Я вежливо дождалась, когда Гром сделает паузу, и поинтересовалась:
— Разрешите небольшое замечание, товарищ генерал?
Гром заинтересованно посверлил меня взглядом, кивнул, благосклонно оставив без внимания столь фривольную формулировку:
— Слушаю.
Сразу оговорюсь, что с Громом мы не один пуд соли вместе съели. Так что, когда (и если) предоставлялась возможность, общались как старые добрые друзья. Однако работа есть работа. И специфика нашей деятельности (впрочем, не только нашей) диктует свои условия общения. Рабочая обстановка исключает вольности в разговоре и поведении. И Гром, и я, какие бы чувства в глубине души мы друг к другу ни испытывали, всегда помнили о необходимости соблюдать требуемую дистанцию в сугубо рабочем разговоре. Единственное, что я могла позволить себе в такие моменты, это слегка поиронизировать, а Гром — с терпимостью и пониманием мудрого руководителя позволить мне это сделать да сдержанно пошутить в ответ.
Мое замечание в адрес начальства было предельно коротким:
— Вы чего-то недоговариваете.
Отсмеявшись, генерал укоризненно сказал:
— Багира, твоя дотошность для дела, конечно, очень полезна, но иногда она, ей-богу, достает.
Разумеется, я понимаю, что у начальства могут быть свои резоны для совершения тех или иных действий. Начальство само решает, в какой степени стоит посвящать меня в подробности дела и посвящать ли вообще, мое мнение при этом спрашивают крайне редко. Так редко, что можно смело сказать: не спрашивают вовсе. Но всегда хочется знать чуть больше, хотя бы для того, чтобы мне же меньше работы было. Девяносто из ста, что в конечном итоге я так или иначе раскопаю большую часть информации, которая сейчас известна Грому, но до моего сведения по каким-то причинам не доведена. Но для этого мне придется потрудиться в поте лица, потратить бездну драгоценного времени. Так, черт возьми, почему бы не задать маленький уточняющий вопрос, если есть надежда получить ответ да если при этом еще знаешь, что лично тебе за это ничего, кроме напускного недовольства начальства, не будет?
— Я всего лишь хочу внести некоторую ясность. — Я посмотрела на генерала самым простодушно-невинным взглядом, который только смогла найти в своем арсенале. — Чтобы знать, в каком направлении следует копать особенно настойчиво. Нам ведь не нужны лишние трупы?
— Лишние — не нужны, — усмехнулся Гром. — Лишних и так более чем достаточно. Но позволь и мне сделать небольшое замечание?
Даже не моргнув глазом, я важно кивнула. Гром отвесил легкий поклон и с сарказмом сказал:
— Благодарю.
Мы так давно работали бок о бок, что вполне могли позволить себе подобный невинный обмен колкостями, не особенно заботясь о нарушении субординации.
Я снова кивнула, все еще сохраняя непроницаемое выражение лица, но щеки уже начинали потихоньку пылать. Довольно хмыкнув, генерал продолжил:
— Так вот, уважаемая. Должен заметить, что тебе свойственна не только дотошность и непочтительное отношение к руководству, но и изрядная нетерпеливость. Я, между прочим, еще не закончил с вводными, — вот тут я покраснела по-настоящему, Гром милостиво оставил сей факт без внимания и перешел на серьезный тон: — Сразу оговорюсь, что к муромскому делу проявляется неавторизованная активность сразу с двух сторон: сотрудника нашего ведомства и кое-кого из президентского окружения.
Термин «неавторизованная активность» означал, что некое официальное лицо начало настойчиво проявлять повышенное любопытство в той сфере, которая по должности его совершенно не касалась.
— Один из помощников президента уже дважды, оба раза завуалированно, пытался выведать, как у нас продвигается работа в отношении повышенной смертности предпринимателей города Мурома.
— То есть работа в этом направлении уже ведется? — удивилась и насторожилась я.
Моя настороженность генералу была более чем понятна — крайне редко случалось так, чтобы дело, над которым работал один сотрудник, передавали другому. Разве что в случае тяжелой болезни, ранения или гибели первого. Либо вследствие иных, не менее серьезных, обстоятельств.
Кроме того, информация по всем мало-мальски значимым событиям, в какой бы части нашей необъятной родины они ни происходили, регулярно отслеживалась и подвергалась тщательной обработке и анализу. Но «вести работу» означало переход от стадии пассивного наблюдения к активной деятельности, иными словами — оперативной разработке.
— В том-то и дело, — Гром нахмурился, — до сих пор активных действий в этом направлении с нашей стороны не предпринималось. На данный момент проведен сбор более детальной информации. Вчера от источника в Муроме поступили дополнительные любопытные сведения, касающиеся некоторых подробностей из биографий погибших. Пятеро из упомянутых в списке воспитывались в одном детском доме. В подростковом возрасте они сколотили команду из детдомовских и городских. Всего в эту команду входило десять подростков. Такая точная цифра известна потому, что ребята создали своего рода тайное общество, прием посторонних в которое не допускался ни под каким предлогом. Выпустившись из детского дома, закончив школы, обзаведясь семьями, члены общества продолжали тесно общаться. Большинство из них осталось в Муроме, кое-кто на несколько месяцев либо лет менял место жительства, но впоследствии все вернулись в родной город. Кроме одного. Вместе с пятью детдомовскими всего в общество из данного списка входило семь человек.
Внимательно слушая, я быстро сортировала информацию.
— А этот один, который не вернулся, что с ним?
— В тысяча девятьсот девяносто первом уехал в Нижний Новгород, оттуда собирался податься в Петербург, или как он тогда назывался? Черт, запутаешься в этих переименованиях. Говорил, что в Питере у него якобы проживает родная тетка. С момента отъезда из Нижнего Новгорода след его теряется. На данный момент о гражданине Найденове Е. В. — типично детдомовская фамилия! — ничего не известно.
— Значит, из десяти членов тайного общества, организованного подростками, на сегодняшний день семеро — покойники, — заключила я. — Еще один пропал в неизвестном направлении. Следовательно, остается два человека.
Вот это уже становилось интересным.
— Совершенно верно, — кивнул Гром. — Полный список членов команды найдешь в аналитической записке. Двое оставшихся на данный момент проживают в Муроме. Бизнесом занимаются. Кстати, дополнительная информация к размышлению: восемь из десяти в начале девяностых занялись частным предпринимательством. Дела у них идут с переменным успехом, в основном так, по мелочовке. Девятый — вольный художник без определенного рода занятий. Точнее, являлся таковым. Пока не отошел в мир иной, время от времени подрабатывал у кого-нибудь из друзей-бизнесменов. Десятый — тот, след которого потерялся.
Я подняла руку.
— Спрашивай, — кивнул Гром.
— Я могу лично встретиться и поговорить с источником?
Гром изобразил на лице выражение, должное означать глубочайшее сомнение по данному вопросу.
Понятное дело, такие люди, как муромский источник, шли на контакт с другим сотрудником крайне редко. Обычно по доброй воле так могли поступить разве что «идейные» — люди, оказывающие негласное содействие правоохранительным органам не потому, что их запугали, взяли «на крючок» или они прельстились неплохим вознаграждением и ощущением эдакой скрытой власти над ничего не ведающими окружающими. «Идейные» вознаграждения не ждут, хотя и не отказываются от него. Некоторых из них привлекает сама возможность быть сотрудниками, хотя и негласными, фискальных органов. Большая же часть «идейных» просто любит стучать, причем все равно кому, но лучше, конечно, тому, кому следует.
Остальные же источники, как их нейтрально предпочитал называть Гром, согласившиеся на сотрудничество по другим соображениям или за неимением выбора, опасаясь возможности разоблачения, предпочитали работать только с курирующим их сотрудником. Да и сам куратор редко соглашался даже переговорить с источником о возможности его встречи с другим сотрудником. Информаторов, особенно тех, кто работал результативно, берегли и старались не засвечивать даже перед своими.
И все же очень хотелось получить данные из первых рук. Поэтому я деликатно проигнорировала выражение лица Грома и пояснила причины своей настойчивости:
— Информация довольно подробная. Исходя из этого можно предположить, что человек либо сам является членом этого «братства десяти», либо очень близок к кому-то из десятерых. Следовательно, во-первых, он может знать гораздо больше, чем рассказал. Мог просто что-то упустить, не придав значения мелочи, которая в действительности может оказаться очень существенной. Во-вторых, он сам может оказаться в опасности, тогда можно сыграть на необходимости обеспечить ему хотя бы относительную защиту.
