Въезд на киностудию обсажен высоким разросшимся кустарником, по обеим сторонам длинной дорожки стоят фанерные павильоны, центральное здание – стекло и металл, гордость Фабера – светится зеркальными окнами, цоколь обложен грубым серым камнем, крыша асимметричных ярусов из красной черепицы. Фабер пристраивает машину, отметив, что сегодня приехало много народу. В прохладном коридоре, на лестнице и в павильоне, где проходят съемки сериала «Красивая пуля», пахнет апельсинами. Фабер удивленно разглядывает пол, забросанный оранжевой кожурой. В дверях в павильон он сталкивается с исполнительницей главной роли, она в бешенстве, в глазах – слезы.
– Лидочка, вытри сопли, – раздражение у Фабера еще не прошло.
– Хорошо вам говорить, Климентий Кузьмич!
Ладошки у Лидочки маленькие, но сильные, она цепляется за его рукав и судорожно со всхлипом вздыхает.
– Вы только посмотрите на эту… Как ее? Прототипа!
– Кто привел? – спрашивает Фабер освобождаясь.
– Писатель ваш привел. Это же лошадь, Климентий Кузьмич! Лошадь!
Фабер проходит на съемку, щурится от ярких осветительных ламп и сразу выхватывает из знакомой толпы киношников чужеродное тело. На стуле позади оператора сидит, закинув ногу на ногу, крупная худощавая женщина и громко смеется, отставив руку с «беломориной».
– Что у вас тут? – спрашивает Фабер, отыскав грустного режиссера.
– Писатель привел женщину из милиции для ознакомления с типовым поведением.
– Ну и?..
– Вот. Матерится и хохочет после каждой реплики героини. Я устал.
– А почему у тебя везде кожура валяется? Вы что, теперь апельсины всей съемочной группой давите?
– Все давят, – кивнул режиссер. – Давят, потом чистят и едят или сначала чистят, потом давят, потом едят… Осветителю удалось добиться очень кадрового разбрызгивания. Два ящика апельсинов за два дня.
– Режиссер! Слушай, режиссер! – Женщина из милиции подзывала его, не вставая. – Твоя актриса четыре секунды достает из кобуры оружие! Ее три раза убьют, режиссер! – Она встала и подошла. – Отдай-ка мне ее на пару дней, пусть поработает в отделении, чтобы в образ войти!
– Вы можете сесть на шпагат? – спрашивает женщину Фабер, прикрывая ладонью рот и разглядывая вытянутое, вполне привлекательное лицо, темные глаза и крупный нос над яркими обветренными губами. Около сорока, поджарая. На голову выше его.
Женщина улыбается, достает следующую «беломорину». Фабер потянулся за зажигалкой, но женщина быстрым движением выдернула откуда-то из-под мышки пистолет и приставила к его животу.
– Пук! – сказала она, прикусив зубами папиросу. – Шпагат, говоришь? Я могу пяткой припечатать в лоб вашего главного по музыке так, что он даже движения моей ноги не заметит. – Она притянула руку Фабера к себе и сжала. Фабер щелкнул зажигалкой, удивившись сильному и горячему прикосновению ее ладони.
Режиссер закатил глаза.
– Почему именно его? – Фабер отыскал глазами высокого нескладного звукорежиссера. В наушниках, с трагической грацией в движениях длинных рук, он слушал, закрыв глаза, музыку за пультом.
– Да он тут у вас один выше меня. Видный мужик. Ты же про шпагат спрашивал, отвечаю! А вообще, ребята, очень даже клево! Заводит. Что интересно, в Москве года два назад работала в органах одна умная и красивая молодка. Я тут полистала ваш сценарий, почти про нее! Кто у вас будет сидеть в конце творческой жизни? – спросила вдруг она, покусывая губу, чтобы сдержать неуемный смех.
– В каком смысле? – напрягся режиссер.
– Ну, я спрашиваю, кто на эту лажу деньги дает? Кто главный по бабкам?
– Я директор, – сознался после паузы Фабер.
– Ну тогда слушай. Твой писатель это писал, считай, с натуры. Про половые сношения с апельсином не знаю, но по ходу других действий точно – это она. Факты некоторые совпадают. Просекаешь, как говорит мой сын?
– Нет, не просекаю, – сознался Фабер.
– Да спроси у своего писаки, с кого он писал, найди ее, не трать время зря, ни одна актриса не сыграет тебе профессионалку, а тем более такую! – Женщина потрясла страницами сценария. – Мужиков завораживала, как удав! Она тебе и шпагат изобразит, и апельсинчиков нарожает! – Женщина закинула голову и засмеялась громко, от души. Фабер с режиссером в некотором оцепенении уставились на ее зубы.
Отсмеявшись, женщина из милиции поинтересовалась, где находится буфет. Фабер пошел с ней.
В буфете за деревянным круглым столиком режиссер «крутой эротики» Стас Покрышкин набрасывал сценарий. Фабер обрадовался Стасу, позвал его за стойку и заказал холодный чай с лимоном.
– Я пью и пью, – пожаловался Стас. – Не могу остановиться уже второй день.
Глаза у Покрышкина были воспаленные, на щеках – пятнами – румянец.
– Что у тебя?
– К Наталье финны приехали. Ревную.
– Слушай, к ней клиенты приезжают почти каждый месяц.
– Я каждый месяц ревную. Слушай, Клим, я фильм про нее снять мечтаю. Баню, первый снег на зеленой траве, а возле бани…
– Лавка, – перебил его Фабер, – на лавке бело-розовая женщина с косой, и ее бьют плеткой. Все это знают. Посмотри назад. Видишь женщину?
– Ну? – Стас откровенно рассматривал милиционершу, она подмигнула ему, отпивая из высокого бокала.
– Она из милиции. Очень необычна. Как ты думашь, если снять издалека ее и моего Данилыча. Она бьет его ногой в лоб. Сними, Стас, я его уговорю.
Покрышкин еще раз развернулся и внимательно рассмотрел женщину, провел ладонью по лицу, словно вытирая его.
– Кому снять?
– В архив сними, ну нравится мне такая сцена, понимаешь!
– Ты знаешь, Клим, по-моему, твой звук метра два ростом, ты уверен?..
– Она сама предложила дать ему пяткой в лоб.
– Что творится! – пробормотал Покрышкин. – Сплошной сюр. А кто тебе нос подбил?
– Я влепился мордой в руль.
Они сели за столик, помолчали. Фабер выпил чай.
– Слушай, – поинтересовался Покрышкин, – а что у тебя в мыльном павильоне делают с апельсинами? Я иду утром, а на лестнице два осветителя задницами на ступеньках!..
– Ты не поверишь, – попробовал усмехнуться Фабер и скривился, потрогав верхнюю губу, – я тоже сегодня купил два апельсина и пытался их раздавить на улице.
– На спор?
– Да нет. По сценарию у Велиса героиня давит промежностью апельсин. А очистить забыла. И Велис – ни в какую. Говорит, что очищенный апельсин – это убожество. А неочищенный – сексуальный символ. Когда же этот писатель изволит явиться?
– Что-то мне это напоминает, – кивнул головой Стас.
Женщина, офицер милиции, тащит к ним сопротивляющуюся главную героиню. Лидочка отталкивет ее и уже слабеет ногами.
– Вот, смотрите, – громко говорит женщина, развернув Лидочку поудобней возле мужчин, – скажи «блядь»!
Лидочка жалобно смотрит на Покрышкина, на Фабера и еле слышно выговаривает необходимое слово, краснея лицом и шеей.
– Видели! – злорадно замечает ее мучительница. – Когда научится это говорить весело и равнодушно, как «доброе утро», тогда, считайте, вошла в образ! Бицепсы у нее ничего, ноги длинные, но внутренний настрой отсутствует напрочь!
У Фабера запищал пейджер. Пока Покрышкин рвет свои бумажки на мелкие кусочки, женщина из милиции уходит с Лидочкой, перечисляя необходимый, по ее мнению, для общего профессионального милицейского уровня запас ненормативной лексики, а к столику приближается великий писатель Велис Уин и заявляет, что работать в подобной обстановке невыносимо.
– Клим, – задумчиво разглядывает Покрышкин писателя снизу вверх, – а наш Лев Пискунов тоже ничего, высокий. Эта страшилка из милиции не хочет его сделать пяткой в лоб?
– Вы с утра пьяны, и это отвратительно, – заявляет Велис Уин, присаживаясь.
– Блондины бывают иногда очень темпераментны, – не сдается Покрышкин. – Мне такая сцена больше нравится. Ну что хорошего в том, что эта тетка стукнет нашего стесняющегося и комплексующего звукорежиссера! – Покрышкин судорожно закрыл руками голову, изображая испуг. – А вот самовлюбленного альбиноса!..
– Климентий Кузьмич, – тихо произносит писатель, прикрыв глаза, – я долго терпел, но больше не хочу. Все знают, кроме вас. Ваш режиссер короткометражных фильмов…
– Как тактично он выражается, Клим, ты слышишь! – возбудился Покрышкин. – Коротко и метражных!
– …присутствующий здесь Стас Покрышкин, – еще тише продолжил Велис Уин, – пользуется имеющимися у него видеоматериалами в целях собственного обогащения. А если конкретно, то он продает так называемое «мясо» иностранным любителям подобного рода кино. Его оператор, шизофреник, которого никто на киностудии не видит, ездит снимает по моргам, родильным домам и операционным, а режиссер Нехлебов вторую неделю не может найти себе хорошего оператора для сериала.
– Я знаю, почему ты рот открыл! – радостно заявляет на это Покрышкин. Фабер молчит. – Потому что ты узнал, что Кумус пишет книгу. Как же, кто-то еще смеет писать книжки, и не просто про Одноглазых, Хромых или Припадочных, а настоящую книгу! А в морги он ездит, потому что Ангел Кумус единственный в Москве уничтожитель вампиров! – Покрышкин стукнул по столу ладонью и икнул.
