Водитель еще обнимал руль, голова с плечом образовали неестественный угол. Это был худой темноволосый парнишка, в недалеком прошлом — красавчик. Сейчас лицо его было голубовато-белым, тускло поблескивали глаза под прикрытыми веками, во рту — песок. Слева на лбу темнела ссадина, подчеркиваемая белизной кожи.
Олс отошел и, похмыкивая, раскурил сигарку.
— Ну, что скажете?
Носитель униформы цвета хаки показал на полицейских на краю мола. Один из них ощупывал проломленные перила. Разнесенное в щепу дерево ярко желтело, как только что спиленная сосна.
— Вот здесь он вломился… Тут, внизу, дождь перестал довольно рано, около девяти. Дерево внутри разломов сухое. Значит, все произошло после дождя. Машина свалилась в глубокую воду, в противном случае была бы помята гораздо больше, а глубоко здесь может быть на половине прилива, не выше, иначе его отнесло бы дальше; либо на половине отлива, не ниже, иначе его выбросило бы на камни. Следовательно, это случилось около десяти вечера вчера. Может, полдесятого, не позже. Утром машину заметили ребята, когда пришли рыбачить. Мы ее вытащили и обнаружили внутри мертвого парня.
Мужчина в штатском похлопывал носком туфли о палубу. Покосившись на меня, Олс перекатил сигарку во рту.
— Пьяный? — вопрос не адресовался никому конкретно.
Парень, вытиравший голову, подойдя к перилам, откашлялся вдруг так энергично, что все взгляды обратились на него.
— У меня полно песку, — объяснил он, отплевываясь. — Не столько, как у этого нашего приятеля, но вроде того.
Носитель униформы изрек:
— Может, и пьяный. Выпендривался в дождь сам перед собой. Алкаши способны на все.
— Пьяный? — подал голос штатский. — Ручной тормоз выжат лишь наполовину, и у парня рана на лбу сбоку. По-моему, здесь убийство.
Олс посмотрел на типа с полотенцем.
— А ваше мнение, юноша?
Хозяину полотенца, похоже, такое обращение польстило, он ухмыльнулся:
— Я считаю, самоубийство, шеф. Конечно, не мое это дело, но раз уж меня спросили, так это самоубийство. Во-первых, паренек оставил на молу след, ровный как шнур. Его шины видны по всей длине мола. Значит, было это после дождя, как сказал шериф. Перила срезал сразу, потому и упал на колеса. Иначе кувыркнулся бы несколько раз. Выходит, скорость была дьявольская. Ручной тормоз ничего не значит. Мог его задеть, когда падал, и голову тогда же поранил.
— У вас хороший глаз, юноша, — похвалил Олс и обратился к помощнику шерифа: — Его вы осмотрели?
Тот посмотрел на меня, на экипаж.
— Ладно, оставим это, — сказал Олс.
С мола к нам спускался щуплый паренек в очках, с усталым лицом и черной сумкой. Выбрав на палубе местечко почище, поставил сумку. Потом, сняв шляпу и пригладив затылок, загляделся на море, словно забыв, куда и зачем пришел.
— Ваш пациент там, доктор, — напомнил Олс. — Грохнулся с мола вчера вечером. Между девятью и десятью. Больше ничего не знаем.
Щуплый с отвращением посмотрел на мертвеца. Потрогал его голову, осмотрел рану на виске, поворочал голову из стороны в сторону, помял ребра. Поднял вялую мертвую руку, посмотрел на ногти. Опустил руку, наблюдая, как она падает. Потом отошел к сумке, достал оттуда блокнот с бланками — свидетельствами о смерти — и начал заполнять.
— Безусловная причина смерти — проломленный череп, — заговорил он, записывая. — Это значит, что воды в нем мало. А это значит: он сейчас на воздухе начнет очень быстро коченеть. Советую вытащить его из машины, пока совсем не застыл. Иначе это сделать будет трудно.
Олс кивнул.
— Давно он мертв, доктор?
— Откуда мне знать?
Олс бросил на него пронзительный взгляд, вынул сигарку изо рта, удостоил ее таким же взглядом.
— Рад познакомиться, доктор. Полицейский врач, не способный назвать время смерти с точностью до пяти минут, — с таким я еще не сталкивался.
Кисло улыбнувшись, щуплый убрал блокнот в сумку и сунул ручку в кармашек жилета.
— Если вчера он ужинал, я смогу ответить на ваш вопрос, правда, следует знать, когда он съел этот ужин. Но не с точностью до пяти минут.
— Откуда у него рана — от падения?
Щуплый еще раз посмотрел на рану.
— Не думаю. Удар нанесен чем-то смягченным. И внутреннее кровоизлияние было, пока он еще жил.
— Мешочек с песком?
— Очень похоже.
Щуплый полицейский врач кивнул нам и, забрав сумку, поднялся наверх. Возле арки пыталась въехать на мол санитарная машина. Олс, взглянув на меня, бросил:
— Пошли. Не много дала нам эта поездка, правда?
Мы вернулись к седану Олса и пустились назад, в город, по трехполосной автостраде, чисто вымытой дождем, вдоль низких желто-белых песчаных дюн. Несколько чаек кружилось у берега, спускаясь в пену прибоя, и белая яхта на горизонте казалась подвешенной к небу.
Вздернув подбородок, Олс спросил:
— Знаешь его?
— Ага. Шофер Стернвудов. Видел, как он вчера перед их домом драил как раз эту машину.
— Я тебя не хочу выспрашивать, Марлоу. Скажи только, твоя работа была связана с ним?
— Нет. Даже не знаю, как его зовут.
— Оуэн Тейлор. Откуда знаю? Чудная история. Так с год назад сидел он в нашей лавочке. Вроде бы за то, что дернул с чокнутой дочкой Стернвуда, той младшей, в Юму. Сестричка помчалась за ними, привезла обратно, а Оуэна передала нам. А на другой день пришла к прокурору и уговорила, чтоб парня отпустили. Сказала, что хотел жениться на сестре и действительно сделал бы это, только ее сестричка, конечно, ни при чем. Та всего лишь собиралась перехватить в баре пару рюмок в его обществе. Отпустили мы парня и — Господи! — они его снова взяли на службу. А чуть позже приходит из Вашингтона очередная справка по дактилоскопии, оказывается, его отпечатки есть в деле из Индианы — попытка грабежа шесть лет назад. Получил всего шесть месяцев в окружной тюрьме, как раз той, откуда сбежал Дилинджер. Мы все это сообщили Стернвудам, а они его все-таки оставили. Как тебе нравится?
— Сумасшедшая семейка, — отозвался я. — О вчерашней ночи им известно?
— Нет. Мне еще придется им сообщить.
— Главу семьи, по возможности, оставь в покое.
— Что так?
— Ему хватает других забот, да и больной он.
— Рейган?
Я нахмурился.
— О Рейгане ничего не знаю, говорил ведь тебе. Не ищу я его. Насколько мне известно, до него никому нет дела.
Олс похмыкал и уставился в море, так что седан даже съехал с автострады. За остаток пути мы едва ли перебросились словом. Он высадил меня в Голливуде, у Китайского кинотеатра, и повернул на запад. К Стернвудам. Я пообедал в буфете, просмотрел дневные газеты, но о Гейджере опять не было ни слова.
После обеда я пешком отправился по бульвару — еще раз заглянуть в магазин Гейджера.
Худощавый черноглазый владелец ювелирной лавочки стоял в дверях своего магазина в той же позе, что и вчера. Когда я входил в магазин Гейджера, он опять понимающе улыбнулся. У Гейджера все было по-прежнему. Та же лампа светилась на маленьком письменном столе в углу возле перегородки, та же блондинка в том же платье поднялась из-за него и подошла ко мне с той же потугой на улыбку.
— Чем могу?.. — она застыла, шевеля серебряными ногтями. Улыбка получилась натянутая. Собственно, и не улыбка даже — гримаса. Это она думала, что улыбается.
— Ну вот, я опять у вас, — бодро объявил я, взмахнув сигаретой.
— Сегодня мистер Гейджер здесь?
— Нет… сожалею, нет… Очень жаль… А… что вам угодно?
Я снял темные очки, деликатно похлопал ими по ладони. При своих восьмидесяти килограммах я делал все, чтобы выглядеть нерешительным.
— Те переиздания просто камуфляж, — зашептал я. — Приходится быть осмотрительным. У меня для него кое-что есть. То, что он давно хотел.
Серебряными ноготками она коснулась ушка, украшенного клипсой из черного янтаря.
— Ах да, коммивояжер, — сказала она. — Но вы могли бы прийти завтра. Думаю, завтра он уже будет.
— Кончайте комедию, — объявил я. — Я ведь из его компании.
Она зажмурилась, из-под век блеснули зеленые полоски, вроде лесного озера в тени деревьев. Ногти вонзились в ладонь. Глянула на меня, бурно вздохнула.
— Он болен? Я бы навестил его дома, — сказал я нетерпеливо. — Не могу же я ждать вечность.
— Вы… э… Вы… — голос ее сорвался. Казалось, она сейчас упадет. Тело ее дрожало, а лицо расползалось, как крем с торта. Однако она собралась, улыбка вернулась на лицо, правда, весьма пострадавшая.
— Нет, — объявила она. — Нет. Его нет в городе. Навещать его… не стоит. Не могли бы вы… прийти завтра?
Я уже раскрыл рот, чтобы ответить, когда дверь в перегородке чуть отворилась. Выглянул высокий красивый брюнет в куртке, с бледным лицом, со стиснутыми губами, и, увидев меня, быстро закрыл дверь, но я успел заметить на иолу за ним груду ящиков, застланных газетами и наполненных книгами. Возле них слонялся парень в новых джинсах. Часть гейджеровского товара переезжала.
