Он сел в трамвай, идущий к заводоуправлению. За окнами проходила уральская, прокопченная заводскими дымами, пропыленная колесами машин, но все же веема – утро года. На теневой стороне улиц еще сереет лед, на проезжей части уже пылевой вихрь. По нежно-голубому апрельскому небу от заводских труб протянулся грязный шлейф… Возле магазина, у винного отдела, топталась толпа, ждали с нетерпением открытия… Дмитрия Максимовича толкнули:
– Ну, выходите или нет?
Жуков посторонился, пропуская женщину к дверям. Трамвай стоял перед светофором. На перекрестке у обочины гаишник в черной кожаной куртке с белой портупеей и в белом шлеме, молодой и очень важный, что-то внушал водителю «Жигулей». И тут у Жукова снова появилась надежда: милиция – вот кто может принудить, если без этого не получается. Надо пересесть на встречный трамвай, проехать две остановки, как раз будет Кировский РОВД.
– Так в чем заключается ваше дело?
Крупноголовый круглолицый крепыш в ладно пригнанном милицейском кителе смотрел на Жукова доброжелательно, обращался как со старым знакомым. Не так уж трудно было во второй раз говорить о дочери. Но где-то с середины рассказа приметил Жуков, что полковник, совсем как врач-нарколог давеча, поскучнел, по углам рта обозначились складки. Рука, вертевшая на столе карандаш, замедлила движение и вовсе замерла, как бы ожидая, скоро ли посетитель отхнычется.
– В общем, товарищ полковник, мы с женой согласны на любое меры, на любые, – заспешил Дмитрий Максимович. – Чтобы только спасти дочь от компании пьяниц, пока она не скатилась до преступления.
На круглом лице полковника вскинулись брови, поджались губы.
– Что тут советовать… Извините, забыл ваше имя-отчество. Да, так вот, уважаемый Дмитрий Максимович, вы, как активист антиалкогольного движения…
– Бывший. Бывший активист.
– Почему? А, ну да, не считаете для себя возможным при данных обстоятельствах? Понимаю. И сочувствую. Но вы знаете, что принудительное лечение все равно лечение, и без медицины тут не обойтись. Вам следует обратиться сначала к наркологу.
– Сначала я к наркологу и обратился.
– Правильно. И что же?
– Сказал, что сначала мне следует обратиться в милицию.
– Гм. Значит, где медицина бессильна, там уповают на милицию? Что же я, по-вашему, могу предпринят!?
Дмитрий Максимович потерянно молчал. Полковник продолжил:
– Арестовать вашу дочь? Как говорится, посадить? На каких основаниях? Что незамужняя женщина иногда не ночует дома, за это наказания законом не предусмотрено, ибо тут нет состава преступления. Грубит родителям? Ну, если у вас есть свидетели, можно применить административные меры: официальное предупреждение, штраф в размере до десяти рублей. Но вы ведь не этого хотите?
– Но позвольте, позвольте! Эта их шайка тунеядцев, на что-то они существуют, пьянствуют! Ее видели в ресторанах – на какие средства?!
– Минуточку. – Полковник снял трубку, нажал клавишу, набрал номер. – Виктор Петрович, посмотри-ка в своих анналах, не числится ли, э-э… Дмитрий Максимович, как фамилия вашей дочери?
– После развода вернула себе девичью фамилию, нашу, к сожалению: Жукова Светлана.
– Виктор! Жукова ее фамилия. Светлана Жукова. Не числится? А ты вспомни, вспомни. Проходила по делу Хомяка? Свидетельницей? Ясненько. Нет, просто интересуюсь, спасибо.
Полковник положил трубку и посмотрел на Жукова так, словно разрешил по крайней мере половину проблемы.
– Среди девиц группы повышенного риска она не числится. Имеются в виду замеченные в проституции. Но приятели у нее действительно с уголовными наклонностями. Некий вор по кличке Хомяк судим за грабеж. Жукова Светлана проходила по делу свидетельницей. Ее личной вины следствием не установлено. Сажать не за что, как видите, – развел руками полковник.
– Значит, ждать, пока будет за что? Не гуманнее ли принять профилактические меры заранее? Хотя бы обязать устроиться на работу, ведь есть, кажется, статья…
– Есть, – поморщился полковник. – Статья двести девятая. Никто ее пока не отменял. Но в связи с гуманизацией общества она практически не применяется…
На высоком крыльце райотдела Дмитрий Максимович едва не столкнулся с чернявым старшим лейтенантом, тот успел посторониться. Если бы старший лейтенант вернулся с происшествия и зашел к полковнику на полчаса раньше – кто знает, возможно, Дмитрий Максимович и обрел бы в райотделе знакомца решительного, не уклоняющегося от проблем, а Мельников взял бы на заметку любопытную информацию…
Старинный уральский город Шиханск искони стоит на «гулящей» тропе: четыреста лет назад по здешним вогульским урочищам прошел атаман Ермак с ватагой волжских гулебщиков; через полтора века после Ермакова похода укрывались в дебрях старообрядцы, спасая древлее благочестие от гонений патриарха Никона; брели в сии места и дале крестьяне землиц российских в поисках воли; бежали сюда от расправы воры да разбойники. Два с половиною века тому заложили первые Демидовы шиханский железоделательный завод. Цепкие, хваткие промышленники и их приказчики привечали старообрядцев, приманивали и «гулящих людей» да пригоняли из российских губерний крестьян, всех пригибали жесткой рукой к рудничным и заводским работам. Когда же на Среднем Урале, кроме железных и медных руд, сыскалось богатое рассыпное золото, набежали сюда золотоискатели, на их добычу слетелись перекупщики, держатели тайных кабаков и притонов, игроки, мошенники, ворье. Так еще во времена отдаленные расслоилось население Шихане ка на талантливых работяг и на свору паразитирующих ловкачей.
Вихрь революции развеял жителей старого Шиханска в разные концы страны, им взамен прибыло много иногородних. В годы репрессий среди уральских лесов и гор выросли заборы с колючей проволокой, с вышками охраны. И те, кому посчастливилось дожить до конца срока, оседали в ближних к зоне городах и поселках. Война пригнала сюда десятки тысяч новых поселенцев, вольных и подконвойных. И после, в мирные годы, катились на Урал спецвагоны с арестантским контингентом. На станции Шиханск выходили люди в ватниках, встречали их солдаты с овчарками, провожали в приземистые бараки зон. Все короче становились «срока», все чаще объявлялись амнистии, все больше вливалось «вставших на путь исправления» в городские общежития и улицы, изменяя на свой лад нравы Шиханска.
Поток уголовных дел захлестывал отдел, возглавляемый старшим лейтенантом Мельниковым. Только что закончили распутывать серию краж, взяли в одном из притонов преступную группу, раскрыли убийство с корыстной целью, взлом магазина с хищением на десять тысяч, разобрались с массовой дракой подростков, а в производстве еще несколько материалов по грабежам, кражам, по двум тяжким телесным повреждениям, по четырем хулиганским действиям… В большинстве случаев катализатор драки или конечная цель хищения – водка.
…В этот майский вечер Мельников вознамерился сочетать профессиональный интерес с культурным мероприятием: посмотреть фильм в кинотеатре «Россия». Во-первых, американский детектив знакомит советских сыщиков с методами их заокеанских коллег, во-вторых, не встретятся ли у «России» те девицы, что перемолвились с Максом Ленцовым в прошлый раз, понаблюдать бы за ними. Наконец, надо же иногда выходить «в свет» с женой Зинаидой.
Но, как часто случается в сыщицкой судьбе, личные планы были порушены: детективный сюжет подоспел не американский, а отечественный, местный, шиханский, и не на экране, а на улице Учительской, где пришлось прогуливаться не с женой Зиной, а с потерпевшим Иваном Сахарковым. Конечно, этот Сахарков и сам не сахар, и потерпевшим стал, можно сказать, по собственному желанию, но от этого кража не перестала быть преступлением. Ему же впредь наука: пусть прочувствует, каково быть обворованным.
Иван этот Сахарков полгода назад и сам у кого-то что-то спер по пьянке, тут же попался, присудили ему «химию», то есть работать, где и кем укажут, а проживать в общежитии спецкомендатуры под надзором. Так что Иван ничего теперь не нарушал, работал относительно добросовестно, если и выпивал, так самую малость, и у коменданта к нему претензий не было, В качестве поощрения «вставшего на путь» Сахаркова отпускали на воскресенья домой, благо дом в трех кварталах от спецкомендатуры. Там Иван поступал под надзор супруги Надьки, бабенки ядреной, горластой, способной и отлупить мужа в случае чего.
Теща Ивана жила в деревне, километров за сто от Шиханска. И пришла телеграмма: старушка тяжело больна. Надька взяла в цехе три дня в счет отпуска и уехала в деревню. Поскольку у Сахарковых сын первоклассник, администрация спецкомендатуры разрешила подопечному жить эти дни дома.
Наверно, Иван очень благодарен был теще, что она захворала. Оказавшись без надзора, он первым делом поставил брагу в пятилитровой бутыли, на что извел семейный паек сахара и дефицитные дрожжи, хранимые Надькой к лету на квас. Брага, заботливо укрытая телогрейкой возле батареи отопления, ходила бодро, и хозяин по вечерам, припадая ухом, с улыбкой внимал шипящим звукам брожения. Терпения хватило аж на два дня. На третий после работы состоялась дегустация. И терпение вознаградилось: после трех стаканов появилось у Ивана неудержимое человеколюбие, тяга к задушевному общению, хотелось кого-то уважать и чтоб его уважали, обнимали, благодарили. Иван посидел-посидел над стаканом, заскучал вконец, оделся и поволокся на улицу искать родственную душу.
