Но две недели назад наш многоуважаемый Владислав Матвеевич Горемыкин серьезно заболел, и центру пришлось срочно отозвать его. Как показывает опыт, подобрать человека на совместимость в уже сложившуюся группу бывает очень непросто, и сейчас над нашей проблемой работает целый отряд специалистов. Нам обещали в течение двух недель прислать третьего, но нам с Валечкой и вдвоем, честно говоря, было хорошо.
— Владислав Матвеевич — тот, кто написал вам рекомендацию? — припомнила я зрительно листок, с которого, собственно, и началось знакомство с моим необычным клиентом.
За несколько лет работы частным детективом я постаралась как следует натренировать свою зрительную память.
— Да, он самый, — подтвердил Адам Егорович. — Все же профессор, а во внешнем мире это звучит более авторитетно, чем заведующий какой-то лабораторией. Хотя в нашей системе ценностей моя должность оценивается неизмеримо выше как в денежном эквиваленте, так и во всех остальных. Владислав Матвеевич уверен, что мои труды непременно будут востребованы потомками. Да вы ведь читали его высокие отзывы о моей работе.
— И что, ваш Горемыкин тоже заразился какой-то лихорадкой? — поинтересовалась я с опаской. — Что с ним приключилось?
— Банальный радикулит. Как у Примакова, — сказал Адам Егорович, видимо, заодно желая продемонстрировать мне, что не живет полностью оторванно от внешнего мира. — Его, как я слышал, ведь тоже отправили в отставку? Вот и наш Владислав Матвеевич однажды утром просто не смог встать с койки и разогнуться. Все же он у нас уже в возрасте. Семьдесят девять лет. Но при этом — какая золотая голова!
— Семьдесят девять? — удивилась я. — Значит, при отборе в вашу лабораторию возрастной ценз значения не имеет?
— Совершенно никакого. Вот Валечке, например, было… — то есть, что я такое говорю — есть двадцать пять годков, можно сказать, он совсем еще ребенок. Но какой! Вундеркинд! Никто, признаться, кроме самого высшего руководства, не знает определенно, по какому принципу происходит набор сотрудников в лаборатории. Множество тестов — это да, было. Какие-то длинные опросники, анкеты… Нет, не буду врать, мне самому в этой системе совершенно ничего не понятно.
— Хорошо, тогда давайте вернемся снова к женщине, к той самой Лилии, о которой мы с вами начали было говорить…
— О, если бы! Мне про нее совершенно ничего не известно! Валечка лишь сказал, что это настоящий цветок. Как он выразился — цветок в грязи. Ведь он настоящий романтик. И потом — так называется его любимый концерт Пола Маккартни, который частенько вечерами мы любили с ним слушать… Мне известно только, что она, по всей видимости, пациентка здешней больницы, и думаю, что ее нужно разыскать в первую очередь. Но у меня самого ничего не получилось…
— А вы пробовали?
— Да, конечно, утром я первым делом пошел на ее поиски в диспансер, но со мной в регистратуре так грубо разговаривали, так на редкость невежливо! А главный врач, с которым мы знакомы, — кстати говоря, это единственный человек, кого я знаю в вашем городе, ведь сам я родом из Новосибирска, — как назло, находится в командировке.
— Понятно. Но, может быть, вы все-таки покажете мне лабораторию? — напомнила я Адаму Егоровичу, который по-прежнему с совершенно безжизненным видом лежал в кресле и ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
Морской пейзаж за искусственным окном, огромные очки на носу моего клиента невольно придавали ему сходство с морской глубоководной рыбой, которую можно встретить только черт знает на какой глубине. Например, в таком вот бункере.
— Да, мне уже немного лучше. Только мы должны договориться, Танечка, — руками там ничего трогать нельзя! Лучше всего вообще держите их за спиной, хорошо?
Я встала с мягкого кресла, заложила руки за спину и сразу же почувствовала себя арестантом. Причем несколько захмелевшим арестантом — наверное, от насыщенного кислородом воздуха (от которого любой житель Тарасова с непривычки запросто может окочуриться) у меня сильно закружилась голова.
Но Адам Егорович продолжал лежать в кресле.
— Сейчас, сейчас, Танечка, мне уже будет лучше, — пробормотал он тихо. — Что-то с сердцем.
И тут я перепугалась не на шутку. Ничего себе, а вдруг мой глубокоуважаемый клиент именно сейчас надумает добровольно отойти в мир иной? И что я тут буду делать в полном одиночестве со всеми его насекомыми и холерными палочками? Я ведь даже выйти из этого бункера с закодированными дверями вряд ли смогу. И вынуждена буду жить в заточении Бог знает сколько времени. Нет уж, не пойдет.
А если к тому же приедут полумифические шефы из центра? Интересно, что они скажут и сделают, обнаружив в своей сверхсекретной лаборатории частного детектива и труп главного сотрудника?
— Адам Егорович, эй, что с вами? — затрясла я его за плечо.
— Нет, все в порядке, — открыл он глаза, но при этом лицо его в ослепительно-ярком свете показалось мне неестественно бледным, какого-то трупного цвета.
Неожиданно я вспомнила, что как раз над нами расположен морг, и там сейчас лежит покойник… Впрочем, какой-то подозрительно шевелящийся покойник.
— Адам Егорович, так вы сказали, что в морге наверху редко появляются… законные обитатели? — спросила я ученого.
— Я сам не знаю, но Валечка говорил, что никогда никого не видел, это нам не повезло. Ведь больничка все же не хирургического профиля, здесь редко что-нибудь такое случается, с летальным исходом…
— А вам не кажется странным совпадением, что именно сегодня случилось? Хорошо бы выяснить, кто у них скоропостижно скончался…
— Вы так думаете? — Адам Егорович быстро вскинул свои глаза, которые и без очков все равно казались большими и беззащитными, небесно-голубого цвета. — Я об этом как-то и не подумал…
— И вообще, мне показалось, что это был вовсе не покойник… — решила я окончательно пробудить от спячки своего клиента. — Вполне возможно, за нами сейчас кто-то следил…
— Да? Как? Что? Почему вы так думаете? — мигом вскочил Адам Егорович, забыв про свою немощь. — А вы не ошиблись?
— Вряд ли. Такие вещи я чувствую обычно на уровне энергетики и не могу объяснить…
— Но что вообще происходит? Впрочем, это можно попробовать проверить…
И мой клиент быстро побежал к двери, проявив невероятную расторопность.
— Куда вы? Нет уж, я с вами…
— Подождите всего одну минуту, я на лифте… Да-да, я только через глазок. Но это все же как-то невероятно! Ничего не понима…
За дверью что-то невнятно зажужжало, и мне ничего не оставалось делать, как замереть в ожидании, с тоской уставясь на освещенные солнцем горные вершины.
Господи, да когда же я теперь вылезу отсюда наружу, в самый любимый, замечательный, родной, загазованный, заплеванный, замусоренный Тарасов? На заросший бурьяном клочок земли с видом на диспансер? Поскорее бы, в самом деле…
— Вы… вы знаете, но там действительно уже никого нет, — с озадаченным видом появился на пороге Адам Егорович. — Что здесь вообще происходит?
— Вот это нам с вами и предстоит понять, — сказала я, стараясь придать голосу как можно больше бодрости. — И скоро мы это сделаем.
Глава 3 ШОКОЛАДНЫЙ ПАПОЧКА
— Скажите, я тут у вас ищу свою любимую подружку, — обратилась я в окошко регистратуры, где сидела маленькая востроносая тетенька, живое воплощение бдительности и подозрительности. — Вообще-то мы познакомились совсем недавно. Ее зовут Лиля… Лилия.
— Нет таких, — отрезала женщина, даже не подумав хоть заглянуть в какие-нибудь бумаги и не отрывая глаз от книги. — Нет и никогда не было.
— Ну как же нет? — удивилась я подобной категоричности. — Ведь я точно знаю, что она здесь. А ваша работа — подсказать мне, как ее найти.
— Фамилия? — спросила женщина, нехотя откладывая книгу в сторону.
— Дело в том, что я не знаю ее фамилии, мы общались только так, по именам. Ее зовут — Лилия, и она такая хорошенькая, очень симпатичная.
— … Я ведь уже сказала — нет таких, — перебила меня регистраторша и снова уставила свои пронзительные глазки в книгу, от которой только что их еле-еле оторвала.
— А вы что, всех здешних больных знаете?
— А вы что, в этом сомневаетесь? — пробормотала женщина, недовольная тем, что ей мешают как следует погрузиться в чтение. — Поработай здесь двадцать лет, и девичьи фамилии всех дурочек наизусть выучишь. Никакой Лилии у нас точно не имеется.
Пока книга лежала, раскрытая обложкой кверху, я успела прочитать ее название: «Страстный поцелуй Розалинды».
На обложке была нарисована сидящая на кровати златокудрая красавица с шарообразными грудями, выпирающими из кружевного бюстгальтера, у которой вместо губ было нарисовано красное сердечко. На заднем плане в несколько размытом виде был изображен мужчина, которого, по-видимому, Розалинда только что одарила своим страстным поцелуем, — его голая плоская фигура, лежащая на койке лицом вниз, была сильно похожа на свежеобструганный полуфабрикат будущего Буратино.
