Ознакомительная версия.
Выскочив из подъезда, Вова Мухин полетел через сугробы, почти не касаясь земли. Но долго в таком темпе бежать он не мог. Бегал Вова плохо, к тому же снег был глубоким и липким. Он слышал позади хриплое собачье дыхание. Он оглянулся на бегу и понял, что огромная, как медведь, овчарка, сейчас нагонит его и растерзает в клочья. Он не мог ни о чем думать, ему уже было безразлично, попал он или промахнулся, главное — убежать от собаки, главное — выжить, а дальше будь что будет.
Посередине двора, под тонким слоем снега, валялся гладкий, скользкий кусок пластика, самодельная «ледянка». На таких катаются с горок дети. Кто-то забыл ее во дворе. Вова Мухин поскользнулся, собака одним прыжком настигла его, крепкие зубы впились в его правую кисть, он пытался отбиваться левой рукой, ногами, не чувствуя боли, потому что больше всего боялся, что сейчас овчарка разорвет ему горло.
— Фрида, ко мне! — услышал он сквозь обморочный звон в ушах.
Он не сразу сообразил, что собака оставила его, не сразу решился открыть глаза, боль в руке пронзила его так, что он заорал во всю глотку.
— Тихо, тихо, не вопи, лежи смирно, сейчас пройдет, — прозвучал у самого уха знакомый голос, — руку давай, да не эту, левую. Правой не шевели. Быстро, малыш, быстро! Надо уходить.
— Клим, больно, не могу, — стонал Вова, пытаясь изо всех сил сдержать крик, — дико больно, слушай, она не бешеная?
Оттого, что Клим оказался рядом, стало значительно спокойней, но боль в прокушенной руке усиливалась, терпеть было невозможно.
— Клим, сделай что-нибудь!
Он уже делал. Он снял с Вовы толстую куртку, задрал рукав свитера. Вова не почувствовал укола, так сильно болела прокушенная рука. Клим колол не в вену, а в мышцу. Было темно. Соображал Вова так плохо, что не подумал, почему Клим оказался здесь, во дворе, откуда взялась собака и почему она слушается Клима, откуда вдруг у Клима в руках появился шприц, и главное, какое там, в одноразовом шприце-ампуле, лекарство?
Все это длилось не больше минуты.
— Сейчас станет легче. — Клим натянул назад задранный рукав, тихонько свистнул собаке, которая сидела и ждала в сторонке, подтолкнул Вову. — Все, малыш, вперед. Уходим.
У Вовы сильно кружилась голова. Боль в руке немного утихла, однако ноги стали ватными, и обдало жаром. Вова взмок, свитер пропитался потом, и тут же сильно зазнобило. Так сильно, что застучали зубы от холода. Но, как ни было ему худо, он все-таки заметил, что Клим подталкивает его совсем не в ту сторону, не к переулку, а назад, к большой квадратной арке.
— Куда? Ты что? — прохрипел он, пытаясь остановиться.
Но тут же руки его попали в тиски. Он тихо взвыл от боли.
* * *
После выстрелов на площадку перед клубом обрушилась тишина, такая тяжелая, что Варе показалось, будто она вдавливает ее в колючий мокрый снег. Тишина длилась всего несколько секунд, а возможно, ее вовсе не было, просто Варя оглохла от страха. Но постепенно стали наплывать живые звуки. В арке, ведущей во двор, послышался гулкий дробный топот, хруст мокрой наледи. Взвыла на разные голоса сигнализация у нескольких машин на стоянке, наконец в отдалении зазвучали сирены. К месту происшествия приближались милиция и «скорая».
Варя решилась приподняться. Это было трудно сделать. Одна туфля утонула в глубокой луже, другая застряла острым каблуком в щели между панелями. Тонкая корочка льда хрустнула под ногами, сквозь колготки снег обжег ступни.
— С тобой все в порядке? — Мальцев уже был рядом, он поддержал ее за локоть, развернул к себе лицом. — Где больно? Ну, говори скорей, где больно?
Он был без дубленки, пиджак расстегнут, галстук съехал вбок. Она обняла его, вжалась лицом в мокрую рубашку и заплакала.
— Митя, Митенька, не попали в тебя? Ты живой, Митенька?
— Ты босая на снегу. Простудишься, — произнес он хрипло, отрывисто и поднял Варю на руки. Такое было впервые. Не только с ним, с господином Мальцевым, но вообще, за все двадцать лет жизни, ее никто не брал на руки: Разве что мама в раннем детстве да капитан Вася Соколов, когда выносил из воды.
— Если бы с тобой что-то случилось, я бы умерла, — призналась она совершенно искренне.
Он ничего не ответил, быстро пошел к джипу. Он нес ее с такой легкостью, словно она была маленьким ребенком.
Телохранители, шофер, клубная охрана суетились, кто-то громко, отрывисто отдавал распоряжения, милицейская бригада осматривала место происшествия, а из глубины арки появилась сначала овчарка с высунутым языком, потом два мужских силуэта. Они вышли из темноты, и стало видно, что один человек держит другого за локоть, тащит, волочит по снегу. У того были заломлены за спину руки, он согнулся почти пополам.
«Неужели удалось догнать киллера?» — удивилась про себя Варя.
Мальцев усадил ее на заднее сиденье джипа, подоспевший шофер красивым жестом скинул свою теплую кожаную куртку, накрыл ей ноги, включил печку и захлопнул дверцу.
Варя успокоилась, немного согрелась. Дрожь прошла. Она перебралась на переднее сиденье, повернула зеркальце так, чтобы разглядеть себя в полумраке. Надо было хоть как-то привести лицо в порядок. В карманах дубленки не было ничего, кроме фантика от жвачки. А сумочка, в которой имелось все необходимое — носовой платок, пудреница, расческа, осталась валяться где-то там, в сугробе, рядом с потерянными туфлями. Вылезать босиком из машины было неохота, но сумочку жаль. Она приоткрыла дверь, чтобы позвать кого-нибудь. Но шофер и телохранители стояли далеко. Вместе с Мальцевым они беседовали с милиционерами, наверное, свидетельские показания давали. Варе не хотелось орать на всю площадь. Мальцев не любил, если его отвлекали от важных дел. А давать показания, когда на тебя только что было совершено покушение, это, безусловно, дело важное.
Рядом с ними, прямо на заснеженных плитах, лежал человек. Варя разглядела черную куртку, раскинутые ноги. Он лежал, как труп. Но конечно, был жив. Просто так положено — валить на землю задержанного преступника. Именно он стрелял, его пару минут назад вывел из арки с заломленными назад руками хозяин овчарки.
— Черт, что же делать? — пробормотала Варя и открыла дверцу пошире.
Во влажном воздухе запахло табачным дымом, ей сразу захотелось курить. Но ее сигареты остались в сумке, а в машине случайной пачки оказаться не могло. Мальцев категорически запрещал курить в салоне. Оглядевшись, она заметила, что совсем близко у джипа стоит крепкий невысокий мужчина, курит и сплевывает в снег. Рядом сидела овчарка с высунутым языком. Из пасти ее валил пар, бока ходили ходуном от тяжелого частого дыхания.
— Простите, можно сигарету? Он оглянулся, подошел к открытой дверце, доставая на ходу пачку из кармана.
— Это вы поймали бандита? — Варя прикурила от его сигареты и тут же отвернулась. Ей было неприятно, что кто-то, пусть даже совершенно незнакомый человек, пусть даже в темноте, смотрит на нее, когда ее лицо в разводах грязи.
— Не я. Фрида, — отрывисто произнес незнакомец, — она догнала его в два прыжка, я еле оттащил.
— А руки вы ему чем связали?
— Поводком.
— Он из окна стрелял?
— Нет. Он вылез на козырек.
— Зачем, интересно? Так ведь его проще заметить.
— Ему было трудно целиться из-за метели.
— Значит, он не профессионал?
— Понятия не имею.
Сквозь ветровое стекло Варя взглянула на подъезд клуба. Каменный широкий козырек проходил прямо над подъездом, вдоль всего фасада, на уровне второго этажа.
— Странно… Сначала ему надо было попасть в какую-нибудь из квартир на втором этаже.
— Окно лестничной площадки, — отрывисто уточнил незнакомец.
Каждое десятое окно, расположенное вдоль козырька, сияло холодным голубоватым светом. Ряды таких же голубоватых окон шли вверх, от второго до последнего четырнадцатого этажа. Фасад был как бы расчерчен по вертикали, поделен на равные части рядами одинаковых голых окон. Варя знала, что в доме шесть жилых подъездов. То есть окна лестничных площадок освещены все до одного, очень ярко. Если бы убийца стрелял из окна, его силуэт был бы отчетливо виден с площади. Лучшего места, чем этот козырек, просто не придумать. Стоянка ярко освещена, над козырьком образуется как бы теневой шатер.
Одно из шести лестничных окон над — козырьком было открыто. Варя только сейчас заметила, как покачивает створку сильный ветер.
— Интересно… — она забыла о том, как ужасно выглядит, и повернулась лицом к своему собеседнику, — а вы, когда гнались за ним, не боялись, что он выстрелит?
— Нет.
— Он что, пистолет бросил?
— Не знаю.
Варя заметила на его правой руке два перстня. В ярком фонарном свете сверкнули бесцветные камни, слишком крупные, чтобы быть настоящими бриллиантами. На запястье болталась толстая золотая цепь. Лица его она разглядеть не могла, ближайший фонарь светил ему в затылок. Плечи широченные, накачанные, голова обрита наголо, короткая крепкая шея. То ли спортсмен-тяжеловес, то ли спецназовец, а может, чей-то охранник. Возможно, «браток», а скорее все сразу.
Ознакомительная версия.
