Латамы жили неплохо. По крайней мере, материально. У них был красивый десятикомнатный дом типа бунгало, с зелеными ставнями и большой верандой, садом площадью в сорок соток и бассейном под открытым небом. Дом, который Джильда назвала Белиссима [17], был записан на ее имя. Кроме того, она получала приличное содержание. Во всяком случае, его хватило, чтобы купить Эндрю на сорокадвухлетие желтый «пунто». Правда, подержанный, но в очень хорошем состоянии. Выяснилось, что белый «БМВ», на котором Джильда ездила до сих пор, принадлежал Берримену. Перед смертью проклятый старик позаботился о том, чтобы она не могла передать кому-то доверенность на его вождение.
От Эндрю ждали, что он начнет зарабатывать себе на жизнь. В его возрасте и с его трудовой биографией (тут мозолистый палец Берримена ткнул зятя в самое больное место) писать письма и ходить на собеседования не имело смысла.
Джордж Фоллон из конторы «Фоллон и Бринкли» (который занимался делами Берримена еще с начала семидесятых, когда тот торговал металлоломом) собирался на пенсию. Чарли благоразумно передал свои счета Деннису Бринкли, а потом предложил Фоллону купить его часть бизнеса. Он был членом местного Ротари-клуба [18] и знал, что его предложение предпочтут всем прочим.
У этого приобретения были две причины, не имевшие ничего общего с альтруизмом. Во-первых, компания Берримена сильно выросла и приносила доход, который нужно было во что-то вкладывать. Во-вторых, Джильду очень раздражало, что муж либо целыми днями сидит дома, либо всюду таскается за ней хвостом. Даже в том случае, если она едет к подруге.
— Понимаешь, мне неудобно перед людьми, — говорила она отцу. — Я случайно услышала, как сотрудница бассейна назвала Энди сикофантом [19] и пиявкой. — Что такое сикофант, Берримен не знал, но с пиявками дело имел и понимал, что в этом отзыве не было ничего лестного.
Джильда разочаровалась в муже далеко не сразу. В кои-то веки мужчина полюбил ее ради нее самой… Вскоре она заподозрила, что это не так, но не могла расстаться с иллюзией. Она сквозь пальцы смотрела на его ложь о прошлом, на тайную страсть к игре и растущие долги. И даже на связи с женщинами, в которых Джильда его подозревала. Но каждое разоблачение оставляло на сердце шрам и убивало любовь. Однажды утром она проснулась и поняла, что грезы развеялись и от чувств не осталось ни следа. Этот процесс шел так медленно, что Джильда даже не почувствовала боли.
На первых порах ощущать свободу было так же непривычно, как чувствовать пустоту на месте удаленного зуба. Но сознание человека устроено таким образом, что пустота долго не сохраняется. Джильда утешалась тем, что другое человеческое существо находится в ее полной власти. У Эндрю, которому было уже под пятьдесят, не имелось ничего. Ни дома, ни еды, ни денег. И никаких шансов на то, чтобы их получить. Виной тому были его глупость и неспособность предвидеть последствия своих поступков. Он валялся кверху пузом, как беспомощная устрица, оставленная на песке отливом. Время от времени Дрю смиренно просил купить ему пиджак или несколько книг. Если муж начинал жаловаться, ему резко напоминали, что он может уйти в любую минуту. Но уйти Латам не мог, потому что идти ему было некуда.
Вот такие дела. Иногда Джильда думала, что больше никогда не будет счастлива. Честно говоря, она давно забыла, что это такое. Но одно знала твердо: самая приятная на свете вещь после счастья — это власть.
Глава вторая
Встреча Лоусонов с Деннисом Бринкли должна была состояться в половине одиннадцатого. В десять Полли еще не встала. Ее звали дважды, и она дважды ответила, что одевается. Наконец Кейт вошла в ее комнату и обнаружила Полли в постели. Дочь даже не притворялась спящей. Просто лежала и смотрела в потолок.
— Ты прекрасно знаешь, что через полчаса мы должны быть в Костоне.
— Нет, я этого не знала.
— Я сказала тебе это, когда принесла чай.
— Серьезно? — Полли села, тряхнула кудрями, почесала голову и вздохнула. — Кстати, почему я должна туда ехать?
— Потому что ты упомянута в завещании.
— Упомянута! — фыркнула Полли. — Держу пари, что это какая-нибудь дрянная камея…
— Послушай! — Кейт схватила дочь за руку и стащила ее с матраса. — Не смей говорить так о тете Кэри и ее вещах. Особенно при отце.
— Ладно-ладно…
— Ты знаешь, как он ее любил. — Кейт, измученная предыдущим вечером и бессонной ночью, во время которой она пыталась успокоить мужа, едва не плакала. — Даю тебе десять минут. Нам пора ехать.
Они почти не опоздали. Когда Лоусоны вошли в светлую и элегантную приемную, часы показывали десять тридцать пять. Их приветствовала полная хорошо одетая женщина с чересчур изящными манерами. На ее письменном столе стояла резная деревянная табличка с именем «Гейл Фуллер». Рядом красовалась хрустальная ваза с розами и белыми лилиями. Это произвело на Полли впечатление. Она думала, что Деннис сидит один в какой-то затхлой дыре, заставленной пыльными стеллажами со старинными юридическими справочниками.
Это впечатление усилилось, когда Лоусонов провели в большое и просторное помещение, занимавшее целый этаж здания. Там стояло множество письменных столов, украшенных фотографиями, растениями, плюшевыми зверюшками или рисунками. Все здесь работали на персональных компьютерах, быстро стуча по клавиатуре. Гудела фотокопировальная машина. В углах, расположенных по диагонали, находились две большие застекленные загородки. Гейл открыла дверь, на которой значилась фамилия Денниса.
Как только они вошли, Полли очень мило извинилась перед Бринкли за опоздание, произошедшее исключительно по ее вине, и попросила прощения. К тайному удовлетворению Кейт, опущенные ресницы дочери не произвели на Денниса никакого впечатления.
— Тут так интересно! — с восхищением сказала Полли, думая, что Деннис выглядит моложе своих лет. Конечно, она его помнила. В детстве восхищалась его коротко стриженными рыжими волосами, веснушками и каштановыми усами. Бринкли напоминал ей бельчонка Наткина из мультфильма. Теперь его рыжие лапы открыли пухлый розовый конверт с завещанием. Деннис достал лист плотной бумаги и прижал его пресс-папье с изображением бабочки. Хотя Полли ничего особенного не ждала, внезапно у нее сжалось горло. Это было похоже на сцену из старого детективного фильма, которые иногда показывали по телевизору. Но там для затравки сначала происходило убийство… Деннис начал говорить.
— Насколько я знаю, ты уже в курсе. — Он улыбнулся Мэллори. — Эпплби-хаус и окружающие его земли переходят тебе. Надеюсь, договор с «Пиппинс Дайрект» будет продлен.
— Мы уже поговорили, — ответил Мэллори. — Они будут рады его продлить. На неделе мы подтвердим это письменно.
— Плата в десять тысяч фунтов довольно скромная, но фирма у них маленькая. Правда, весьма уважаемая и пользующаяся только органическими удобрениями. Твоя тетя была бы довольна таким решением.
Полли невольно подумала о прибыли, которую получает эта «маленькая фирма». Похоже, эти люди пользовались слабохарактерностью старушки. Может быть, стоит поговорить с отцом и убедить его пересмотреть условия договора.
— Дальше следует несколько мелких распоряжений, которые я, как душеприказчик, буду рад выполнить, — продолжил Деннис.
Он взял лист и начал что-то монотонно бормотать. Полли тут же отключилась и начала осматриваться по сторонам. Она представила себе, что через год окажется в таком же кабинете, расположенном в самом центре Сити. Что будет стоять на ее письменном столе? Конечно, что-то стильное. Никаких щелкающих серебряных шариков. Никаких фотографий — зачем ей нужны чьи-то фотографии? А если она захочет украсить свой письменный стол растениями, то наверняка обратится за ними не в захолустный питомник.
Это будут какие-нибудь редкие экзотические растения. Только не орхидеи — они встречаются на каждом шагу. Кроме того, за ними нужен особый уход… Тут открылась дверь соседнего кабинета, и из него вышел невысокий смуглый мужчина. Моложе Денниса и куда симпатичнее. Она видела этого человека на похоронах. Он слишком громко смеялся и слишком много пил. Этот тип держал в руке какие-то документы. Полли увидела, что он передал их девушке, сидевшей за фотокопировальной машиной, и широко улыбнулся. Его движения были энергичными, но какими-то искусственными. Складывалось впечатление, что он демонстрирует жизнерадостность, которой вовсе не ощущает.
