Живой рассказ о давних событиях преобразил Липатова: глаза его сияли, с сухощавого лица исчезло обычное выражение холодной отстраненности. Слушая Липатова, я вдруг живо представил описываемые события, словно в голове заработал телевизор. «Надо обязательно написать об этом роман», – подумал я, когда Липатов закончил рассказ.
Взглянув на часы, Тавров напомнил мне:
– Слава! Тебе пора собираться на встречу с лжеЛипатовым.
– Время еще есть, – возразил я. – У меня появилось несколько вопросов к Владимиру Николаевичу о некоторых загадках истории…
Однако Таврову явно надоели исторические экскурсы.
– Я поеду заранее и подстрахую тебя от метро, – сказал он. – И рекомендую зайти домой или в недорогую кафешку и перекусить.
– Вообще-то я иду в ресторан, – напомнил я.
Тавров в ответ усмехнулся:
– Ресторан не дешевый, а твой собеседник вряд ли тебя угостит ужином. Скорее всего, он вообще не придет.
Тавров оказался прав: лже-Липатов не пришел, а цены в ресторане напрочь отбили у меня аппетит – я выпил кружку пива с соленым картофелем фри и отправился домой. По дороге в метро я с досадой сказал Таврову:
– Ну и язык у вас, Валерий Иванович! Накаркали. А он ведь сам назначил мне встречу. Глядишь – и узнали бы всю правду о тайне деревянного крестика с серебряными гвоздями, а не только ту часть правды, которую нам рассказал Липатов. Приперли бы его к стене, обвинили бы в ограблении квартиры профессора Липатова – и все выложил бы как миленький!
– Во-первых, ничего бы он нам не сказал, – сухо заметил Тавров. – Нельзя человека обвинить в смерти умершего от обширного инфаркта или в ограблении квартиры, в ходе которого ничего не было украдено – ведь крестик оказался у тебя! А во-вторых, он, несомненно, осторожный человек и умеет подбирать помощников. Я думаю, что его человек зафиксировал твою встречу с настоящим Липатовым и сообщил о ней лже-Липатову. Тот, разумеется, понял, что никакой крестик ты ему теперь не отдашь, и не пришел на встречу.
– Логично, – разочарованно вздохнул я.
Простившись с Тавровым на пересадочной станции, я минут через сорок уже был дома. Наконец, плотно поев и выпив кружку крепкого кофе, я почувствовал себя бодрым и полным сил. В памяти снова всплыл рассказ Липатова, и я не удержался: уселся за компьютер и принялся писать роман о приключениях венецианца Джованни Тозо.
* * *
Тозо воспринял поручение дожа без энтузиазма: он всего год назад женился, и его молодая супруга только недавно разрешилась от бремени. Но возражать господину он не осмелился и в глубокой печали следующим утром, облобызав на прощание безутежную супругу, отбыл на галеру.
Плавание в Константинополь по тем временам было делом небезопасным: вдоль побережья Далмации и Греции действовали пираты, и хотя не каждый рискнул бы напасть на быстроходную венецианскую галеру с сильной охраной, но опасность была вполне реальна. Тем не менее галера без приключений добралась до владений дальнего родственника рода Дандоло герцога Наксосского. Отдохнув там несколько дней, галера снова отправилась в путь мимо Негропонте в Фессалоники, находившихся под контролем Венеции. И вдруг по прибытии в Фессалоники монах объявил, что теперь следует сойти на берег и добраться до нужного места пешком. Тозо страшно обеспокоился: ведь вокруг Фессалоник располагались владения не слишком расположенного к Венеции сербского «краля» Стефана Душана, величавшего себя «Богоравным царем сербов и греков» и откровенно враждебного «латинам» могущественного в то время болгарского царя Ивана Александра.
Однако юная дочь дожа Анна Дандоло, которой в то время еще не исполнилось и семнадцати лет, под влиянием монаха уверовала в свою миссиию и в категорической форме под угрозой немедленной казни велела выполнять все указания монаха. Тозо, поеживаясь от холодных взглядов телохранителей Дандоло, вынужден был смириться. На закате дня небольшая кавалькада во главе с монахом переправилась на правый берег реки Вардар, во владения Стефана Душана. В прибрежных кустах на правом берегу реки монах дал знак Анне и одному из телохранителей следовать за ним. Второй телохранитель вместе с Тозо остался стеречь лодки. Под утро, измученный волнением, Тозо задремал и проснулся от прикосновения к плечу. Испуганно вскочив, он увидел в лучах восходящего солнца улыбающуюся Анну и ее спутников. Телохранитель, ушедший с Анной, вернулся с поклажей: на плече он держал большой деревянный ларец, а на шее у него висела металлическая трубка со сплюснутыми концами, на которых была оттиснута печать дожа Энрико Дандоло. Увидев, что Тозо проснулся, монах молча взошел в одну из лодок и сел на корме. Это был сигнал: все быстро заняли свои места в лодках и не мешкая пустились в обратный путь. К полудню венецианская галера с пассажирами, пополнив запасы провианта и воды, вышла из порта Фессалоник и взяла курс на Негропонт. Капитан вел галеру впритирку к побережью Негропонта, опасаясь приблизиться к малоазийскому побережью: тамошние острова Лесбос и Хиос принадлежали врагу Венеции – Генуе. Однако, миновав Хиос, капитан не изменил курса, уходя по-прежнему на юго-восток и оставляя по левому борту Наксос. Встревоженный Тозо обратился к капитану, но тот отправил его за разъяснениями к монаху. Тот ухмыльнулся в ответ на вопрос Тозо: «Для нас сейчас герцог Наксоса опаснее генуэзцев и турецких пиратов, вместе взятых. Он знает, зачем мы ходили в Фессалоники, и с нетерпением хочет это заполучить!» Тозо ничего не понял, но уразумел: лучше молчать и ни во что не вмешиваться. Наконец, однажды на рассвете на горизонте показались две галеры с флагами Родосских рыцарей, и все вздохнули с облегчением, оказавшись под защитой благородных христианских воинов. Отдохнув у гостеприимных христианских паладинов, галера двинулась дальше, к Криту. Крит находился под управлением венецианского наместника, и потому его прибрежные воды были вполне безопасны для участников экспедиции и бесценного груза. Покинув после короткого отдыха и пополнения припасов Крит, галера устремилась было ко входу в Адриатическое море, однако, не доходя до пролива Отранто, вдруг повернула на восток, взяв курс на Леокадию. Там, за Леокадией, монах высадился на берег, и больше Тозо никогда его не видел. А галера снова двинулась на север, в направлении Венеции. Между тем, оставив по правому борту Дураццо, капитан повел галеру ближе к итальянскому берегу, с тревогой сообщив о приближении бури. Буря действительно началась. Невзирая на все усилия, галеру несло к берегам Далмации. Встревоженная Анна Дандоло отправила Тозо к капитану для выяснения обстановки. На робкий вопрос Тозо о том, долго ли продлится буря, капитан мрачно посоветовал молиться. Тозо передал его слова Анне Дандоло. Та побледнела, но с удивительным для юной девушки самообладанием проговорила: «Мы можем погибнуть. И если вам, Джованни, будет суждено выжить, а мне умереть, то ответственность за наш бесценный груз ляжет на вас. Вы должны знать, что мы везем. Мы везем предметы, заключающие в себе величайшую тайну Энрико Дандоло. Здесь, в этой наглухо запаянной свинцовой трубке, находится карта с указанием мест, где Энрико Дандоло укрыл сокровища, припасенные на черный день. В ларце же находится величайшая святыня: самая крупная из всех сохранившихся частей Креста Господня. Именно ее мы везем в Венецию, чтобы спасти наш народ от голода и чумы. Если ты единственный выживешь после этой страшной бури, то должен спасти ларец!» Тозо был потрясен словами Анны и в глубине души не чувствовал в себе сил на такое самопожертвование, но тем не менее дал клятву на Библии спасти ларец с Животворящим Крестом во что бы то ни стало. Выйдя из каюты Анны Дандоло, Тозо увидел, что буря усилилась и мощный ветер неуклонно гонит галеру к берегам Далмации. Гребцы бросили весла и молились, а комиты даже не пытались заставить их грести, ибо тщетность любых усилий была очевидна. Все члены Тозо при виде этого отчаянного зрелища сковало, словно параличом, и он не мог ни пошевелиться, ни даже разомкнуть губы, чтобы произнести молитву. Наступившая ночная тьма скрыла детали трагедии, выхватываемые лишь одинокими огоньками еще не погасших фонарей. Внезапно сверкнувшая вспышка молнии осветила ужасающую картину: галеру несло прямо на скалы, торчащие из пышных кружевных манжет кипящих бурунов. Вид смертельно опасных бурунов вдруг пробудил силы у Тозо: он бросился к мачте и попавшим под руку куском веревки принялся прикручивать себя к кажущемуся надежным куску древесины. За этим занятием его и застал чудовищный удар, сопровождаемый душераздирающим скрежетом и треском ломающегося корпуса галеры и леденящими душу криками захлестываемых волнами жертв. Несчастных гребцов никто так и не удосужился расковать, и они были обречены уйти на дно вместе с галерой. Гигантская волна, перехлестнувшая через борт галеры, подхватила мачту вместе с привязанным к ней Тозо словно соломинку и стремительно понесла в темноту. Сковывающий члены холод ледяной бездны и ощущение разрушительной силы подхватившей его волны были последним, что запомнил Тозо, проваливаясь в щадящие объятия обморока.
