— Когда же Кристиан заболел? — спросила Анна с растерянным видом, и Эрика прекрасно понимала ее. Сама она задала Турвальду тысячу вопросов, на которые он терпеливо и не спеша отвечал.
— Его мама страдала шизофренией, а это наследственное заболевание. Оно часто обостряется в подростковые годы — возможно, именно тогда Кристиан и начал замечать нечто странное, не зная точно, что это такое. Тревога во всем теле, странные сны, голоса, галлюцинации — существует множество различных симптомов. Думаю, Лиссандеры ничего не заметили, потому что вскоре он уехал от них. Вернее, они его выгнали.
— Выгнали?
— Да, это он написал в прощальном письме, которое оставил в рыбацкой хижине. Лиссандеры решили так, даже не сомневаясь, что это Кристиан изнасиловал Алису. А он не стал возражать. Вероятно, он чувствовал себя таким виноватым, что не вмешался и не защитил ее, что не счел нужным оправдываться. Но это мои догадки, — добавила Эрика.
— И они просто-напросто выгнали его?
— Да, и как это повлияло на его болезнь, я сейчас не берусь сказать. Но Патрик намерен запросить медицинские карточки. Если Кристиан обращался за помощью, живя в Гётеборге, то этот факт должен быть где-то зарегистрирован. Осталось только найти, где именно.
Эрика сделала паузу. Все, что произошло с Кристианом, просто не укладывалось в голове. И еще труднее было понять то, что он сделал.
— Патрик считает, что расследование убийства гражданской жены Кристиана и ее маленького сына следует возобновить, — проговорила она. — После всего того, что теперь выяснилось.
— Они думают, что Кристиан виновен и в этом? Но почему?
— Велика вероятность, что мы никогда не узнаем всей правды, — вздохнула Эрика. — И особенно — почему он это сделал. Если вторая часть его личности — Русалка, или Алиса, как бы мы ее ни называли, — сердилась на ту половину, которая была Кристианом, она не выносила его счастья. Это теория Турвальда, и, возможно, он прав. Может быть, как раз тот факт, что Кристиан был счастлив с Марией, и спровоцировал дальнейшие события. Но как я уже сказала, ответа на этот вопрос мы, скорее всего, никогда не получим.
На самом деле она не имела ничего против женщины и ребенка, не желала им зла. Однако она не могла допустить, чтобы они продолжали существовать. Потому что они сделали то, чего до сих пор никому не удавалось, — сделали Кристиана счастливым.
Теперь он часто смеялся — легким беззаботным смехом, который начинался где-то в животе и поднимался вверх, как пузырьки в лимонаде. Сама она уже не могла смеяться, внутри ее все было холодно и пусто, мертво. Кристиан тоже был мертв, но благодаря женщине и ребенку он ожил.
Иногда она стояла и наблюдала за ними исподтишка. За женщиной и ребенком у нее на руках. Они танцевали, и он улыбался, когда ребенок начинал смеяться. Кристиан был счастлив, а счастья он не заслуживал. Он отнял у нее все, затолкал ее под воду, так что ее легкие чуть не взорвались, пока мозг не стал гаснуть от недостатка кислорода, и она медленно умирала, окруженная водой.
Несмотря на все это, она любила его, он был для нее всем. Ее никогда не волновали другие — то, как они воспринимали его. Для нее он всегда оставался самым красивым и добрым на свете. Ее героем.
Но он предал ее. Дал им взять ее, осквернить и бить ее, пока не треснули кости у нее на лице. Он оставил ее лежать под звездным небом, раздвинув ноги, а сам подло бежал. Теперь она больше не любит его и не позволит другим его любить. И ему не позволено никого любить — так, как он любит женщину в голубом платье и ребенка, который на самом деле не его.
Вчера они обсуждали еще одного ребенка, который станет их совместным. Кристиан и его женщина планировали, смеялись, а потом занялись любовью. Она все слышала. Сжав кулаки, слушала, как они планировали свою совместную жизнь — такую жизнь, которой у нее никогда не будет.
Сейчас его нет дома. Дверь, как всегда, не заперта. Женщина небрежна. Он часто мягко пенял ей за это, говорил, что дверь нужно запирать — мало ли кто может прийти.
Она осторожно нажала на ручку и открыла дверь. Услышала, как женщина напевает на кухне. Из ванной доносился плеск. Наверное, ребенок сидит в ванне. Значит, женщина в любой момент может зайти туда. В этом она внимательна — никогда не оставляет его одного в ванной надолго.
Она зашла в ванную. Мальчик просиял, увидев ее.
— Тс-с! — сказала она и сделала большие глаза, словно это была игра.
Ребенок засмеялся. Прислушиваясь к приближающимся шагам, она подошла к ванне и посмотрела на голое детское тельце. Мальчик ни в чем не виноват, но он делает Кристиана счастливым, а этого она не могла допустить.
Она взялась за него и приподняла, чтобы уложить на спину в воду. Мальчик по-прежнему смеялся — спокойный и уверенный в том, что в мире не существует зла. Когда вода накрыла его лицо, он перестал смеяться и стал махать ручками и ножками. Но удержать его под водой было нетрудно. Она лишь слегка надавила ему на грудь. Ребенок бился все сильнее, но потом движения ослабли, и он затих.
Тут она услышала шаги женщины. Посмотрела на ребенка. Он лежал так тихо и спокойно. Она прижалась спиной к стене, справа от двери. Женщина вошла в ванную. Увидев ребенка, она на мгновение замерла, потом закричала и кинулась к нему.
С ней все получилось почти так же легко, как с ребенком. Она лишь тихо шагнула вперед и схватила сзади за шею женщину, наклонившуюся над краем ванны. Навалилась своим весом, чтобы удерживать ее голову под водой. Все закончилось неожиданно быстро.
Не оглядываясь, она вышла прочь, ощущая, как приятное чувство удовлетворения растекается по всему телу. Теперь Кристиан не сможет быть счастлив.
Патрик посмотрел на рисунки — теперь он все прекрасно понимал. Две фигуры, большая и маленькая. Кристиан и Алиса. И черные фигуры рядом — куда более темные.
Кристиан взял вину на себя. Патрик только что разговаривал с Рагнаром, который это подтвердил. Когда Алиса добралась в ту ночь до дома, они подумали, что ее изнасиловал Кристиан. Они проснулись от крика, и когда спустились вниз, чтобы посмотреть, что происходит, то обнаружили Алису на полу в холле. На ней была только юбка, лицо окровавленное и опухшее. Они кинулись к ней, а она прошептала одно слово:
— Кристиан.
Ирен понеслась в его комнату, вытащила его из кровати, почувствовала запах алкоголя и тут же сделала выводы. В тот момент и сам Рагнар подумал то же самое. Но сомнения не покидали его. Возможно, поэтому он продолжал посылать Кристиану рисунки Алисы. Он никогда не был до конца уверен в его виновности.
Йоста и Мартин вовремя успели задержать Эрика. Патрик только что получил от них рапорт, что они выехали из «Ландветтера». Уже что-то. Оставалось выяснить, что можно сделать по прошествии стольких лет. Во всяком случае, Кеннет больше не будет отмалчиваться, в этом Патрика заверила жена. К тому же Эрику придется объясняться по поводу своей экономической деятельности. Какое-то время ему так или иначе придется провести за решеткой, но в данной ситуации это мало утешало.
— Газеты начали обрывать мне телефон! — заявил вбежавший Мелльберг, сияя, как начищенный кофейник. — Все только и говорят что об этой истории. Публикации очень полезны для имиджа нашего участка.
— Наверняка, — вяло согласился Патрик, не сводя глаз с рисунков.
— На этот раз мы отлично поработали, Хедстрём! Я просто должен это сказать. Конечно, поначалу дело шло туго, но когда мы решили прибавить темп и проделали оперативную работу, пошли надежными, проверенными методами, успех не заставил себя ждать!
— Да-да, — проговорил Патрик. Сегодня у него не было сил раздражаться на Мелльберга. Он потер ладонью грудную клетку. Там по-прежнему болело. Наверное, он ударился сильнее, чем ему показалось поначалу.
— Пойду в свой кабинет, — сказал Мелльберг. — Только что звонили из «Афтонбладет», так что с минуты на минуту проявится и «Экспрессен».
— Угу, — проговорил Патрик, продолжая тереть грудь ладонью. Проклятье, как больно! Может быть, ему полегчает, если он немного пройдется.
Он поднялся и вышел на кухню. Как всегда, кофе закончился как раз тогда, когда он вознамерился выпить чашечку. Паула вошла следом за ним.
— Мы закончили там. Я просто ошеломлена. Никогда бы не подумала.
— Не-а, — пробормотал Патрик. Он понимал, что разговаривает невежливо, но на него навалилась невероятная усталость. Он не в силах говорить об этом деле, не в силах думать об Алисе и Кристиане, маленьком мальчике, который охранял тело мертвой матери, загнивающее на летней жаре.
Не сводя глаз с кофеварки, Хедстрём отмерил несколько мерок. Сколько он положил? Две или три? Он уже не помнил. Попытался сосредоточиться, но очередная мерка просыпалась мимо. Он зачерпнул еще кофе из пакета, но тут в груди кольнуло, и он охнул от боли.
