Одним словом, с улыбчиво-сдержанным китайцем, который приятно удивил меня и белейшей подковой собственных, а не «фабричных» зубов, мы быстро пробрались к смыслу нашей случайной встречи и вскоре уже сквозь искры вина в хрустальных бокалах игриво, блаженно-аппетитно улыбались друг другу.
Опускаю подробности, как мы оказались вместе в гостиничном номере, как оба друг за другом сбегали в душ и — вот что самое удивительное! — не сговариваясь, выбежали мокрые и мокрые же заключили друг друга в мокрые, сотрясшие небо и землю объятия.
Что же это было такое — секс с китайцем? А знаете ли, ничего себе! Даже очень! И как замечательно, подумала я тогда, что в мире существует столько наций и национальных меньшинств, какой это необъятный простор для познания сексуальных особенностей такой вот любознательной женщине, как я!
Начну с основного — с его члена, разумеется, ибо предвижу, что читающим мою исповедь более всего интересно именно это. Член у китайца оказался похож на баклажан, если с него содрать темную, сливовую шкурку и слегка-слегка пообстругать. Действовал он этим «баклажаном» весьма и весьма результативно. Моя интимнейшая, божественная, притязательная дырочка то и дело оказывалась забитой наглухо, словно борт судна, давшего течь. Вот тебе и, так сказать, китайский «баклажан»!..
Но с поцелуями у моего китайца выходило не очень. Я сразу поняла: он из тех, кому самое основное — вбивать сваи. И тут он, ничего не скажу, отменный мастер, способный на долгую и очень профессиональную работу. Так что мы оба в конце концов утомленно распались, как две измочаленные карты, и долго-долго пытались отдышаться. Блаженный миг трудовой усталости и сполна воплощенной в действие отваги!
Да! Забыла упомянуть, что мой чудесный китаец время от времени очень красиво, по-китайски, комментировал происходящее и восклицал интригующим шепотом:
— Мой нефритовый стержень опускается… опустился на дно твоей драгоценной рубиновой чаши…
Или:
— Наконец-то… наконец драгоценные ворота твоего опалового грота покрылись легкой серебряной росой неудержимого, пылающего желания, пылающего как костер из сухого бамбука, возлежащий на изумрудах и алмазах посреди голубой чаши небес.
И это он, он, мой чудесный, неутомимый китаец, пообещал мне доставить неземное наслаждение с помощью старинной, тысячелетиями апробированной позы, которая называлась исключительно изящно и отчасти экстравагантно поза колибри, сидящей на ветке вишневого дерева, загнутой одновременно книзу и кверху.
Но вот незадача — мой самоотверженный китаец с исключительно чистыми ногтями, в том числе и на ногах, с очаровательным запахом крепкого мужского одеколона и дикого зверя, прячущегося среди молодого бамбука, оказался, увы, не чистопробным китайцем, а помесью. Его мать, китаянка, вышла замуж за индуса. В результате на свет появился мой Ли, или Чан, я ведь имени никогда не спрашиваю, к чему? В таком деле, как секс, самое существенное, считаю, вовсе не имена, а тела и их способности дарить друг другу жар, пыл, инициативу и энтузиазм.
Словом, несколько разочарованная, я желала в постели, а мой полукитаец каким-то особым, изысканным образом, до сих пор неведомым мне, слегка щекотал мои пятки, а именно — ушами, то одним ухом, то другим. Потом стал водить по моей ступне своим коротковатым носом, что было довольно необычно, но приятно. Потом, видимо, раззадорившись, стал лизать мои пятки своим горячим языком. Я успела отметить — его язык отменно розов, без несимпатичного белого налета, свидетельствующего о дурной работе пищеварительных органов. Мне это, не скрою, было приятно, что вот совсем вроде случайно, а достался вполне качественный экземпляр китайца. Ах, да, полукитайца… Но так или иначе…
Естественно, в конце концов мои ступни удостоились чести быть обласканными его поначалу, честно скажу, довольно дрябленьким членом, похожим на увядшие листы салата, или свекольную ботву… но вскоре его бедовый «баклажанчик» принял подобающую его сану форму и даже как бы воссиял и изнежил своими импозантными прикосновениями мои ступни до такой степени, что я не посмела встать на них и сходить пописать… Нет, не помню, чего мне точно хотелось в ту минуту… Но так или иначе я не пошла на поводу разума, а, как самая сумасшедшая, глупая девчонка, застонала и закричала так от бескрайнего восторга, что меня вполне могли слышать в гостиничном коридоре, и, должно быть, даже в баре на первом этаже от моего крика оживленно затрепетали крылья скучающих пальм:
— Скорее! Скорее!
И мой догадливый полукитаец тотчас встрепенулся и наглухо, и, казалось, навсегда запечатал мою заносчивую, привередливую, истомившуюся в ожидании, а теперь возликовавшую дырочку своим надежным, красноречивым, забористым нефритовым стержнем.
Но сейчас я, право, несколько недоумеваю, как, как он мог использовать свой стержень не по прямому назначению, а единственно для оглаживания моих удаленных от поля битвы ступней? Ведь это было ему довольно неудобно, неловко… Припоминаю его странную позу… Но ведь не отступил, презрел все трудности… Вот что значит настоящий мужчина! Хотя, увы, полукитаец…
Мы расстались с ним хорошо, весело. Он омыл мой теплый пушистый заповедный холмик холодным шампанским, а потом медленно капал это шампанское мне на пупок и уже с пупка старательно, нежно, как-то особенно задушевно слизывал его — очень странное на первый взгляд, но весьма обновляющее, я бы даже сказала, изысканное ощущение.
Напоследок я потрогала его бедра и голень. Мне очень нравится в определенный момент ощущать под подушечками пальцев именно эти части мужского организма. Одно и то же, что щупать твердь старинного замкa, кованое железо ворот, отстоявших века, внушающее почтение и легкий ужас. Но и благодарность, представьте себе, за то, что вот сподобилась, и мне дозволено приобщиться к чужой стабильной мощи.
Расставаясь навек, полукитаец немножко пососал мой мизинец, но остальные пальцы почему-то не тронул. Возможно, если бы он был чистокровным китайцем — мизинцем бы не ограничился. Между прочим, он пососал отнюдь не мой мизинец на руке, а тот, что на моей ноге, естественно, предварительно сняв с моей ноги туфлю и спустив мой тончайший чулок. Странновато, конечно, так ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И если уж тебе любопытно ознакомиться с особенностями сексуальных действий всех населяющих землю племен и народов — надо все принимать без удивления и ужимок высокомерия. А в данном случае это же было очень и очень мило — сосание моего мизинца на левой ноге в течение (я успела взглянуть на часы) трех с половиной минут.
Кстати, в короткие промежутки, буквально между вздохом и выдохом, он меня немножечко повеселил рассказом о Мао Цзэдуне:
— Сокровище мое! — шептал он мне сдержанно и страстно. — Вообрази, знаменитейший Мао, которого при жизни обожествляли девятьсот миллионов китайцев и при виде его, живого, даже впадали в транс, любил отправляться в постель сразу с несколькими молоденькими женщинами. Он был уверен, и, считаю, справедливо, что активная сексуальная практика продлевает жизнь. Правда, в молодости он был уверен, что мужчина после шестидесяти уже ни на что не способен, но сам на личном опыте убедился, что это правило не для всех. Во всяком случае, не для него. Вот только, как рассказывает его личный врач, Мао мучился запорами, и через каждые два-три дня ему приходилось ставить клизму…
Мы оба от души посмеялись над незадачливостью сексуально могущего Мао и по очереди резвенько сбегали пописать и подмыться. У нас все, все получалось на удивление согласованно и прекрасно!
Так к чему я все это? Ну, конечно, к тому, что мой сексуально могучий атлет-полукитаец остался настолько доволен нашим с ним тесным, неподдельным общением, настолько благодарен мне за доставленную радость всестороннего соприкосновения, что в порыве этой самой вскипевшей благодарности чуть не откусил мой славный сладкий мизинчик на левой ноге… Воображаете?
Я же снисходительно потрепала его за ухо и удалилась в ванную комнату. Навсегда. Там, обтерев салфеткой свой мизинец, немного обслюнявленный полукитайцем, словно конфета, побывавшая во рту у ребенка, и приняла бескомпромиссное решение отправиться на русском теплоходе, идущем из Гонконга в Японию.
Так чем, чем я не устроила «нового русского» блондина, к тому же возможного грабителя и убийцу, если я вполне устроила такой первосортный секс-автомат, как хотя бы этот хваткий, удалой полукитаец? Если до этого я только и делала, что брала того, которого хотела, с интервалом самое большее в три минуты от одного моего заинтригованного взгляда до другого, лукаво-призывного?
Да, да, я — настоящая, стопроцентная американка, и все, абсолютно все мои любовные истории начинались в великолепном темпе и длились ровно столько, сколько требовалось моему жадноватому, прелестно-чудесному, искусительному, умопомрачительному телу. И я сама, сама решила ещё в свои пятнадцать, что до тридцати дам себе полную сексуальную волю, а там видно будет. Так и поступала.
