Пора было прощаться с Парижем. Наши хозяева уже знали о лондонских событиях. Мы, видимо, походили на израненных зверей, пустившихся в бега. Настал идеальный момент — нас можно было убить без всякой опаски.
Ирма пригласила меня на ужин… Разумеется, скорее всего, это ловушка, но я тем не менее готов был рискнуть. Мориарти велел не валять дурака и купил билеты в Женеву.
Настал наш черёд избавиться от багажа, но хердер я прихватил с собой.
Никогда не были в Женеве? Чрезвычайно чистый город. Сточные канавы подметают три раза в день, каждый камешек мостовой полируют до зеркального блеска, общественные уборные — самые стерильные в мире. Шлюхи начисто выскоблены, расторопны и работают как часики. Даже у крыс чистые усы. Единственный грязный предмет — это деньги.
Жердяй, видимо, следовал за деньгами, и след вёл сюда.
В гостинице «Бу риваж» нас ждала телеграмма. Профессор принялся за расшифровку цифр и греческих букв (специальный код, который он изобрёл для Софии), а мне пришлось давать на чай мальчишке-посыльному — сунул ему французский франк, пусть купит себе швейцарского сыра.
Мы опередили Жердяя, но он уже мчался в Женеву из Германии. София писала, детектив нашёл какие-то улики в Страсбурге и заинтересовался неким швейцарским банкиром, Адольфом Лавенцой.
Мориарти даже не взглянул на номер — тут же нанял извозчика, и мы отправились в финансовый район. В Женеве он занимает три четверти города. В Цюрихе всё ещё хуже — или лучше, если вам вздумалось заняться ограблением банков, самым разрекламированным преступным предприятием. Грабить банки нелегко: либо вы как дурак врываетесь внутрь — и вас пристреливает наёмник (все банки могут с лёгкостью позволить себе дорогостоящих убийц — я сам один раз нанимался), либо придётся копать, взрывать и тащить. Обыкновенная тягомотина, да ещё можно сгинуть под завалом или подорваться на собственном динамите. В швейцарских банках даже наличности обычно нет: золото закапывают в землю, а вместо него используют векселя и долговые расписки.
Мы уселись в кафе и около часа наблюдали за банком «Лавенца». Мимо сновали удивительно респектабельные господа, и мой намётанный глаз мигом распознавал в них мошенников. В Женеве вы не увидите обносков.
За соседний столик уселся конторский служащий. Выпил чашку горячего шоколада и удалился, не сказав нам ни слова. Ули Мюнстер, швейцарский представитель «Бокс бразерс». Каждый раз, наведываясь в Лондон, он наносил визит мистресс Строгине — любил розги. Думаю, за свои финансовые махинации он вполне заслужил хорошую порку. Шаловливый банкир оставил на столике вчерашнюю «Таймс», и я, как истинный англичанин, жадный до вестей с родины, не преминул её стащить. Профессор тут же нашёл спрятанные среди газетных листов документы, а я принялся с тяжёлым сердцем читать заметки о лондонской облаве.
— Адольф Лавенца — швейцарское прикрытие Мабузе, — пояснил профессор, просматривая сообщение Мюнстера. — Этот банк — сокровищница «великого неизвестного». С его помощью он поразил барона Мопертиуса. Мой амбициозный последователь хочет влиять на экономику целых государств. Предвидит огромный финансовый мыльный пузырь, крах, денежный апокалипсис. Он гораздо проницательнее моего брата — знает, где развернутся главные сражения двадцатого века: на биржах и в банках. Не армии и чудодейственные боевые машины будут править миром, но цифры. Моран, вот что я вам скажу: Мабузе перенял мои методы, но не проявил должного уважения. Мне важен порядок, а он стремится к хаосу. Его формулы противоречивы.
— Так мерзавец ещё и анархист!
— Это слишком узкое определение, Мабузе стремится к большему. Мне почти жаль душить в колыбели такое многообещающее чудовище. Он мог бы достичь новых вершин в математике. Но его имя написано на доске, Моран. А мы должны стереть с этой доски всё.
— А где же ищейка? Мы добрались до дичи раньше её.
— Судя по моим расчётам, Жердяй явится сюда через пятьдесят минут. Один, без компаньона. Но мы первыми схватим жертву.
Хердер, мой единственный багаж, остался в «Бу риваж». Но я прихватил гиббс. Ну и голые руки, конечно, всегда при мне. После чтения «Таймс» страшно хотелось удавить какого-нибудь банкира.
Но сначала нужно попасть внутрь.
Из банка вышел респектабельный бюргер в полосатом костюме и пенсне. За углом я схватил его за горло и прижал к стенке, а Мориарти попытался определить, на каком языке следует вести допрос. Английский вполне сгодился. С помощью старого афганского фокуса я быстро разговорил пленника. Оказывается, для аудиенции с Лавенцой нужно показать охране специальную визитную карточку. Карточку забирает девушка за конторкой, так что у нашего недотёпы больше не было пропуска. Он заявил, что ничем не может нам помочь, но Мориарти думал иначе. Мы выволокли бюргера обратно на оживлённую улицу.
К счастью, через несколько минут возле банка показались двое мужчин, нёсших большой платяной шкаф. Худой и толстый. Многострадальный пленник нехотя сообщил, что эти люди знакомы с Лавенцой… А потом совершил большую глупость и позвал на помощь. Когда носильщики поставили груз на землю, он был уже мёртв. Спустя несколько мгновений и они отправились в мир иной. Я сломал бюргеру шею и замешкался, возясь с тяжёлым телом, поэтому рабочих убил сам Мориарти, весьма научным способом. Они даже не успели истечь кровью. Профессор обыскал толстяка и обнаружил у него в кармане две белые карточки, испещрённые странными отверстиями.
Всё произошло на улице, полной народу, за пару минут. Прохожие не заметили, как мы запихиваем в шкаф трупы (он оказался пустым и достаточно вместительным). Покойные относились к разным социальным слоям и вряд ли бы обрадовались столь тесному соседству, но смерть всех уравнивает.
К нам подошёл полицейский. Я испугался, что и его придётся запихивать в шкаф, но он лишь велел нам убрать мебель с улицы:
— Весьма неаккуратно, мешает.
Я кивнул швейцарцу, и мы подняли изрядно потяжелевший шкаф и потащили его в банк «Лавенца». Двери открыл огромного роста лакей в ливрее. Мориарти передал карточки миловидной юной барышне за конторкой, и та опустила их в щель небольшого механического приспособления. Заработали шестерёнки, зажглась красная электрическая лампочка. Нам велели оставить шкаф в приёмной и пройти через обитую зелёным сукном дверь.
За ней располагался небольшой вестибюль, где стояли стулья и лежали немецкие, французские, итальянские и английские газеты. Сплошная скука — финансы, ничего занимательного. В соседней комнате громкий скрежещущий голос давал кому-то указания по-немецки. Описывал план рискованного ограбления. В одном швейцарском банке хранились драгоценности руританского королевского дома, и их должны были вывезти на коронацию. Во время транспортировки из Женевы в Стрельсау камни можно похитить. Если не принимать во внимание язык, говорящий легко бы сошёл за Мориарти. Я чувствовал, как негодует профессор, и тоже оскорбился: Мабузе копировал его классическую схему. Нужно поскорее прикончить мерзавца.
Голос смолк, из комнаты вышли трое целеустремлённых мужчин и одна женщина. У них в руках не было никаких записей, — вероятно, запоминали всё наизусть. Подчинённые Мабузе не обратили на нас ни малейшего внимания и отправились по своим делам. Голос заговорил снова:
— Работник номер шесть и работник номер пятьдесят один. Войдите.
В нашем распоряжении лишь несколько мгновений. Враг тотчас же нас узнает. Мориарти открыл дверь, и я вошёл, держа гиббс наготове. Комнату окутывал полумрак. Единственная лампа горела в алькове за толстой занавеской. Мы видели лишь силуэт сидящего за столом человека. От моего выстрела в голову он упал. Я развернулся и направил револьвер на обитую сукном зелёную дверь. Но из приёмной никто не спешил на звук выстрела: его приглушили звуконепроницаемые банковские стены.
Профессор отдёрнул занавеску.
Нас ждало огромное разочарование. Голос Мабузе снова велел работникам войти. И опять, и ещё раз.
На застреленном мною человеке красовалась смирительная рубашка и капюшон. Падая, он задел фонограф Эдисона, и прибор заело. Голос Мабузе, записанный на восковых валиках, снова и снова повторял свой приказ. Я поднял иглу, и устройство смолкло.
Мориарти снял с головы жертвы капюшон.
Ули Мюнстер.
— ……, — сказал профессор.
Полностью согласен.
Подонок снова натянул нам нос. Да ещё как. Сидел за соседним столиком и попивал горячий шоколад, напялив чужое лицо. А профессор ещё хвастал, что тот непременно узнает его при личной встрече!
Обитая сукном дверь оказалась заперта, но мы с лёгкостью выбили её. Барышня и верзила в ливрее куда-то подевались. В банке больше никого не было — лишь мы да четыре трупа.
