Ознакомительная версия.
Потом, кстати, не всегда получалось. Все зависело от дозы выпитого. Если командированный, которого звали Виктор, перебирал, то мог вырубиться еще до того момента, как голова его касалась подушки. А если все же контролировал дозировку, то милостиво позволял потом себя любить.
Что, собственно, Тамара и делала, становясь в такие ночи очень жгучей и ненасытной.
Потом она его провожала и потом снова ждала.
Она ждала, ее – никто и никогда. Здесь Марианна была права, тут с ней не поспоришь.
Она, собственно, всегда оказывалась права. Всегда! Знала о людях, с которыми ей приходилось общаться, практически все. Все знала об их привычках, об их слабостях, пороках. Потому и бить ей удавалось всегда без промаха, точно в цель, по самым уязвимым местам.
Тамара десятки раз представляла себе, как ее школьная подруга в собственном виртуальном тире жирным черным маркером наносит на макет очередной жертвы ее самые уязвимые точки, а потом долбит по ним без промаха. Долбит и долбит, долбит и долбит, пока не сломит волю, не сломает хребет, не подчинит себе полностью.
Мерзкая жестокая сука! Как только ее земля до сих пор носит!..
– Понятно, – процедила сквозь стиснутые зубы Марианна, оттолкнула ногой табуретку и заходила по кухне, похрустывая пальцами.
Тамара инстинктивно втянула голову в плечи.
Когда Марианна Степановна Волина так вот хрустит суставами пальцев, жди скорой расправы. Значит, уже пошел процесс в ее незримом тире. Значит, уже наносятся жирные точки на тело и душу очередной жертвы.
Кто только вот ею станет на этот раз?! Алла, посмевшая выкрасть из материнской постели любовника? Лозовский, который уже одним тем смертельно виноват, что не отказал ни одной, ни другой. Он-то, Тамара была уверена, не был инициатором ни в тех, ни в других отношениях. Не посмел бы он никогда посягнуть.
Они! Все они! Эти две злобные коварные суки: мать и дочь. Которые мстят друг другу всю свою жизнь, сами не зная за что.
А может, она теперь Тамару решит наказать?! За то, что вовремя не сигнализировала. За то, что промолчала и наверняка тайно злорадствовала.
– Где они встречались? – Суставный хруст прекратился, Марианна встала перед своей школьной подругой и впилась ей в душу пронзительно-ледяным взглядом. – Не смей мне врать, что не знаешь!
– Я не… – Тамара замотала головой.
– Не смей, слышишь!!! – не выговорила, а просвистела ей в лицо Марианна, и тут же ее жесткие пальцы легли Тамаре на горло. – Медленно говори, обдуманно: где они встречались и как часто? Ну!!! Говори, или я уничтожу тебя, гадина!!!
А она могла ее уничтожить. Запросто могла. Пошутила же однажды, исправив в десяти местах ее годовой отчет так, что с Тамаркиной непрофессиональной небрежностью ее под статью могли подвести. Что, как только Тамара ей надоест, она так и сделает.
В тюрьму Тамара не хотела – это точно. Но и Алку выдать с Лозовским тоже не могла. И не выдать не могла…
– Как часто, не знаю. Но встречались всегда в твоей квартире на Соловьевой улице.
Это не ее голос только что выдал чужой секрет. Это и не голос был даже. Это было дребезжание старой чайной ложки в пустом граненом стакане, забытом зазевавшимся пассажиром на столике в поезде. Она не узнавала звуков, исторгаемых ее горлом. И не узнавала Марианну.
Такой страшной…
Нет, такой угрожающей, распираемой какой-то демонической жуткой силой, клокочущей под ее ребрами, Тамара ее никогда не видела. Никогда!
Даже когда Пашка впервые ушел от нее в ночь, а наутро вернулся, а потом она узнала, что он был у какой-то бабы, гнев ее не был так силен. Даже когда он умер, не успев дойти до той самой бабы, и до Маринки тоже не дошел, потому что не хотел, наверное, она была в меньшем бешенстве. Бесилась, конечно, рвала и метала, но не так, как сейчас.
Сейчас Тамаре стало по-настоящему жутко, у нее даже между лопатками взмокло от того, как она теперь боялась Волину.
– На Соловьевой, значит, – повторила Марианна за подругой название улицы, присовокупив номер дома и квартиры, которую купила еще лет десять назад и не так давно подарила дочери. – Значит, вот почему он решил меня бросить… Понятно, Ярик, понятно. Красивая и смелая, стало быть, дорогу перешла. Ну, ну… Это мы еще посмотрим, кто кого, доченька…
Она оторвала наконец свои пальцы от Тамариного горла, ощутимо шлепнула ее по щеке и брезгливо сморщилась:
– Худеть пора, дорогуша. Щеки жирные, как у… Потому и не любит тебя никто и не ждет. Щи жрешь на ночь, котлеты. Йогурты надо! Ладно, пошла я. А ты…
Это все на ходу, на Тамару почти не глядя, будто не у нее в доме полами плаща стены обметала. Будто совершенно пустым местом была Тамара в этой жизни. Пустым и никчемным.
Ну, погоди, гадина, думала Тамара, я тебе еще устрою. Да так устрою, что век не ототрешься.
– Да, кстати.
Марианна вдруг застряла на пороге, хотя и дверь уже отворила, взяла Тамару за пуговицу на халате, подтянула к себе поближе и улыбнулась гадко, пахнув ей в лицо отвратительной смесью водки, сигарет и котлет с чесноком.
– Завтра будь готова отчитаться передо мной за средства, которые мы выделили на бонусы. Они ведь у тебя в сейфе хранятся, не так ли?
– Так.
– Вот и отлично. Завтра совместно с тобой мы их и пересчитаем.
– А чего завтра-то? К Новому году собирались раздавать. Завтра, что ли, раздадим?
Это был не крик утопающего, так горло драть Тамаре теперь было не под силу. Это был едва слышный комариный писк ее пропадающей души. Старалась сохранять самообладание, но Марианна все моментально поняла. Снова шлепнула ее по щеке и рассмеялась.
– А когда хочу, тогда и раздаю. К Новому году так к Новому году. А завтра просто желаю провести в твоем сейфе ревизию. Ты не против, подруга?
– Нет.
У нее, кажется, даже в позвоночнике что-то щелкнуло, с такой силой она замотала головой, хотя очень хотелось биться ею о стенку. Биться и орать во все горло.
Не было в ее сейфе тех денег! Не было ровно половины! Они должны были быть восполнены, но не сегодня ночью и не завтра утром. У нее ведь до тридцатого декабря, на которое планировалась выплата бонусов, еще больше трех месяцев! Почему завтра-то?! Почему?!
– Вот и хорошо. – Марианна ступила за порог, а потом вдруг снова приостановилась, подумала о чем-то, опустив голову, тут же вскинулась и, опять не обращаясь конкретно к Тамаре, обронила напоследок: – Да, Тамарочка, если денег там по какой-то причине не окажется, я сдам тебя с рук на руки милиции и объявлю воровкой…
Никогда еще дверь Тамаркиной квартиры не захлопывалась с таким жутким тюремным лязгом.
Сдаст с рук на руки милиции…
А и сдаст! И ничего и никто ее не остановит, потому что за Тамару заступиться некому. Одна у нее защитница – Волина Марианна Степановна. Но та с теперешнего вечера возглавила клан ее личных врагов.
Что же делать-то теперь, а?! Как завтрашнее утро встретить, которое последним в ее жизни может оказаться? В том смысле, что на свободе последним, а потом…
Крупные Тамарины пальцы подрагивали и никак не попадали по крохотным кнопкам телефонного аппарата, висевшего на стене между кухней и коридором. Набрала номер лишь с четвертой попытки. Набрала наконец и затихла с замирающим сердцем, приплюснув трубку к уху.
– Алло, – раздалось в трубке через несколько томительных минут.
– Алло, привет, это я.
– И чего так рано? Еще ведь нет и полуночи. До нее еще почти пара часов, – попытались остроумно пошутить на том конце провода.
– У нас проблемы, – тут же ошарашила Тамара, быстро их перечислила и подвела итог: – Надо что-то делать!
– Тут сделать можно только одно, дорогуша… – в трубку притворно зевнули. – Ладно, давай сюда подъезжай, посидим, подумаем…
– Славик, это ты?
Лозовский окаменевшими пальцами повернул ключ в замке, накинул цепочку и с облегчением привалился к захлопнувшейся двери. Наконец-то он дома.
Господи, какое же счастье иметь свой угол! Свой собственный! Не оттяпанный у одуревших от старости родителей, не заработанный постельными трудоднями у обеспеченных любовниц, а свой собственный угол, о котором никто пока не знает!
Часть денег на него он успел скопить, часть пришлось одалживать у банка. Ничего, расплатится. Он молод, энергичен, работоспособен, талантлив даже как руководитель. Это все в «Октаве» признали. Перейдет работать в другую фирму, его уже приглашали. Пускай зарплата несколько ниже, зато он там свободу обретет. А это куда как дорого стоит.
– Славик! – голос Наташи зазвучал тревогой. – Чего молчишь? Это ты?
– Кому еще быть в нашем доме, малышка? Конечно, я…
Лозовский снял ботинки и переобулся в домашние клетчатые тапочки.
В доме Марианны не принято было этого делать. Там переобувались лишь перед тем, как идти в ванную. Лозовскому это не нравилось. Не нравилась пыль, которая тащилась на обуви в квартиру. Не нравилось сидеть в уличной обуви перед телевизором или за обеденным столом. Будто все еще с работы не вернулся, будто продолжаешь трудиться.
Ознакомительная версия.
