— Вот это я как раз прекрасно понимаю, — заверила я Аню.
— Мне бы еще недельку продержаться, — как-то виновато улыбнулась Аня. — А там все будет гораздо проще. И уж во всяком случае, определенней.
— А почему такой срок?
— Мне исполнится восемнадцать, — пояснила Аня. — Завещание отца вступает в силу именно с этого возраста. Покамест я — никто и звать меня никак. Такая вот ирония судьбы получается.
— Подожди-ка, — сосредоточилась я. — Выходит, что через семь дней ты станешь наследницей нехилого состояния. А до тех пор у кого-то есть намерение сделать все, чтобы этого не произошло.
— Выходит, что так.
— Но кто же хочет желать твоей смерти? — спросила я. — У тебя есть опекун?
— Нет, — отрицательно покачала головой Аня. — После смерти отца я предоставлена самой себе. Не знаю, как там с Пашей, вступил ли он уже во владение фирмой или нет, а я — птица вольная.
«Вот только кто-то хочет крылышки тебе подрезать», — подумала я.
— А как ты познакомилась с Машей? — решила я выяснить все до конца.
— О! Это потрясающая история! — произнесла Аня, откидывая со лба прядь. — Можно я еще яблоком угощусь, а то у меня во рту сушь, как в какой-нибудь аравийской пустыне.
В общем, когда я сбежала из дома, то первые дни натурально бичевала.
И, что самое интересное, такая жизнь казалась мне чем-то восхитительным, романтическим!
Я впервые почувствовала вкус свободы. Впрочем, эйфории хватило только на первые два дня. Потом началось совсем другое…
Отец буквально извел меня за две недели до того, как я решилась бежать. Представляешь, он следил за каждым моим шагом, ежевечерне читал мне нотации, придирался по каким-то пустякам: не так сижу, не так смотрю, не так говорю, не так думаю.
Наверное, у него были какие-то неприятности, и он срывал на мне свое раздражение. Хотя скорее всего он искренне полагал, что заботится обо мне и хочет, чтобы мне было хорошо. А мне было плохо, плохо!
Я как могла сопротивлялась, но папа был неумолим. Он даже запирал меня в доме, когда уезжал на работу! Говорил, что я ничего не понимаю в жизни и что меня в два счета может окрутить какой-нибудь проходимец. Говорил, что Пашу уже можно сбросить со счетов и что он переделает завещание и оставит все мне.
Папа, — втолковывала я ему, — ну какое к чертям завещание? И даже если так — то к чему мне фирма? Я же ничего не понимаю в бизнесе!
Отец с этим согласился, но, к моему ужасу, решил усадить меня за учебники по бухгалтерскому делу, менеджменту и управлению.
Что мне оставалось делать? Ведь если бы отец действительно настоял на своем, то мои и без того не слишком-то теплые отношения с братом испортились бы окончательно и жизнь превратилась бы в сущий ад. Несмотря на то, что Паша жил во флигеле с отдельным входом, — у нас свой дом в парковой зоне, — я все равно неминуемо встречалась бы с ним каждый день. И Паша бы наверняка решил, что это я подговорила отца изменить завещание в свою пользу. Так у него была хоть какая-то перспектива…
Короче, чаша переполнилась, когда отец запретил мне идти в театр. А там я надеялась встретиться с Игорем — это мой приятель, который работает художником в местной драме. Я очень рассчитывала на эту встречу! И вот такой облом! Я обозвала отца самодуром, заперлась у себя в комнате, а когда он ушел, вылезла в окно.
Поскольку в театр я уже опоздала, то пошла куда глаза глядят. Навестила подругу — Люсей звать, мы в школе за одной партой сидели, — рассказала ей обо всем. Та пыталась отговорить меня, но я — ни в какую, даже ночевать не осталась.
Честно говоря, я боялась, что Люся позвонит отцу. Нет-нет, она не предательница. Просто очень осторожная, что ли, такая благоразумная…
В общем, я стала бродить по городу, стараясь избегать центральных улиц. Представляешь, оказывается, это очень интересно — ходить просто так. Ведь отец возил меня исключительно на автомобиле — сам или приказывал шоферу, — так что уже забыла, что такое прогулка. Первую ночь я пересидела на стройке возле неостывшей печки со смолой — ничего, не замерзла.
На другой день ходила вся вялая, сонная, как рыба. Забрела в лесок, что на горе возле Кумысной поляны. Прикорнула под деревом.
А когда проснулась, то увидела, что возле меня сидят трое каких-то оболтусов довольно мерзкого вида и смотрят на мое задравшееся платье.
Стоило мне открыть глаза, как они бросились на меня и… И не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не появилась Маша.
Одному она врезала корягой по голове, другого просто отпихнула — да так, что он отлетел метров на десять и вывихнул ногу. А третий — третий убежал сам, видя, что с ней шутки плохи.
Маша отвела меня к себе и поселила в закутке возле кладовки. Там я и жила. Маша предложила мне поработать с ней в кафешке — я и согласилась. Ведь домой возвратиться я не могла — и перед самой собой было стыдно, и перед отцом боязно.
— Понятно, — кивнула я. — А что ты делала возле ресторана? И кто был тот человек, который пытался затащить тебя в автомобиль?
— После взрыва я поняла, что моя прежняя жизнь кончена. Вернее, даже две жизни, — серьезно проговорила Аня. — И та, детская с отцом, и недавняя самостоятельная — с Шихиными.
Я захотела встретиться с Павлом и попробовать помириться. В конце концов, можем же мы с ним хоть раз попробовать нормально поговорить? Ведь сколько себя помню — вечно как кошка с собакой!
А тут этот тип, из отцовской охраны! Возник, словно черт из табакерки, схватил — и давай тащить в машину! Придумал какую-то байку про бумажник, который я у него украла. Как будто я шлюха, право слово.
Я уже стала думать, что все кончено. Меня сейчас убьют, и спастись нет никакой возможности. Но появляется Паша со своими дружками, бывший папин охранник бросает меня и срочно улепетывает.
На всякий случай я тоже смылась. Кто его знает, что у братца на уме!
Он всегда был склонен к скандалам, потому и семейная жизнь у него не задалась — он разошелся с женой несколько лет назад. Вились вокруг него всякие красотки вроде той, что вчера пьяная с ним под ручку ковыляла, но ничего серьезного так и не получалось.
Я как увидела его бешеные, налитые кровью глаза, так во мне все сжалось. Подумала — такой запросто убьет. Даже мысль одна закралась — а вдруг он с охранником договорился, чтобы меня убрать?
— Ведь тогда Паша Головатов становится единственным наследником. Ему переходит и фирма, и капитал, — договорила я за Аню.
— То-то и оно, — тяжело вздохнула Головатова. — Прямо не знаю, что и делать.
— Бороться, — серьезно сказала я. — Отстаивать свое право на жизнь.
Мне очень хотелось спросить у Ани о наркотиках, но я знала, что любое упоминание немедленно повлечет за собой психологический сбой.
Как минимум Аня вспомнит о тех ощущениях, которые создавали искусственный рай, и захочет их воспроизвести. В результате разговор дальше не клеится и девушка впадает в неадекватное состояние.
Я решила попробовать выяснить этот немаловажный аспект чуть позже, к примеру, завтра.
А пока что Ане пойдут на пользу две таблетки швейцарского снотворного. Глубокий сон без сновидений до утра ей обеспечен.
Остаток этого дня мне пришлось общаться с неожиданными визитерами. Хорошо еще, что моя тетушка ушла в гости до вечера — иначе ей пришлось бы принимать участие в весьма неприятных разборках.
Приблизительно в три часа дня — я только что уложила спать Аню — в дверь раздались один за другим несколько долгих настойчивых звонков.
Прильнув к «глазку», я увидела разъяренную физиономию Паши. За его широкой спиной маячило еще несколько мордоворотов.
— Кто там?
— Открывай, — резко прокричал Паша. — Я знаю, что сеструха у тебя!
— Я спросила: кто там?
— Ах ты, сука, да я тебе щас тут все разнесу! — вскипятился Паша.
— Ты не ответил на мой вопрос, — напомнила я Паше. — Изволь представиться.
Головатов в бешенстве заорал, обращаясь к одному из своих спутников:
— Жора, отдирай косяк!
Парень атлетического сложения и олигофренической внешности, которого звали Жора, тут же принялся выполнять приказание Паши.
«Минут на сорок работы, — прикинула я. — И чего людям неймется!»
Дверь была сделана на совесть — железный блок плюс деревянный брус.
Я лично наблюдала за рабочими, которые устанавливали все это хозяйство, и особо внимательна была именно к косякам. По моему требованию все щели были тщательнейшим образом заполнены цементным раствором. Так что отодрать косяк с одной попытки было бы довольно затруднительно даже такому бугаю, как Жора.
— Слушай, козел, — прокричала я через дверь, — раз ты такой тупой, то я сейчас нажму кнопку вызова милиции, и через пять минут вас всех повяжут.
— Круши, Жора, — чуть менее уверенно отозвался Павел Головатов.
