Ознакомительная версия.
Предчувствия не обманули господина адвоката. Пока они с Райским бегали в кулуары «четвертой власти», в щегольском «пежо» Райского, судя по всему, происходило выяснение отношений, которое, очевидно, так ни к чему и не привело…
– Может, мы с Лидой погуляем немного? – спросил Иноземцев, когда они подъехали к Генпрокуратуре.
– Только под водительством Вадима… – Гордеев сделал паузу, -
…Константиновича Райского.
Оставив Лиду с Володей и положившись на судьбу, Гордеев отправился к Турецкому.
Александр Борисович внимательно выслушал сжатое сообщение Гордеева о делах в Булавинске и о самых последних событиях, посмотрел бумаги из конверта Елены Борисовой-Ковряжкиной, повертел в руках найденную Павлом пулю, которую с безрассудной отвагой любителя Гордеев привез из Булавинска…
– Конечно, Юра, мы всегда видим больше и знаем больше. Но только по сравнению с остальными участниками юридического процесса. У суда, как вы знаете, несколько иной взгляд.
– Знаю. – Гордеев рассеянно чертил в блокноте геометрические фигуры. – Даже если арестуют Вялина, еще полюбуемся, что останется на суде от предъявленных ему обвинений. Заметьте, что, как такового, прокурора в нашем современном судебном процессе нет, хотя процесс считается состязательным.
– Ну не надо пессимизма! – Турецкий закурил. – Хотя это, конечно, так.
– Вопросы, вопросы… Эх, Александр Борисыч, влез я в это дело дальше некуда… Ну вот этот мой бывший свояк, Петелев? То, что он подсунул мне кокаин, это я еще понять могу – своего рода черная метка, предупреждение, чтобы не совался слишком глубоко… Но все думаю, на что же они рассчитывали, когда решили предложить меня Лиде как адвоката для ее отца? Рассчитывали ввести в свою игру? Тогда я проиграл, поскольку не раскусил этого замысла… Конечно, Пашка помнил меня как довольно легкомысленного шалопая, любящего сыграть в плейбоя, но ведь я никогда не давал ему повода предположить, что шкура Гордеева – продажная… Или уже такая философия времени сложилась – надо найти себе крышу потеплее, а не торчать на семи ветрах. И это уже не стыдно, и отечество – уже не вся страна разом, моя страна, а какая-нибудь фирма или даже фирмочка, которая меня купила и даже дала возможность во время отпуска не копошиться где-нибудь в Подмосковье на садовом участке, а оттягиваться по полной на каких-нибудь эксклюзивных островках…
– Давайте, Юра, лучше про Петелева. Все-таки он ваш родственник, во всяком случае, отец вашей племянницы…
– Да… Так вот, этот отец, подложив мне кокаин, уже заработал себе пару-тройку статей УК, но в том-то и дело, что: а) он по дури, возможно, хотел меня как-то вовлечь в свою систему; б) никакой инициативы по привлечению его к ответственности я проявлять не желаю и в) кто возьмет на себя глупость утверждать, что эти Пашкины, мягко говоря, уголовные прегрешения – единственные?!
– Юра, но вы же достаточно опытный человек и, наверное, давно поняли: во всяком обществе есть некоторое количество преступлений, которые, что называется, остаются безнаказанными.
– Но это тоже теория, Александр Борисович. А в реальности кроме моего несчастного свояка есть еще тот, у кого он занимает должность помощника – Замилахин, первый зампред Госкомзаурала…
– Исходите из конкретных обстоятельств. Будьте прагматиком.
– Но неужели вы думаете, что, если я поймал на кокаине Петелева, ничего нет за Александром Григорьевичем Замилахиным? Булавинск – только маленькое звено одной системы.
– Вы меня пугаете!
– Надеюсь, не этим своим выводом?
– Да нет, конечно. То, что создается на развалинах так называемого Советского государства, не может не быть изначально преступным. Ведь разваливалось-то государство, которое было построено на изначально абсурдной экономической и политической основе, которое руководилось не естественными правами человека, а утопической теорией, которая, вообще-то говоря, несовместима с жизнью… Как же вы хотите из беззакония построить государство законов?! Здесь необходимо не усовершенствование, а полное преобразование. Ведь даже социальные программы при большевиках – из чего они исходили?!
– Ну уж не из того, что родителям давали хорошо заработать и на их налоги содержали, скажем, детские сады, школы, институты…
– Вот именно, – кивнул Турецкий.
– Поэтому и боюсь верить, что, унеся ноги из Булавинска, и при этом не с пустыми руками унесясь, все дальше пойдет по закону.
– Юра, уверяю: собранного вами хватит для того, чтобы Константин Дмитриевич имел основания…
– Тогда, Александр Борисович, я все же прокручу вам сейчас маленький фрагмент из признаний Ландышева, которые записал Володя Иноземцев… Совсем маленький. Не для того, чтобы представить масштаб, вы его знаете, а для того, чтобы его оценить…
Гордеев включил диктофон, и Турецкий услышал пересказ истории с отмененным покушением на советника Президента, члена-корреспондента Российской Академии наук, а ныне крупнейшего российского бизнесмена Глеба Натановича Лесовских.
– Интересно, – проговорил Турецкий. – Очень интересно. Насколько я понимаю, Лесовских собирались убрать тогда, когда он еще только входил в коридоры власти. Но уже был, считай, магнатом.
– Да. У меня еще не было времени разобраться с этой записью, но, кажется, эта подробность выводит события на другой уровень, если помнить о нынешнем положении Лесовских. И если усть-басаргинские и булавинские отцы тогда с ним договорились, то сегодня он, возможно, совсем не будет заинтересован в раскручивании дела по полной. Вот что нужно учесть вам с Меркуловым.
– Ну, Константина Дмитриевича высокими положениями не испугаешь. Дело-то он возбудит на основании собранных материалов, как положено, а не взирая на всякие там высокие положения…
– Но ведь будут мешать!
– А нам всегда мешают. И вам это прекрасно известно. Привыкли…
– Но еще такая подробность… – И Гордеев рассказал о сегодняшней поездке в две московские газеты.
– Понятно, – кивнул Турецкий. – Правда, мне не уследить за этими современными изданиями, но я без труда узнаю, в каких отношениях находятся «Российский телеком» и структуры, которые контролирует, которыми владеет Лесовских.
– И все же, Александр Борисович, я хочу обратить ваше внимание на то, что у Резникова завтра встреча в администрации Президента. Он расскажет там о происходящем в Булавинске, но готов содействовать и тому, чтобы президентские структуры, а если нужно, то и сам вмешались…
– Это вам Меркулов скажет, что нужно. – Турецкий собрал бумаги и вещдоки в папку. – Пойдем.
Адвокат юрконсультации номер десять Юрий Гордеев и следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий отправились в кабинеет к заместителю Генерального прокурора Российской Федерации, государственному советнику юстиции 2-го класса Константину Дмитриевичу Меркулову.
Сон и водка – вот истинные друзья человечества.
Н. Щедрин. Губернские очерки (Скука)
Прошли караул. Провожатый остановился. Вместе с ним остановился и Гордеев. Провожатый чуть растерянно взглянул на него и чуть повел в сторону взглядом, и в тот же момент он услышал голос, который нельзя было не узнать:
– Пожалуйте сюда, Юрий Петрович, не стесняйтесь.
Гордеев, однако, не двигался – ноги ему не подчинялись.
Он увидел Президента.
В серо-голубой домашней куртке Президент шел к нему навстречу, протягивая руки и улыбаясь своей всепоглощающей улыбкой.
– Рассказывали мне, что вы адвокатуру в следственный комитет превращаете. Очень интересно, хотя и не совсем правильно, на мой взгляд.
Президент поздоровался и, не выпуская руки Гордеева из своей, повел к малахитовому столику и плетеным креслам, в одном из которых сидел председатель российского правительства. К нему то и дело подходили ответственные работники и что-то на ухо докладывали, и он отвечал им вполголоса. Руки его были заняты бумагами. Он пожал плечами, извиняясь улыбкой за свою занятость.
Президент был спокоен до неправдоподобия. Казалось, из всех интересов в мире его сейчас наиболее занимает гордеевская судьба и еще, может быть, белесо-синее небо, тепло льнувшее к лесам, окружавшим президентскую резиденцию, на которые он, ласково щурясь, время от времени поглядывал.
Гордееву казалось, что Президент не постарел с тех пор, как он его видел близ «Белого дома» 19 августа 1991 года, но резко изменился в ином направлении.
Лицо его, все то же, знакомое до мельчайшей складки, приобрело новые черты, черты торжественности, и Гордеев обрадовался, приметив их.
Лицо Президента не могло не измениться и не стать несколько иным, потому что народ глядел в него, как в зеркало, и видел в нем себя, а народ изменился в сторону еще большей раскрепощенности.
Премьер-министр помог преодолеть смущение первых минут, и разговор стал общим.
Ознакомительная версия.
