— Вы помогли ему также скопировать чужой проект.
— Скопировать, скопировать!.. Не будем клеветать на того, кто уже не в состоянии себя защитить. Гарроне значительно улучшил чужой проект, внес в него существенные, я бы даже сказал, гениальные изменения. Я вам это могу показать прямо на проекте. Ведь я тоже участвовал в создании окончательного варианта. И работали мы, если хотите знать, здесь, в моем доме.
— Гарроне надеялся, что его вариант будет принят?
— Да, у него были на это большие надежды. Переговоры с клиентом уже подходили к концу.
— Вы принимали участие в переговорах?
— Нет, Гарроне не хотел меня, так сказать, компрометировать. К тому же практическая сторона дела меня не касалась, да и не интересовала. Сделки меня никогда не привлекали.
— Вы ограничивались тем, что не давали разрешения на проект Трессо и Кампаны?
— Я ограничивался тем, что помогал другу.
Против этой брони преданности и благородных чувств лучшим оружием была вульгарность. Сантамария громко прищелкнул большим и средним пальцами.
— Бесплатно?
Реджис помрачнел.
— В любом случае я не взял бы ни лиры. Я порядочный человек.
— Так сколько же вам пообещал Гарроне, половину?
Наступила долгая пауза: истина, грубая, прозаичная, без прикрас, с трудом, но пробивала себе дорогу. Реджис угрюмо уставился в пол.
— Один-единственный раз, в самом начале, — пробормотал он, — Гарроне намекнул на мою долю награды, как он ее назвал. — Он поднял голову. — Но я сразу же оборвал его. Поверьте, я всегда презирал деньги.
— Однако вы знали, что речь идет о десятках миллионов лир?
Реджи£ мучительно, с тоской во взоре сжимал кулаки.
— Знали?
— Да… знал, Гарроне все время мне об этом говорил. Для него это стало прямо-таки идеей-фикс… Но, — добавил он с улыбкой, — я все-таки не верил.
— Тому, что речь шла о такой большой сумме?
— Нет, тому, что эти деньги, много там или мало, до такой степени нужны были Гарроне. О, не поймите меня превратно! Он бы их истратил в одну минуту, купил бы себе модные костюмы — он очень заботился о своей внешности, — отправился бы путешествовать, о чем давно мечтал. И все же я понял, что не это было для него главным. Для него важнее всего была возможность взять реванш у жизни, а не деньги сами по себе. Конечно, эти миллионы ему бы не помешали, они даже были ему необходимы. Но прежде всего он хотел вознаградить себя за унижения, которым его подвергали все: неискренние друзья, коллеги, эта свинья, его сестра…
Факты, нужно придерживаться только фактов, в растерянности подумал Сантамария. Реджис, он в этом теперь не сомневался, не был обычным чиновником-взяточником, договорившимся с Гарроне о дележе добычи. И из его не слишком связных объяснений Гарроне представал в более ясном свете, чем из рассказов, которые он слышал об архитекторе прежде. «Непристойный Гарроне», «золотой телефон», промелькнуло у него в голове.
— Резинку, — резко приказал он.
Реджис воспринял это как прямую угрозу и даже как приговор.
— Что вы сказали? — пролепетал он. — А! Да… да… — Он наклонился, отыскал на коврике у кровати резинку, поднял ее. — Вот она, доктор… разрешите… мне… дайте я сделаю… я привык.
Он свернул в трубку проект Трессо и Кампаны и разрешение, скрепил их резинкой. И пока он этим занимался, Сантамария смотрел на него и думал, что ночной бродяга вдруг вновь превратился в незаметного служащего, вечно склоненного над бумагами, обитателя подотдела 37/А. Его гордость человека, не понятого обществом и не подвластного законам, испарилась, в комнату вползла тень всемогущего Пеллегрини, и Реджис сдался на его милость. Реджис бережно положил свернутый в трубку проект на кровать.
— Если позволите… — сказал он, показав на винные пятна на своей рубашке. Он открыл трехстворчатый шкаф, также покрашенный в желтый цвет, и вынул из ящика чистую рубашку. Затем торопливо снял грязную рубаху и надел новую. Потом вынул пиджак в клетку, галстук, и Сантамария внезапно понял, что он покорно готовился последовать за ним в префектуру, а затем отправиться в тюрьму. Собирался так же методично, как каждое утро собирался на службу. Факты, держаться фактов, снова подумал Сантамария. Расследование велось по двум убийствам. О втором убийстве Реджис явно не знал вообще и не подозревал об истинных причинах первого. Он не сомневался, что Гарроне, этот «прирожденный игрок», «экспериментатор», был убит одним из безжалостных ночных бродяг. Что же касается коррупции, то говорить о ней в данном случае, вероятно, не приходится. Да, проект пролежал целый год без движения в одном из отделов. Но сколько документов и проектов в Италии застревает в бюрократических дебрях, и виновные, если только их находят, остаются безнаказанными. Реджис помог Гарроне из жалости, из «солидарности» с таким же нищим паразитом. Скорее всего, Гарроне спас его по время «битвы» или облавы… Но сделал это Реджис не ради миллионов. Миллионы Гарроне взял бы себе.
Реджис повернулся к нему лицом: он был готов к «мукам» — застегнул на все пуговицы пиджак, надел галстук.
— Ах да! — воскликнул он.
Взял свернутый в трубку проект Трессо и Кампаны и протянул его Сантамарии. Тот сердито отмахнулся.
— Оставьте его себе. Завтра сами отнесете на службу, — пробурчал он. Это был оправдательный приговор, и Реджис его слова так и воспринял.
— Я не должен… идти с вами?
— Нет.
— Вы меня не… не арестуете?
— Нет.
— Значит, я могу… считать себя непричастным?
— Не знаю, можно ли считать вас полностью непричастным к этой грязной истории. Но для нас к делу об убийстве вы… никакого отношения не имеете. А сейчас мы расследуем именно это дело.
— Господин комиссар, — выдохнул из себя Реджис, — господин комиссар, я не верю в бога, но если есть кто-то на небесах, то он…
— Послушайте, могу я попросить вас об одном одолжении, Реджис? — оборвал его Сантамария. Реджис уже собрался ответить, что ради господина комиссара он готов пойти в огонь и в воду, но Сантамария его опередил. — Мне нужна старая газета.
— Старая? — вскричал Реджис. — Но у меня есть сегодняшняя? Я вам…
— Да нет же, послушайте…
Но Реджис уже ринулся на террасу и мгновенно вернулся с последним выпуском «Стампы».
— Я ее уже прочитал. Возьмите, возьмите, доставьте мне такую радость!
— Мне хватит одной страницы.
— Ну что вы, берите всю, прошу вас!
Сантамария взял газетный лист и завернул в него проект Гарроне — этот проект ему еще понадобится.
— Где у вас телефон?
На лице Реджиса отразилось отчаянье, оттого что он не может предоставить в распоряжение господина комиссара сразу десять телефонов.
— В коридоре, идемте я вам покажу, — заискивающим голосом сказал он.
Сантамария позвонил Де Пальме и сказал ему, что в основном их предположения подтвердились.
— А как ты поступишь с этим Реджисом?
— Никак… Он, в сущности, не ведал, что творил. Узнали что-нибудь насчет машины?
— Да, все совпадает: синий «фиат-124».
Кроме того, в комиссариате на виа Борго Дора, где никто, правда, не заметил подозрительной машины, один из агентов вспомнил, что каждую субботу утром агенты ближнего отделения транспортной полиции обходили все машины, оставленные возле «Балуна» в тех местах, где стоянка запрещена, и наклеивали извещение о штрафе. Не мешало бы с ними потолковать. Идея оказалась плодотворной. И синий «фиат-124» не избежал штрафа, копия квитанции — у Де Пальмы в кармане.
— Отлично, — сказал Сантамария, значит, увидимся в условленном месте.
— Договорились.
Реджис, который на время разговора почтительно удалился в гостиную, услышав, что Сантамария повесил трубку, проскользнул в коридор.
— Господин комиссар, — сказал он, судорожно размахивая руками, — я хочу, чтобы вы знали… для меня этот день… эта встреча… хотел бы вам выразить… но не нахожу слов…
Вся прелесть людской неблагодарности заключается в том, что они этих слов даже и не ищут, подумал Сантамария, спускаясь в лифте.
Сантамария опустил оконное стекло. Без двух минут час. Не самое благоприятное время для визита, как выражаются люди из «высшего круга».
— Сверни направо, — сказал он шоферу, который притормозил у развилки дорог. Они проехали мимо трех старинных оград, поросших каприфолем.
— Сюда, — сказал шоферу Сантамария. — Въезжайте!
Машина углубилась в темную, зеленую аллею. Ветки деревьев задевали за крышу и дверцу машины, и Сантамария невольно наклонил голову. И тут он заметил, что шофер поступил так же.
— Медленнее, — сказал Сантамария.
Одолев четыре поворота, совершенно неразличимых издали из-за зелени, машина выехала наконец к широкой, квадратной, посыпанной гравием площадке перед виллой. Сантамария вышел из машины, и в глаза ему ударили слепящие лучи солнца, а ветер донес острый аромат цветов. Он взглянул вверх: на всех трех этажах виллы, которая стояла к площадке торцом, окна были закрыты, к террасе вела каменная лестница, украшенная статуями, по всей вероятности восемнадцатого века. Он наверняка найдет Анну Карлу и Кампи на террасе, где они укрылись от солнца. Он зашагал по хрустящему гравию, а затем, щурясь от солнца, стал медленно взбираться по пологой лестнице мимо поросших мхом серых Венер и безруких Минерв. Когда он поднял глаза, то увидел Кампи, который стоял на последней ступеньке с веточкой в руке.
