Но когда я пришел домой, то увидел, что все напрасно. Она вовсе не хотела никакого примирения. Ей нравилось такое положение вещей, и она не собиралась менять его. Признаюсь, я потерял терпение и взорвался. Она выжидала до последней минуты. Она видела, что я собираюсь, принимаю душ, переодеваюсь. Затем она села и расхохоталась. «Почему бы тебе не пригласить ее вместо меня? — подзуживала она. — Чего ради терять целых десять долларов?»
Тогда я прямо у нее на глазах позвонил мисс Ричмен.
Но даже тут мне не повезло. Ее не было дома. Марселла веселилась вовсю и не скрывала этого.
Вы знаете, каково это, когда над вами смеются. Чувствуешь себя дураком. Я пришел в такую ярость, что у меня потемнело в глазах, и заорал: «Я сейчас пойду на улицу и приглашу вместо тебя первую встречную! Первую же девицу в кудряшках и на высоких каблуках, которая пройдет мимо, не важно, что за девицу!» Я схватил шляпу и захлопнул за собой дверь. — Его голос становился все слабее, словно кончался завод. — Вот и все. Я не могу рассказать больше, при всем желании. Это правда, а правду нельзя изменить.
— А после вы пошли по тому же маршруту, как нам рассказали? — уточнил Берджесс.
— Да, все точно. Только я был не один. Со мной была дама. Я сделал то, что и грозился сделать: подошел к какой–то женщине и предложил ей вместе пообедать и сходить в театр. Она согласилась, и мы провели вечер вместе и расстались за десять минут до того, как я вернулся домой.
— В котором примерно часу вы встретились с ней?
— Через несколько минут после того, как я вышел. Я зашел в какой–то бар, не помню точно, на Пятидесятой улице, и именно там увидел ее… — Он пошевелил пальцами. — Постойте, я сейчас только вспомнил. Я могу точно сказать, когда я подошел к ней. Мы оба одновременно посмотрели на настенные часы, когда я показывал ей билеты в театр. И было ровно десять минут седьмого.
Берджесс поскреб ногтем нижнюю губу.
— Что это был за бар?
— Не могу точно сказать. Я помню только, что над входом была красная вывеска.
— Вы можете доказать, что были там в десять минут седьмого?
— Я только что сказал вам. Почему? Почему это так важно?
Берджесс сказал, растягивая слова:
— Я бы мог оставить вас в неведении, но это было бы глупо. Я скажу вам. Ваша жена умерла ровно в шесть часов восемь минут. Часики, которые были у нее на руке, ударились о край туалетного столика, когда она упала. Они остановились ровно, — он прочитал по своим записям — в 6.08.15. — Он отложил блокнот. — Ни одно существо, обладающее парой ног или даже парой крыльев, не могло быть одновременно здесь и там, на Пятидесятой улице, спустя одну минуту сорок пять секунд. Докажите, что вы были там в десять минут седьмого, и вы свободны.
— Но я же сказал вам! Я смотрел на часы.
— Это не доказательство, это неподтвержденное заявление.
— Тогда что может служить доказательством?
— Подтверждение.
— Но почему я должен доказывать, что я там был, а не наоборот?
— Потому что нет никаких данных, указывающих, что кто–то, кроме вас, мог это сделать. Почему, как вы думаете, мы просидели с вами тут всю ночь?
Руки Хендерсона безвольно упали на колени.
— Понятно, — выдохнул он, — понятно.
В комнате на какое–то время воцарилось молчание.
Наконец Берджесс заговорил снова:
— Эта женщина, которую, как вы говорите, встретили в баре, она может подтвердить, в какое время это было?
— Да. Она посмотрела на часы вместе со мной. Она должна это помнить. Да, она может подтвердить.
— Хорошо, значит, с этим все. Предположим, что ее показания удовлетворят нас, она даст их добровольно и все это не подстроено заранее. Где она живет?
— Я не знаю. Мы расстались с ней там же, где и встретились, — в баре.
— Ладно, как ее фамилия?
— Я не знаю. Я не спрашивал, а она не говорила.
— Вы не знаете ни ее имени, ни даже прозвища? Вы провели с ней шесть часов, как же вы к ней обращались?
— На «вы», — мрачно сказал он.
Берджесс снова вытащил свой блокнот.
— Ладно, опишите ее. Мы сами постараемся ее найти.
Последовала долгая пауза.
— Ну? — не выдержал наконец детектив.
Лицо Хендерсона бледнело на глазах. Он с трудом сглотнул.
— Боже мой, я не могу! — выдавил он наконец. — Я ничего не помню, она совершенно стерлась у меня из памяти. — Он беспомощно водил руками перед глазами. — Может быть, я бы и вспомнил, когда только пришел домой прошлым вечером, но сейчас — ничего не помню. Слишком много случилось с тех пор. Мертвая Марселла и ваши парни, которые всю ночь терзали меня своими вопросами. Ее лицо расплывается, как засвеченная фотография. Даже когда она была рядом, я не очень–то разглядывал ее, я слишком был занят своими заботами. — Он переводил взгляд с одного на другого, словно ожидая помощи. — Ничего не могу вспомнить.
Берджесс попытался помочь ему:
— Не торопитесь. Подумайте хорошенько. Итак. Глаза?
Хендерсон растерянно развел руками.
— Нет? Хорошо, а волосы? Помните, какого цвета у нее волосы?
Он потер уголки глаз.
— И это ускользает. Как только я хочу сказать, что они такого–то цвета, мне тут же кажется, что другого, а когда я хочу назвать другой цвет, мне опять кажется, что я ошибаюсь. Не знаю, наверное, они были какого–то неопределенного цвета. Ни черные, ни русые. И почти все время на ней была шляпа. — Он посмотрел на них с проблеском надежды в глазах. — Вот шляпу я помню лучше всего. Оранжевая шляпа, это может чем–нибудь помочь? Да, именно оранжевая.
— Хорошо. Но вдруг она уже сняла шляпу? Что, если она теперь полгода в ней никуда не пойдет? Что мы будем делать? Вы можете вспомнить что–нибудь о ней самой?
Хендерсон мучительно тер виски.
— Она была толстая? Худая? Высокая? Маленькая? — сыпал вопросами Берджесс.
Хендерсон повел рукой туда–сюда, словно отмахиваясь от вопросов:
— Не помню, понимаете, не помню!
— Мне кажется, вы водите нас за нос, — мрачно сказал один из детективов. — Это было лишь прошлым вечером. Не на прошлой неделе, не год назад.
— У меня вообще плохая память на лица. Даже когда я… когда со мной все в порядке и меня ничто не беспокоит. Да, кажется, у нее было лицо…
— Вы серьезно? — язвительно спросил полицейский.
Чем дальше, тем хуже. Он сделал ошибку — стал думать вслух, не осознавая собственных слов.
— Она была сложена как обычная женщина, вот и все, что я могу сказать…
Это было последней каплей. Лицо Берджесса постепенно вытягивалось, но он не проявлял других признаков раздражения. Видимо, он обладал медлительным темпераментом. Но вместо того чтобы аккуратно сунуть обратно выпавший из кармана карандаш, он вдруг в какой–то ярости швырнул его в стену, словно пытаясь попасть в цель. Затем он встал, подошел и поднял его. Его лицо покраснело. Он набросил на плечи поношенное пальто и поправил узел галстука.
— Пошли, ребята, — сказал он угрюмо, — пошли отсюда, уже поздно.
На секунду остановившись в дверях, ведущих в прихожую, он сурово посмотрел на Хендерсона.
— За кого вы нас, вообще, принимаете? — прорычал он. — За дурачков? Вы провели вечер с женщиной, целых шесть часов, не далее как вчера, и теперь не можете сказать, как она выглядит! Вы сидите с ней плечом к плечу в баре, вы сидите напротив нее за столом на протяжении всего обеда, от салата до кофе, вы битых три часа сидите рядом с ней в театре, вы едете вместе в такси в театр и обратно — и ее лицо остается для вас смутным пятном под оранжевой шляпой. И вы думаете, что мы это проглотим? Вы пытаетесь заставить нас поверить в какую–то мифическую женщину, в фантом, у которого нет ни имени, ни лица, ни роста, ни веса, ни глаз, ни волос — вообще ничего, и мы должны поверить вам на слово, что вы были в обществе этого существа в тот момент, когда в вашей квартире убивали вашу жену! Вы даже не в состоянии выдумать что–нибудь правдоподобное. Десятилетний ребенок раскусил бы вас. Одно из двух: либо вы не были вместе с этой особой и только что выдумали ее. Либо, что более вероятно, вы не были с этой женщиной, но действительно видели ее где–нибудь в толпе и пытаетесь подсунуть ее нам в качестве своей спутницы в этот вечер. И поэтому намеренно запутываете нас, чтобы мы не могли найти ее и обнаружить истину.
— Давайте пошевеливайтесь, — приказал Хендерсону один из детективов визгливо, будто пила, наскочившая на сучок. — Бердж редко загорается, — добавил он, слегка усмехаясь, — но уж если вспыхнет, то горит долго и ярко.
— Я арестован? — спросил Берджесса Скотт Хендерсон, когда полицейский заставил его встать и подтолкнул к двери.
Берджесс не ответил ему прямо. Ответом послужило указание, которое он, не оборачиваясь, дал при выходе третьему детективу:
— Выключи эту лампу, Джо. Вряд ли она кому–нибудь скоро понадобится.
