Ознакомительная версия.
– Профессор Белкин, если не ошибаюсь? – услышал он над самым ухом и повернул голову.
При виде человека в рясе лицо толстяка стало еще более удивленным.
– Доцент Белкин, – поправил он. – А вы…
– Дьякон Андрей Берсенев. Мы с вами встречались на конференции в Калуге.
– Дьякон?.. А, да-да! – На пухлых губах толстяка появилась неуверенная улыбка. Он пристально вгляделся в лицо отца Андрея и облегченно вздохнул: – Теперь я вас действительно вспомнил. Это ведь вы читали доклад о раскопках на Кобяковском городище?
– Было дело, – сказал отец Андрей.
– Кхе-х! Ваша дискуссия с профессором Миллером была на редкость интересной! Хотя, как человек науки, должен сказать, что от ваших утверждений попахивает средневековой ересью. Простите, что не узнал вас сразу – все моя проклятая рассеянность. Представьте себе, сегодня утром, отправляясь на семинар, я перепутал аудитории. Аудитория пуста, как Царь-колокол, голова тяжелая – как чугунное ядро возле Царь-пушки. К тому же перед глазами все плывет. Нелепейшая ситуация! Сказать по правде, я почти запаниковал!
– Да что вы!
– Честное слово!
Отец Андрей и толстяк рассмеялись.
– Ну и как ваши дела? – поинтересовался дьякон.
– Чудесно, чудесно!
Марго кашлянула в кулак. Толстяк вздрогнул и испуганно на нее посмотрел.
– А что же, – пробормотал он, слегка наклоняясь к дьякону, – эта странная девушка с вами?
– Со мной, – кивнул отец Андрей.
Несколько секунд толстяк недоверчиво таращился на Марго, затем, будучи, видимо, по натуре человеком незлобивым и добродушным, решил сменить гнев на милость и улыбнулся.
– Что ж, раз такое дело… Вы меня представите вашей спутнице?
– Разумеется. Марго, знакомьтесь, это Владимир Иванович Белкин. Он историк.
Марго протянула толстяку руку.
– А я Марго. Просто Марго.
– Очарован! Весьма очарован! – Белкин, неуклюже поклонившись, поцеловал ей руку. – Как там у Горация? – снова забасил он. – «Эта понравится вмиг, а иная – с десятого раза».
Марго хотела ответить в том роде, что Гораций – ее любимый поэт и что она чрезвычайно рада познакомиться со столь умным и образованным собеседником, но дьякон опять все испортил.
– Владимир Иванович, вы слышали, что случилось с профессором Тихомировым? – прямо спросил он у толстяка.
– Да, слышал, – кивнул тот. – Прискорбно. Весьма прискорбно… Большая потеря для российской науки.
– Не далее как вчера утром, в сквере у Андроникова монастыря, мы с профессором беседовали о фресках Андрея Рублева, – продолжил дьякон, исподволь изучая лицо доцента Белкина. – Вернее, о том, что от них осталось.
– Андроников монастырь? – вскинул лохматую голову Белкин. – Так-так. Значит, Аскольд интересовался уничтоженными фресками? Любопытно.
– Вы с ним об этом говорили?
Белкин грустно покачал всклокоченной головой:
– Нет. Но Рублева я ценю и уважаю. Истинный был гений, не то что нынешние маляры. Какатум нон эст пиктум[1], как говорили древние. – Историк вдруг бодро вскинул голову и вгляделся во тьму. – Кстати, насчет какатума – кажется, мой славный песик соорудил очередную вавилонскую башню в миниатюре. С вашего позволения я на минутку отлучусь.
– Конечно.
Профессор Белкин двинулся к присевшему под деревом псу, доставая на ходу из кармана полиэтиленовый пакет.
Марго сердито посмотрела на дьякона.
– Так вы с самого начала знали, кто это? – тихо спросила она.
– Я не был уверен, – ответил отец Андрей.
– Ясно. Послали меня к нему, чтобы выставить дурой?
– Вы не спрашивали у меня разрешения.
– Но вы могли бы сказать!
– Повторяю – я не был уверен. Кроме того, я пытался вас остановить, но вы меня не слушали.
Белкин вернулся, раскрасневшийся и улыбающийся.
– Если бы вы знали, как я рад нашей встрече, друзья! – пробасил он. – Есть, правда, одно досадное «но», которое слегка омрачает мою радость. Видите ли, мои дорогие, я себя сегодня неважно чувствую. Между нами говоря, меня слегка мутит. И в голове, знаете ли… словно колокол бухает. Уж не к непогоде ли, как вы думаете?
– Мне эти симптомы знакомы, – сказал отец Андрей. – Что, если нам зайти куда-нибудь и выпить по рюмке водки с горячей закуской? За встречу.
– Вы думаете? – с сомнением в голосе спросил Белкин.
– Как говорили древние, «противное следует лечить еще более противным», – ответил на это отец Андрей.
Белкин посмотрел на дьякона с явным одобрением.
– Что ж, может быть, может быть. Вот только… зачем же куда-то заходить? По рюмке водки мы можем выпить и у меня дома. Правда, горячую закуску вам обещать не могу. Закрома мои пусты.
– Эту проблему легко решить, – встряла в разговор Марго. – Тут поблизости есть гастроном. Зайдем в него и купим все, что нам нужно.
– Да будет так! – кивнул Белкин. – Гектор! Гектор, идем, мой мальчик! Наши добрые друзья пожелали угостить нас соленой лососиной и свежайшей бужениной! Я не могу им этого запретить!
Далматинец подбежал к хозяину и ткнулся ему в ладонь мокрым носом. Затем покосился на незнакомцев и нерешительно вильнул хвостом.
– Это друзья, малыш, – сообщил псу Белкин. – Будь с ними поласковее.
Далматинец словно только и ждал этих слов. Он подошел к отцу Андрею и ткнулся носом ему в колени. Отец Андрей погладил пса по голове. Марго тоже хотела погладить, но далматинец предостерегающе приподнял черную губу, и она торопливо отдернула руку.
– Хороший мальчик, – пробормотала она, натянуто улыбнувшись.
Несколько минут спустя троица подошла к гастроному. Белкин был оживлен и болтал без перерыва. Было видно, что толстяк чрезвычайно рад неожиданной встрече, обещающей ему приятный вечер. Перед дверью гастронома Белкин остановился и, предостерегающе подняв палец, провозгласил:
– Только умоляю вас, друзья, ни в коем случае не покупайте медовую с перцем! Я не смогу ее пить!
– Почему? – поинтересовалась Марго.
– Видите ли, моя милая, с этим связана одна неприятная история. В Средние века во Фракии существовало тайное общество мессалиан. Они заключили договор с силами ада. Их даже называли borboros – нечисть. Так вот, эти самые мессалиане в ритуальных целях пожирали младенцев. Но перед этим толкли их тела в ступе, перемешивая с перцем и медом.
Марго передернула плечами.
– Умеете вы подбодрить человека, – с досадой сказала она. – Только про салат ничего не рассказывайте, иначе сегодня вечером я останусь голодной. Водку-то вы хоть пьете?
– Водку – да, – улыбнулся Белкин. – Если вы не против, я постою здесь, – добавил он. – С собакой в магазин не пускают.
Марго и отец Андрей скрылись в гастрономе, а Белкин остался снаружи. Он стоял в рассеянной задумчивости. Пятнистая собака сидела рядом с ним, неподвижная и спокойная, как сфинкс. Влажный вечерний город был ярко освещен рыжими фонарями. Снова начал накрапывать дождь. Мимо, щупая мокрую дорогу фарами и надсадно гудя, проезжали машины. В воздухе пахло бензином, мокрыми листьями и прибитой пылью. Ярко сверкали вывески баров и магазинов.
– Москва, Москва… – пробормотал Белкин, провожая рассеянным взглядом пробегающие машины. – И куда же ты мчишься, дорогая?
Наконец с покупками в руках появились Марго и дьякон. Лицо Белкина просветлело, и он шагнул им навстречу.
* * *
Квартирка у историка Белкина оказалась небольшой, но уютной. На выцветших бежевых обоях висели картины и гравюры в изящных багетах. В углу маленькой гостиной стоял торшер на витой бронзовой ножке. Стеллажи, занимавшие одну из стен, были полностью уставлены книгами. Тут же стояли фотографии – в основном черно-белые, старые, в деревянных дешевых рамках. Сквозь стекла благостно и спокойно взирали на мир лица родственников и друзей доцента, многих из которых, по всей вероятности, уже не было в живых. Несмотря на идеальный порядок, а может – благодаря ему, комната имела какой-то странный, неживой и нежилой вид.
Показав гостям комнату, Белкин увлек их на кухню. По всему было видно, что в последние годы кухня стала самым обитаемым местом в квартире. Возле мусорного ведра, приютившегося в углу, выстроились разнокалиберные бутылки, как потрепанный отряд ополченцев, проигравших бой и сдавшихся на милость врагу.
Белкин перехватил взгляд Марго, слегка порозовел и заговорил быстрым, сбивающимся голосом, суетливо размахивая руками:
– Друзья мои, устраивайтесь поудобнее и не обращайте внимания на бардак. Особенно вы, Марго. Могу себе представить, какое омерзение вызывают у вас эти litora castis inimical puellis![2] С вашего позволения, я на пять минут отлучусь. Мне нужно переодеться к ужину.
Историк как-то нелепо хихикнул и бочком вышел из кухни.
Марго огляделась. На кухне и в самом деле было уютно. Над столом висел оранжевый абажур с длинной бахромой. К тому же за окном шумел дождь, и от этого сидеть в теплой кухне под оранжевым абажуром было вдвойне приятно.
Ознакомительная версия.
