ближайшей электрички, и села в пустой вагон. Оглянулась незаметно, кроме нее, в вагоне были тетка с тележкой, набитой кабачками и помидорами, парень в наушниках и потертый мужичок с красным носом.
Вроде бы все обычные, безопасные люди. Все-таки Аня в последний момент вышла из вагона и пересела в следующий поезд. Никто не тронулся за ней.
В метро она немножко попетляла – привычка. Вышла на предыдущей станции, села на маршрутку и опять-таки вышла раньше, чтобы подобраться к своему дому незаметно, дворами.
Квартира ее выходила прямо в подворотню – бывшая дворницкая. Мать заработала ее тяжелым трудом, все мела да чистила, горбатилась во дворе зимой и летом.
Жили они втроем – она, мать и брат. Отца Аня не помнит – кажется, замерз где-то по пьяни, когда она была совсем маленькой. Брат пошел по стопам отца – быстро спился и помер в больнице. Но это уж потом, когда Аня выкупила дворницкую и сняла мать с работы – отдыхай, мол, живи на всем готовом. Не помогло, недолго мать протянула, умерла тихо, ни на что не жалуясь, как и жила.
Аня тогда думала, что все у нее позади – нищее голодное детство, тяжеленная лопата со снегом, рваные резиновые сапоги вместо зимней обуви – все прошло и никогда не вернется. И подворотню эту, куда выходит дворницкая, она тоже забудет как страшный сон, уедет отсюда навсегда и даже никаких мелочей не возьмет на память. Нечего ей вспоминать.
Не получилось. Не вышло вылезти из дворницкой. Тут теперь ее жизнь.
А как здорово все начиналось… Какие успехи делала она в спорте! Ее быстро заметили, и понеслось. Сначала соревнования по стране, третье место, потом второе, потом международный чемпионат, турниры всякие. В общем, совершенно другая жизнь – спорт, дальние поездки, незнакомые города, рядом свои, родные ребята, никто никому не завидует, все стараются.
И Аня не то чтобы расслабилась, но уверовала в чудо. Что она, простая девчонка, не слишком умная, не слишком красивая, не имеющая ничего за душой и никакой поддержки от родных, способна на многое. Только нужно работать, тренироваться, а там все пойдет отлично. Будут и слава, и деньги. И любовь…
Как же она хотела любви! После безрадостного своего детства, после матери, которая так изработалась, что не могла уже дать ребенку никакой нежности, после злых подзатыльников старшего брата как же Ане хотелось, чтобы появился в ее жизни человек, который ее полюбил бы просто за то, что она есть.
