Вопрос. Где плыл?
Ответ. Ближе к Килии. Там пограничники более рассеяны. Так нам казалось тогда. Ну и ошиблись.
А это, Романыч, второй допрос — годом позже, в тюремном госпитале.
Вопрос. Вы хотели сделать признание?
Ответ. Да.
Вопрос. О чем?
Ответ. Солгал следователю на первом допросе. Теперь умираю. Скрывать незачем.
Вопрос. Что скрывать?
Ответ. Лобуда жив. Он не переплывал Дуная. Утонул Квилиану, бывший при немцах рыбацким старостой.
Вопрос. А где Лобуда?
Ответ. Где-то в вашей колонии для уголовников. Под кличкой „Юркий“.
Вопрос. Каким образом он там оказался?
Ответ. Мы сымпровизировали кражу двух бочек дунайской сельди. Его и подставили как виновника.
Вопрос. А цель?
Ответ. При первом удобном случае он должен был бежать из колонии.
Вопрос. Куда?
Ответ. Выбор предоставлялся ему. Кличка сохранялась. Ищите Юркого.
Вот и все, Александр Романович. Могу добавить: Юркий год спустя действительно бежал из колонии. Розыск его до сих пор ведется по каналам МВД и до сих пор он нигде не объявился. Должно быть, где-нибудь осел тихонько и работает. Может быть, даже честно работает — до тех пор, пока за границей о нем не вспомнят и не дадут команды действовать. Когда включится Юркий, не упусти момента».
Корецкий прочел и долго молчал, пока его не окликнул Гриднев.
— Что молчишь?
— Думаю. Не исключено, что он в Москве и уже вышел на связь.
— Почему?
— Потому что включился в игру Хэммет, а ему нужен для этой игры связник. Это может быть и Юркий. И еще потому, что безмотивных убийств не бывает. Если они не случайны. Только у одного человека есть мотив для убийства Колоскова. Предположи, что Юркий побывал на бегах и попался на глаза Колоскову. Что предпримет связник, которым дорожат за границей? Или завербовать, если есть мотив для вербовки, или устранить.
— Я не вижу в твоей цепочке места для Каринцева.
— Каринцев — дичь, за которой охотятся. Если он попадет в силки, понадобится связник. Вот тебе и роль для Юркого.
* * *
Саблин приехал в тот же день, когда происходил этот разговор. Он включился в ход его прямо с разбега. Но его доклад о деле Колоскова и Закиряна подтвердил уже известное.
— Словом, на убийцу ты вышел, — сказал Гриднев.
— Лобуда? — спросил Саблин.
— Лобуда.
Саблин заметил, как Гриднев и Корецкий переглянулись.
— Предполагаете или знаете? — спросил он.
— Кое-что знаем.
— По своим каналам?
— Они у нас глубже, — усмехнулся Гриднев. — Между прочим, кличка у него Юркий. Ты его портрет привез?
Саблин выложил на стол две небольших, одноформатных, снятых по форме карточки.
— Сняты в сорок девятом году, — сказал он.
— Очень уж молодо выглядит, — вмешался Корецкий. — Но узнать можно, если только он не прибегнул к пластической операции. Размножь в лаборатории МУРа. Пусть у каждого участкового будет. Скажи, что крупный белобандит с этой физией ходит.
— Мне кажется, я что-то похожее видел, — вгляделся Гриднев.
— Где?
— Не помню.
— Не у Боголепова ли?
— Честно, не помню.
— Это там, где тот парень работает? — спросил Саблин.
Гриднев посмотрел настороженно и осуждающе.
— У того парня, между прочим, есть имя и фамилия. Знаешь что? Проведи-ка ты денек в этом НИИ. Поброди по коридорам, в лаборатории загляни. Может, что и выглядишь. А я тем временем на денек слетаю в Туркмению. Детство «того парня» проверить. Действительно ли он конник-спортсмен и на ахалтекинских жеребцах ребенком гонял?
Остаток дня Саблин провел в максимовском институте. В лабораторию Максима его не допустили: секретна. Пробежался по коридорам, посидел в буфете. На него не обращали внимания. Сидит чужой парень за столиком, ну и что? Мало ли кто здесь шатается. Может, от студенческой экскурсии отстал и вдруг закусить захотелось. Или из техжурнала какого-нибудь, тоже здесь шастают. До Саблина доносились обрывки разговоров, как всегда в общем шуме, бессвязных, не объединенных ни формой, ни содержанием.
— …Вы под математической зависимостью понимаете формулу… что же вы будете делать с такой формулой?
— …Теория теорией, а как на самом деле?
— …В качестве оценки эффективности работы всего коллектива сотрудников можно взять, например, сумму эффективностей…
— …А что это означает в терминах графа?
— …Почему мы применяем теорию графов, а не теорию графинь?
Есть тут и шутники, слушал и комментировал про себя Саблин. Но чаще слышались обрывки других разговор, весьма далеких и от науки, и от профессии:
— …Такие джинсы теперь уже не носят…
— …Фильм — отвальный, сходи, не пожалеешь…
— …Взяли по сто пятьдесят, а тут его жена звонит…
Но кефир был выпит, пирожок съеден, и Саблин опять побрел по коридорам. В одном из них он и увидел, по словам Гриднева, «что-то похожее». Высокий старик шел с черной папкой к директору. Была у него пресловутая косая сажень в плечах и жирная шея, туго стянутая мягким воротником.
— Кто это? — спросил Саблин идущую мимо девушку.
— Паршин. На подпись к директору идет, — сказала она.
Нет, не он, подумал Саблин. Нет ни казацких усов, ни впалых под ними щек. Лобуда должен был выглядеть постарше. Шрама на виске у него тогда не было. Но ведь усы можно сбрить, щеки с годами могли и вспухнуть. А почему постарше? Гриднев же не постарел, а ведь Гриднев ему ровесник, и глубоких морщин у него нет, и седина только по краям волосы тронула. Все же это не Лобуда. Не та схожесть, какую увидеть хочется. Может быть, в отдел кадров заглянуть?
В кадрах дали личные дела и Максима и Паршина. У Максима все коротко. Возраст — 32 года. Образование — физико-технический институт. Ученая степень — доктор технических наук. Специальность — новые свойства лазерной техники. Приказы о поощрениях и награждениях.
У Паршина еще короче. Возраст пенсионный. Подходяще: не слишком глубокий старик. Лобуде тогда было не больше двадцати пяти лет. Образование — экономическое. Не подходит: Лобуда окончил только ремесленное училище. И специальность не та, Лобуда слесарь, а Паршин бухгалтер. И на оккупированной немцами территории никогда не был, и родом он из Ростова, а не из Одессы… Не та схожесть, не лобудовская. И Саблин и Гриднев знакомы с физиономистикой, но почему Гриднев увидел «что-то похожее», а он, Саблин, не видит. Значит, даже приблизительного опознания нет.
Путешествовать на восток — дело неблагодарное, особенно если командировка невелика, каждый час дорог. А тут — извольте: в десять утра взлетел в Домодедове, почти четыре часа проторчал в самолете, приземлился в ашхабадском аэропорту, а там на электрических часах — шестнадцать ноль-ноль, солнце на закат отправилось. Два часа съело поясное время.
— День пропал, — с грустью сказал Гриднев.
Лунолицый, улыбчивый, невысокий гриб-боровик — круглое брюшко полковничий китель распирает, вот-вот пуговицы оторвутся — Рахим Алтыев, гридневский однокашник по академии, засмеялся довольно:
— Я же тебя, торопыгу, знаю. Не пропал у тебя твой день драгоценный, не плачь, подружка. Сейчас чайку попьем, дыньку покушаем и — пожалуйте в Мары, в сорок градусов жары, — увесисто хлопнул друга по плечу. — Как рифма?
— Слабовато. Не Пушкин…
Они шли по горячим, впитавшим в себя туркменский зной бетонным плитам, и Гриднев расслабленно думал о том, что Рахим и вправду знает его как облупленного, изучил за двадцать с лишним лет дружбы и совместной работы и конечно же предусмотрел подходящий рейс в Мары, забыв о гостеприимстве, которое непременно предполагает и горячую шурпу, и рассыпчатый плов, и шашлык, и долгие многочисленные тосты. Впрочем, стол в депутатской комнате был накрыт к обеду.
— Походный вариант, — сказал Алтыев. — У нас есть полтора часа времени — не густо. Но пообедать-то тебе надо. Ты когда назад?
— Как обернусь… Надо же директоршу отыскать, договориться о встрече.
Алтыев плюхнулся в кресло, расстегнул китель и ворот форменной рубахи.
— Тяжело встречать начальство: жарко в параде… — И, вроде бы между прочим, добавил: — Бывший директор детского дома, а ныне персональный пенсионер Дурсун Мурадовна Мамедова ждет тебя сегодня, — тут он посмотрел на часы, — в девятнадцать тридцать по местному времени у себя дома. Тебя встретят и отвезут к ней… — И заторопился: — Давай-давай, обед ждать не хочет.
— Спасибо, Рахим…
И Гриднев опять с благодарностью подумал о предусмотрительности Алтыева, да что там предусмотрительности — о заботливости его: все по часам просчитал, простоя не допустил.
— А за что спасибо? Я, подружка, из корысти стараюсь. Завтра утром в Ашхабад вернешься, жена плов сварит, долго обедать будем… — И, ловя невысказанные возражения друга, хитро улыбнулся: — Очень долго обедать будем, до самого московского рейса…
