— Не должна.
Дуфус потер щеки.
— Этот мальчик сейчас ложится спать при любом раскладе.
* * *
— Что-то не так. — Моника Уитфилд вошла в спальню, где брился ее муж. Чашка с кофе стояла на полочке над раковиной. — Уже десятый час, а на лужайке не прибрано. Миссис Макджейн говорит, что Дуфус еще не встал.
— Вечеринка для него затянулась. — Дэн выбривал подбородок.
— Миссис Макджейн говорит, что Скайлар позавтракал рано, а потом он и Тэнди ушли к сараям. Его грузовика нет.
Дэн пробурчал что-то неразборчивое.
— Наш выздоравливающий кузен появился на кухне, когда Скайлар завтракал, сказав, что он еще не ложился. Согласно миссис Макджейн, он напоминал кусок засохшего хлеба и о чем-то поспорил со Скайларом. О чем именно, миссис Макджейн не поняла. Вроде о бурундучках.
— По-моему, все нормально. — Дэн промыл станок.
— С чего Скайлару и Джонатану спорить о бурундучках?
* * *
— А кто остался у телефона? — Шериф Калпеппер ждал, пока остынет кофе.
— Только что позвонили.
Со стула у стойки кафетерия шериф Калпеппер взирал на своего старшего клерка Адама Хэддема, больше известного как Блоха.
— Ты полагаешь, что на сегодня все? — спросил шериф. — Один звонок? Больше одного раза в день в управление шерифа не звонят, поэтому ты можешь идти за кофе, бросив рабочее место?
Блоха считался ушедшим на пенсию, но никто не мог вспомнить, с какой именно работы удалился он на покой. Вероятно, он предпочитал социальному пособию работу на телефоне в управлении шерифа.
— Я пришел не за кофе. — Худющий и обычно сварливый, в свои семьдесят два года Блоха славился тем, что мог бы без труда в самую жестокую засуху обеспечить влагой лужайку у тюрьмы. Если телефон или радио в управлении шерифа не отвечало, все жители округа Гриндаунс знали, что надо подождать, пока Блоха облегчится. — Томми Баркер.
— И что?
Томми вернулся с войны с негнущейся ногой, но энергия била из него, как из подростка, не достигшего половой зрелости. Он получал пенсию от государства и брался за любую работу. Если кому-то не хотелось чего-то делать — звали Томми.
— Звонил. — Блоха слова экономил. — Этим утром охотился на сурков. Нашел в лесу тело. — Пауза. — Думает, человеческое.
Калпеппер, в просторечии Пепп, изогнул бровь.
— Этим утром Томми Баркер нашел в лесу человеческое тело? Правильно я тебя понял?
— Полной уверенности нет. К телу он не подходил. Смотрел издалека. Сообразил, что все должно остаться как есть. Позвонил нам.
«Ох уж этот старина Томми Баркер», — подумал Пепп. С головой у него полный порядок.
— Где?
— Около речки. В четверти мили от «Холлера», ниже по течению.
«Холлер». Субботнее утро следует за пятничным вечером, точно так же, как воскресное — за субботним.
Если уж в округе Гриндаунс и найдется место для трупа, трупа убитого, то именно у «Холлера». И аккурат в вышеупомянутые вечер или утро.
— Понятно, — вздохнул Пепп.
— Что такое? — спросила стоящая за стойкой Фейрер.
— Где сейчас Томми? — спросил Пепп.
— В трейлере миссис Даффи. Томми говорит, она еще спит. Он вошел, чтобы позвонить по ее телефону, а будить ее не стал.
— Позвони Томми, — приказал Пепп. — Это ее разбудит. — Он открыл решетку кондиционера. — Начнем с этого. Скажешь ему, что я уже еду. Так что у него будет время пообщаться с миссис Даффи. Потом найди Красавчика и скажи, чтобы он подъехал за мной сюда. Если не найдешь Красавчика дома... позвони миссис Хэнсон, я имею в виду его мать, и скажи ей, что, если она не перестанет каждый день кормить сына вторым завтраком, он так растолстеет, что его худышка-жена не выдержит его тяжести и новых внуков ей не видать...
К тому времени когда Пепп закончил монолог, Блоха уже ушел, унося контейнер с черным кофе, который автоматически налила ему Фейрер.
Теленок, корова, коза... заблудилась в лесу, а тут большая собака, койоты, могли и задрать... обычное дело... Нет. Если Томми Баркер думает, что труп человеческий, скорее всего, так оно и есть. Пепп полагал, что уж человеческих трупов Томми навидался достаточно на той войне, где потерял ногу, и способен отличить его от мертвого животного.
— Кто это может быть, Пепп? — спросила Фейрер.
Пепп решил, что держаться надо предельно спокойно, уверенно, не говорить ничего такого, что могло бы взбудоражить округ.
— Фейрер, ты знаешь, что я великий детектив.
— Знаю?
— Сколько лет я прихожу в твой кафетерий? Двенадцать?
— Я вспоминаю, как ты нашел «Форд» моего дедушки в каменоломне, через месяц после пропажи.
— Вот чего я не могу понять...
— Чего же, Пепп?
— Двенадцать лет, чуть ли не каждый день, я заказываю черный кофе.
— Совершенно верно, Пепп.
Пепп поднял со стойки крохотный герметично закупоренный стаканчик со сливками, стоявший рядом с чашкой.
— Как получается, что всякий раз, когда я заказываю черный кофе, а я заказываю его на протяжении двенадцати лет, ты ставишь на стойку вот такой вот стаканчик со сливками? Всякий раз!
— Никогда не знаешь, а вдруг ты передумаешь, Пепп.
Теперь Пепп держал стаканчик большим и указательным пальцами на уровне ее глаз.
— Теперь скажи мне правду, Фейрер, все двенадцать лет ты ставишь мне на блюдце один и тот же стаканчик, который я потом перекладываю на стойку? Один и тот же?
Фейрер заулыбалась.
— Конечно же, Пепп. Один и тот же. Должно быть, ты действительно великий детектив. Может, немного медлительный...
— А что случится в тот день, когда я передумаю, вскрою этот самый стаканчик и вылью в кофе сливки двенадцатилетней выдержки?
— Должно быть, вкус тебе не понравится, Пепп. Смею сказать, ты снова передумаешь. И я по-прежнему буду экономить на тебе сливки.
* * *
В субботу утром, в двадцать минут двенадцатого, Джон Саймс увидал через сетчатую дверь шерифа Калпеппера и помощника шерифа Хэнсона.
— Мэри Лу? — спросил Джон.
— Да, сэр, — ответил Пепп.
— Автомобильная авария?
— Нам надо поговорить, Джон.
— Мэри Лу этой ночью не ночевала дома. Ее подруги не знают, где она. Эм-эл и я как раз говорили о том, что надо тебе позвонить.
Из-за яркого солнца Пепп не мог разглядеть лица Джона Саймса.
— Она мертва? — спросил Джон Саймс.
Пепп сам открыл сетчатую дверь и вошел в прохладу холла. Джон Саймс отступил на шаг.
— Да, сэр. — Из всех мужчин, которых знал шериф Пепп, Джон Саймс лучше всех контролировал выражение своего лица. На нем никогда не отражались никакие чувства. Пепп часто думал, что из Джона Саймса получился бы отличный игрок в покер. Может, его лицо закаменело на войне, на которой потерял ногу Томми Баркер.
— Где бы нам присесть, Джон? Может, ты позовешь и Эм-эл...
— Скайлар... — пробормотал помощник шерифа Чарлз Хэнсон, шагая через лужайку Саймсов к патрульной машине. Руки он сжал в кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Шериф Калпеппер и его помощник Чарлз Хэнсон взяли на себя нелегкую долю сообщить семье о трагедии — насильственной смерти юной девушки.
— Скайлар... Скайлар Уитфилд, сукин сын. — Помощник шерифа Хэнсон с треском захлопнул дверцу. — Я знаю, что я прав. — И повернул ключ зажигания.
— Как только выедешь на дорогу, сверни на обочину, — приказал шериф. — Нам надо подумать о том, что делать дальше.
Шерифу Калпепперу также требовалось время, чтобы прийти в себя после увиденного в это субботнее утро.
— Мы поедем на «Уитфилд-Фарм», чтобы арестовать Скайлара Уитфилда за убийство, — безапелляционно заявил Хэнсон.
Эм-эл и Джон Саймс сказали им, что прошлым вечером Мэри Лу была с ними на вечеринке у Уитфилдов. Они оба полагали, что потом она отправилась в «Холлер» со Скайларом Уитфилдом.
— Возможно, — не стал спорить Пепп. — Но давай немного поразмыслим перед тем, как перейти к делу.
Они как раз миновали поворот, и он указал на обочину. Тут их не могли увидеть из дома Саймсов.
Помощник шерифа остановил патрульную машину, но двигатель не выключил.
— Так что ты можешь сказать по этому поводу, Красавчик?
— Скайлар — говнюк. Ездит на этом идиотском красном пикапе, ходит с вечной ухмылкой. Пальцем о палец не ударил для средней школы, не занимался спортом, не играл на своей дуде в школьном оркестре, даже на репетиции не приходил. В школу — домой, в школу — домой, однако по итогам каждого учебного года газеты писали о нем как о лучшем ученике. А фотографировали всякий раз, когда у Мэри Лу Саймс возникало желание выиграть очередной конкурс красоты. Всегда улыбающегося. Школа, ферма, «Холлер», встающий на уши, когда он начинает дудеть в свою дуду, девчонки, которые слетаются на него, как мотыльки на зажженную лампу.
