Я ответил ему, что в принципе ничего не имею против режима в Варшаве и не испытываю против него предубеждений. Янгер, похоже, колебался. Затем он поднялся
. - Ну, давайте попробуем, - произнес он. Взяв лист бумаги с машинописным текстом, он положил его на стол и подтолкнул ко мне. Посмотрите, что вам удастся сделать из этого, - и он вновь сел, как будто внезапно потерял всякий интерес к этому вопросу.
Машинописный текст, который он мне передал, был напечатан по-польски на тонкой бумаге для авиапочты, и в нем содержались выдержки из речи очень известного в то время польского политика левой ориентации, который выступал за слияние коммунистической и социалистической фракций в парламенте. Текст был написан в обычной для коммунистической пропаганды манере. Я нашел его очень трудным для перевода на английский язык и до сих пор ощущаю его революционный дух. Однако в переводе мне удалось передать некоторые из звучных напыщенностей этого текста. Я передал свою рукопись Янгеру, и он внимательно прочитал её. - Неплохо, - сказал он. - Вы сможете получить эту работу, если захотите, боюсь только, что оплата не слишком привлекательна.
Тем не менее, мы договорились об условиях, и я ушел, зажав в руке кейс с материалами для перевода.
Я доложил об этом новом развитии событий Барнуэллу, который, как мне показалось, оказался весьма удовлетворен.
Несмотря на мои регулярные визиты в офис Янгера, я не ощущал какого-либо значительного прогресса в отношениях с ним. Видимо у него сохранялось некоторое подозрение ко мне и я переключился на его секретарей. Более разговорчивой и доступной из них двух была та, которая была замужем, но носила свою девичью фамилию Юнис Пентон.
Юнис была довольно приятным созданием. Она считала меня близким партнером своего босса и своим человеком среди коммунистов. Она также часто посещала Русский общественный клуб и видела меня там, что утверждало её во мнении о моей преданности революционному делу. Янгер не был в курсе дружественных отношений, которые укреплялись между мной и Юнис. Время от времени мы с ней вместе обедали или заходили куда-нибудь на кофе, но в присутствии Янгера поддерживали строго официальные отношения.
От Юнис я узнал, что Янгер был в дружеских отношениях с советским консулом Макаровым и корреспондентом ТАСС Носовым и, что он питает большие надежды стать польским консулом в Австралии.
Юнис была несколько болтлива отчасти по своей натуре, а отчасти из-за того, что считала, будто мне известны большинство тех людей и событий, о которых она говорила. Она была знакома с несколькими коммунистическими журналистами. Среди них большим авторитетом пользовался Руперт Локвуд. Если судить по высказываниям Юнис Пентон, то в кругах коммунистов в Сиднее достаточно было заявить, что "так сказал Руперт Локвуд", чтобы аргумент был всеми принят безоговорочно. Юнис была довольно хорошо начитана, смышлена и обладала чувством юмора. Эти качества её натуры проявлялись в любом вопросе, за исключением тех, которые касались политики. Политика для неё не была предметом размышлений, а воспринималась так, как это было изложено в официальной линии Коммунистической партии, которую она принимала как догму.
Однажды он сказала мне, что революция в Австралии произойдет через три года. Она произнесла это простым будничным голосом. Я подумал, что она шутит, но когда взглянул на нее, то увидел на её лице жесткое выражение, напоминающее маску, при этом глаза были в экстазе устремлены вдаль, а губы превратились почти в тонкую нитку. Тогда я понял, что для Юнис Пентон коммунизм был религией, а Руперт Локвуд - священником.
Со временем мне становилось все труднее выкраивать время для переводов. Я находился в состоянии сильного нервного напряжения из-за того, что мое слабое знание английского языка не позволяло мне должным образом воспринимать содержание лекций по медицине. Это стало не только помехой в моих университетских занятиях, но и источником постоянного раздражения и чувства унижения. Я упорно старался выражаться по-английски четко и ясно, особенно в бытовых разговорах, что вызывало только смущение моих собеседников, а зачастую мои явные усилия в этом наталкивались на насмешливую улыбку. Это тем более меня унижало, так как я гордился тем, что являюсь польским стипендиатом.
Я продолжал активно заниматься музыкой, готовя музыкальные оформления для различных радиоспектаклей, а также часто выступал на радио с сольными скрипичными программами. Это была изнурительная работа, требующая большой концентрации усилий и времени. Иногда случались моменты, когда я просто не мог найти времени для переводов Янгера.
Однако я понимал важность поддержания отношений с ним и сотрудниками его офиса и придавал серьезное значение поискам путей выхода из затруднений. Затем мне пришла в голову мысль об использовании переводчика со стороны, и я немедленно довел её до Барнуэлла. Он согласился помочь, и мы подобрали для этой работы двух человек из польской общины в Сиднее.
По мере того, как эта схема работы стала воплощаться в реальность, я снова стал, как обычно видеться с Янгером и получать от него материалы для переводов на английский, которые я передавал Барнуэллу, а он, в свою очередь, организовывал их перевод. Затем он возвращал мне готовый перевод, я вручал его Янгеру, получал свое обычное вознаграждение, которое доходило до пятидесяти центов за страницу польского текста. Эти деньги я передавал Барнуэллу, который отсылал их переводчикам.
Эта карусель продолжалась уже несколько месяцев, когда в офисе Янгера на месте Юнис Пентон я увидел другую молодую женщину. Несмотря на мои усилия, я не смог узнать, как её зовут, хотя её внешность и акцент явно свидетельствовали о том, что она тоже переселенка, но из Австрии или Германии. В конце концов я подошел к другой секретарше по имени Кэт Кнапп, которая была, судя по всему, очень предана Янгеру.
- Не может ли кто-нибудь познакомить меня с новой секретаршей, спросил я её.
- Конечно, - ответила Кэт. - Это миссис - - - - ,(при этом она невнятно произнесла какую-то немецкую фамилию).
- Знакомьтесь, это Майкл Бялогуский, наш переводчик. Кэт повернулась ко мне. - Миссис - - - - - проработает на этом месте две недели до выхода Юнис из отпуска. В поведении Кэт чувствовалась некоторая сдержанность, и я решил не форсировать развитие знакомства.
Через несколько недель в офисе вновь появилась Юнис Пентон, похорошевшая после отпуска. Как только представилась возможность вместе с ней позавтракать я, выждав некоторое время, завел разговор о молодой немецкой женщине в офисе Янгера.
- Я никак не могу запомнить, как её зовут, - сказал я. - Кстати, мне показалось, что она была не очень любезна.
- Да нет, она нормальная, - заметила Юнис. - Ее муж работает в Комитете по научным и промышленным исследованиям (КНПИ) и естественно, что она ведет себя с вами осторожно, так как не знает вас в достаточной мере.
Этот комитет занимался разработками проблем, связанных с национальной безопасностью, и в нем работали известные в мире ученые. Очевидно, здесь нужно было проявить больше инициативы, однако у меня близились мои заключительные экзамены в университете и ни на что кроме занятий не оставалось больше времени.
И только значительно позднее, зимой 1946 года, когда я уже не имел активных связей с офисом Янгера, я неожиданно встретил Кэт Кнапп и смог воспользоваться этой возможностью, чтобы спросить о Юнис, отношения с которой имели очень большое значение.
- Юнис с нами больше не работает, - сказала Кэт. - Некоторое время назад она ушла от нас.
Это было новостью для меня. Я был по-настоящему удивлен. - И чем же она теперь занимается?
- Она работает в офисе КНПИ.
В тот же день я позвонил в офис КНПИ и переговорил с Юнис. Она была довольна своей новой работой и готовилась к поездке в Англию. Я как можно быстрее встретился с Барнуэллом и обсудил с ним этот вопрос. Это была уже вторая моя связь, которую я обнаружил в КНПИ. Он не преминул подчеркнуть их серьезное значение.
И только через полтора года сообщения о КНПИ стали новостью на первых страницах газет. 24 июля 1948 года газета Сидней морнинг геральд под заголовком США скрывают атомные секреты написала: В прошлом году Соединенные Штаты проявили нежелание знакомить австралийских ученых со своими атомными секретами. В нашем парламенте неоднократно высказывались обвинения по поводу того, что в Комитете по научным и промышленным исследованиям работают известные коммунисты и их политические попутчики. Эти обвинения попали в Америку и, как полагают, повлияли на политику Вашингтона в области ядерных исследований.
В результате международных консультаций и местных политических согласований Австралийский парламент 16 марта 1949 года принял закон о реорганизации КНПИ. Комитет стал называться "Организацией Содружества по научным и промышленным исследованиям", и основным содержанием принятого закона стало положение о том, что в будущем руководящий состав и служащие ОНПИ должны будут проходить проверку на соответствие требованиям безопасности и давать присягу на лояльность.
