ГЛАВА ПЯТАЯ
Сандерс и Хьюс уехали во вторник, и в следующие три дня я чуть не помер от скуки. Шерлок Холмс, как обычно, начиная расследование, не посвящал никого в детали своих планов. Зная об этом, я терпеливо ждал, когда он сам заговорит со мной. Мне казалось, что он занимается поиском родственников юноши со светлыми волосами.
Вместе с Фредом Джонсом я ещё раз посетил пивную «Чёрный лев», но ни рыжего мужчины с бородой, ни юноши там не обнаружил. Роберт Оуэн ни разу не был упомянут в разговорах, которые переводил мне Фред.
Мне оставалось только погрузиться в чтение.
Кроме «Нового взгляда на общество», в библиотеке Холмса были ещё две книги Роберта Оуэна: «Наблюдения над действующей системой производства» и «Будущее человеческого рода». Я изучал Борроу и просматривал книги Оуэна с некоторым изумлением.
Одно место особенно обратило на себя моё внимание. «С каждым днём, — писал Оуэн, — я всё более и более убеждаюсь, что характер человека формируется или, лучше сказать, создаётся его предками. От них он получает свои идеи и привычки, которые направляют его и управляют его поведением. Следовательно, человек никогда не мог и не сможет в будущем сам сформировать свой характер».
О том, что внешние меры влияют на личность, мне было известно и без Оуэна. Я в связи с этим подумал, что такой человек, как Эмерик Тромблей, вряд ли с этим согласится. Зачем ему приписывать собственные достижения чьему-то влиянию или списывать на счёт предков ответственность за свои действия?
В пятницу я получил письмо следующего содержания:
Дорогой кузен Джонс!
Я узнал о Вашем существовании и о том, что Вы желаете посетить землю своих предков. Почту за честь, если Вы остановитесь у меня, в моём скромном жилище. Дайте знать, в какой день и гас приедете, и я буду ждать Вас на станции в Ньютауне.
С уважением,
Дафидд Мадрин.
Я отдал письмо Холмсу, и тот, прочитав его, сказал:
— В отличие от других поэтов, он человек грамотный. Грамотность для поэта — всё равно что твёрдая рука для художника.
— Сомневаюсь, чтобы грамотность в простом письме, написанном, заметьте, по-английски, была как-то связана с поэтическим талантом валлийского барда, как вы изволите выражаться.
— Важен не его поэтический дар, — рассердился вдруг Холмс, — а умение точно и кратко выражать свои мысли на английском языке. Если он умеет это делать и на валлийском, вам повезло с переводчиком, Портер.
В тот же день я отправил Мадрину телеграмму, в которой просил его встретить меня в следующий понедельник.
После чтения книги Борроу «В дебрях Уэльса» у меня сложилось впечатление, будто в таких диких местах цивилизация и не ночевала, но телеграмма была принята и отправлена по указанному мною адресу, и это внушало надежду, что всё не так мрачно, как представлялось Борроу сорок лет назад.
В тот же день вечером к нам заглянул на огонёк Рэбби. Он опять облачился в свои лохмотья, которые были больше ему к лицу, чем костюм пай-мальчика. Холмс, как всегда, пытался угадать, где Рэбби побывал. Из его кармана выглядывала мышка.
— Ты был на Хаундздитч, Рэдберт? — Так называлось место за городской стеной, где была большая яма, куда раньше бросали дохлых собак. Теперь там стояли дома и находилось несколько магазинов, где торговали игрушками и бижутерией. — Какая интересная игрушка! Я такую раньше не видел.
— Зато я видел, — вмешался я, — и довольно часто.
Рэбби заразительно и звонко рассмеялся. Действительно, это оказалась настоящая мышь, которая стала ручной благодаря дрессировке. Мы все трое ещё раз дружно посмеялись над ошибкой великого сыщика, и Холмс дал мышке кусочек сыра, который она съела с большим аппетитом.
— Хорошо, что уже поздно, — сказал Холмс, — и миссис Хадсон не зайдёт к нам, а то бы она упала в обморок, увидев мышь. А теперь расскажи-ка нам, Рэдберт, где ты был и что видел.
— Ничего особенного, — ответил мальчик. — Я ведь зашёл к вам, чтобы показать мышку.
Холмс продолжал настаивать — Рэбби только качал головой. Так они препирались несколько минут. Наконец Рэбби сдался:
— Видел на Риджент-стрит продавца газет во фраке.
— Я его знаю, — сказал Холмс. — Ты прав, Рэбби, здесь нет ничего особенного. Просто там рядом много клубов, и кто-то из джентльменов решил позабавиться, нарядив продавца газет в подержанные фрак, цилиндр, жилет и лакированные туфли. Этот человек анархист по своим убеждениям и вместе с газетами раздаёт покупателям переписанные от руки сочинения известных анархистов. Замечательно, что у него мягкий характер, он хороший семьянин и законопослушный гражданин. Я знаю, что он покупает внукам игрушки. Таких, как он, людей довольно много в Лондоне.
— Я знаю одного сапожника, — сказал я, — который пишет стихи. Он тоже переписывает их от руки и всовывает в обувь, перед тем как отдать её клиентам после починки.
— Хорошие стихи? — поинтересовался Холмс.
— Ужасные, — ответил я.
На лице Холмса появилось печальное выражение.
— Я знаю одного аптекаря, — продолжал он, — который считает себя священником. В аптеке у него всюду висят плакаты с цитатами из Библии и Евангелия, к микстурам и таблеткам обязательно прилагаются тексты молитв. У него обширная клиентура. Знаю также торговца рыбой, про которого идёт молва, будто он запрятывает монетки в полкроны в рыбу, которую продаёт.
— Наверное, у него много покупателей, — заметил я.
— Возможно, но не думаю, что это главная его цель. И продавец газет, и аптекарь, и торговец рыбой — чудаки. Большинство, правда, считают их сумасшедшими. Но я так не думаю. Я давно коллекционирую их, потому что эти люди лишний раз подчёркивают невероятность, удивительную странность жизни. Самое изощрённое воображение бессильно придумать такие факты, какие нам поставляет действительность. Мне гораздо приятнее видеть этих чудаков, чем какого-нибудь франта, который обменял на Еврейском рынке трость на зонтик.
На другой день Шерлок Холмс пригласил меня к себе и сообщил всё, что ему удалось узнать о юноше со светлыми волосами.
— Этот юноша — его зовут Олбан Гриффитс — сирота и воспитывался у одной бездетной пары и носит их фамилию. Гриффитс и его жена — валлийцы. Они очень хорошо относились к мальчику, но официально его не усыновили. Известно, что настоящий отец помогал Гриффитсу материально и иногда навещал сына. Совсем недавно юноша уезжал куда-то на несколько недель. Сейчас он опять исчез, а вместе с ним и его спутник с рыжей бородой. Это всё, что мне удалось узнать. Гриффитсы живут очень замкнуто, практически не общаясь со своими английскими соседями. Вам ещё предстоит убедиться, Портер, как скрытны и недоверчивы валлийцы по отношению к чужакам.
Счастливый случай и, конечно, Рэдберт помогли нам установить, что за нашими валлийскими гостями ведётся слежка. Далее, уже своими силами мы выяснили, что Эван Эванс передал свою трость какому-то человеку в толпе, слушавшей граммофон. Вероятно, Эванс узнал его по какой-то примете или они обменялись паролем. В пивной «Чёрный лев» ему вернули трость, в которой находилось какое-то новое послание. Итак, перед нами две загадки: кто послал Эванса сюда и каково содержание посланий, которые он доставляет. Дело будущего — найти решение этих загадок. Скажите, Портер, какое впечатление осталось у вас от чтения книг? Поможет ли оно вам в работе?
— Вероятно, знакомство с действительным положением дел гораздо важнее. У Борроу я обнаружил одну загадку, которую собираюсь разгадать. В тысяча восемьсот двадцать первом году был повешен по обвинению в краже овец некий Роберт Ньютон, который утверждал, будто он не виновен и на его могиле не будет расти трава до тех пор, пока его не оправдают. Его могила в Монтгомери, а это совсем недалеко от Ньютауна. Я хочу туда съездить и посмотреть.
— Не тратьте зря время и деньги. Там действительно нет ни травинки.
— Значит, он невиновен.
— Прошло слишком много времени, чтобы утверждать это с определённостью. Я думаю, что скорее траву вытоптали туристы, посещающие могилу.
— Шутки в сторону, сэр. Что бы вы мне посоветовали?
— Как вы уже сказали, действительность важнее книг и советов. К сожалению, Борроу во многом исказил действительность, потому что воображал, будто знает валлийский язык. Но посредственное знание языка создаёт непреодолимые трудности при ознакомлении с действительностью. Уж лучше пользоваться услугами переводчика. Помните, что Уэльс для вас — заграница. Дело ведь не в пограничных знаках, а в том, что там люди на всё смотрят не так, как мы с вами, а иначе. Их язык более древний, их литература — одна из древнейших в Европе, их законодательство сильно повлияло на английское. Наконец, английские короли выглядят выскочками в сравнении с королевским домом Уэльса, который был вырезан норманнами. К сожалению, валлийцы не могут простить англичанам, что те явились в их страну как завоеватели. В Уэльсе свято блюдут национальное единство и хранят память о прошлом. Поэтому не стесняйтесь подчёркивать своё валлийское происхождение. Что же касается расследования, то ведите его сообразно чутью и здравому смыслу. Виновен Тромблей или нет — могут доказать только факты, которые ещё надо установить.
