Ознакомительная версия.
Я поведала ему подробности нашего путешествия, пересказала подозрения Корнея Петровича относительно кучера и его черных рукавиц, но когда дошла до самого страшного мига, речь моя утратила связность, я стала запинаться, вздрагивая от воспоминаний о пережитом ужасе:
– Раздался гулкий удар и громкий треск, словно наземь упало дерево, карета остановилась, а вслед за тем раздался протяжный волчий вой… Я решила, что на нас напала волчья стая, но Корней Петрович сказал: волки-де с топорами не ходят. Я окаменела от страха. Однако Корней Петрович приоткрыл дверцу с той стороны, которая была обращена к лесу, и шепотом приказал выпрыгнуть и бежать. Я с перепугу замешкалась было, и тогда он просто вытолкнул меня вон.
Наверное, я не решилась бы кинуться в лесную непроглядную тьму, кабы не явился мне призрак матушки, о чем я уже упомянула, и не поманил за собой. Я побежала вперед, но через несколько шагов свалилась в яму, полную сломанных веток и опавшей листвы. Вдруг до меня донесся пронзительный вопль, в котором я с трудом узнала голос Корнея Петровича. Я поняла, что это предсмертный крик, что злодеи убили его… Думаю, разбойники меня искали: ведь их сообщник кучер наверняка сообщил, что в карете Великанов был не один. От страха, что они найдут ямину, в которой я затаилась, я лишилась чувств и пролежала так всю ночь до самого рассвета. Счастье, что на дворе был уже май, ночи стояли теплые, не то я могла бы замерзнуть до смерти.
Привел меня в сознание утренний холодок, щебет ранних птиц и слабый свет, пробивавшийся сквозь путаницу ветвей и листвы. Я поняла, что Бог помиловал меня, что я жива, – и решилась выбраться из ямы. Не сразу мне это удалось, но наконец я выползла на дорогу, хорошо видную в свете восходящего солнца. На обочине лежало срубленное дерево, которым разбойники преградили, конечно, путь нашей карете, а потом оттащили в сторону, чтобы не мешало угнать экипаж.
Я смотрела на странные следы на дороге, оставшиеся в разъезженной колесами грязи. Они напоминали вмятины многочисленных коровьих копыт… И тут же я увидела лежащего посреди дороги Корнея Петровича. Никогда не забуду эту ужасную картину: его закатившиеся глаза и окровавленное, словно бы перегрызенное чьими-то острыми зубами горло… Я совершенно потеряла голову от страха и ринулась невесть куда, не разбирая дороги.
* * *
– За что?! – в ужасе пискнула Лидия.
– С ума сошел? – воскликнул доктор Васильев.
– Поосторожней, ты, лепила, – буркнул Табунов.
– Вы тоже поосторожней, товарищ капитан, – сухо произнес Грушин. – Кого и за что вы собрались задерживать?
– Гражданку Дуглас, – пояснил Табунов, и на лице его появилось что-то вроде улыбки. Похоже, страх Лидии, возмущение Васильева и неприязнь Грушина доставляли ему некое особенное удовольствие. – По подозрению в совершении убийства двух неизвестных граждан.
– Да вы что?! – взвизгнула Лидия. – Вы что?!
Губы у нее так тряслись, что визг вышел пронзительный, но нечленораздельный.
– Вы что, капитан, рехнулись? – разозлился Васильев. – Предполагаете, это она ту резню устроила?! Да я же видел трупы… она бы тут перед нами вымазанная кровью с головы до ног стояла!
– Вполне возможно, на плаще при внимательном рассмотрении найдутся следы крови, – кивнул Табунов. – Итак, протяните руки, гражданка, не вынуждайте применять силу.
Лидия покачнулась, Артем Васильев поддержал ее:
– Вам плохо? Впрочем, что я спрашиваю, еще бы! Пойдемте в машину, я дам вам что-нибудь…
– Никто никуда не идет, – перебил Табунов. – Я смотрю, вы тут из себя рыцаря решили строить? Отпущу ее с вами, а вы ее увезете на «Скорой»?
– Ему никого из себя строить не надо, – хохотнул Грушин. – Доктор Васильев и впрямь рыцарь без страха и упрека. Два года назад сам-один разоблачил банду знахарей-шарлатанов, двое главных фигурантов сидят, пособница условный срок получила[2].
– Да мне плевать на этого дилетанта, – с яростью сказал Табунов. – Его дело – клизмы ставить, а не в мою работу лезть. Какого черта он здесь торчит? Там где-нибудь люди «Скорой помощи» ждут не дождутся, а он норовит у смазливой бабенки пульс пощупать между ног!
В глазах у Лидии все смерклось, она какое-то мгновение ничего не видела, только слышала шум, топот, сопение, ее качало, но Васильев даже не пытался поддержать, и наконец, немного справившись со слабостью, она обнаружила, что доктору не до нее: он пытается достать кулаками Табунова, а тот, в свою очередь, – его, однако ничего не получается, потому что обоих противников как-то умудряется удерживать на расстоянии не слишком высокий и на вид не отличающийся особой мощью Грушин.
В эту минуту от «Скорой» прибежал встревоженный шофер, крича:
– Артем Васильевич! Доктор Васильев! У нас вызов! Надо ехать! Бросьте вы этого полицая!
– Артем, давай отсюда, ну! – сквозь зубы сказал Грушин. – Поезжай! Не дури!
Доктор Васильев неохотно опустил руки, тянущиеся к Табунову, разжал кулаки, глубоко вздохнул, покосился на Лидию, буркнул: «Извините!» – и пошел к машине. Забрался в кабину, но перед тем, как захлопнуть дверцу, бросил еще один бешеный взгляд на Табунова и крикнул:
– Грушин, не разрешай ему! Он чокнутый!
– Не волнуйся, – отозвался Грушин, – отобьемся. Я все же старший по званию.
«Скорая» уехала.
– Лидия, – послышался рядом хрипловатый голос, – что тут происходит?
Лидия обернулась и бросилась к незаметно подошедшему невысокому седому человеку так стремительно, что споткнулась и почти свалилась в его объятия.
Грушин насмешливо хрюкнул, но тотчас принял серьезный вид:
– Здравствуйте, товарищ Дуглас. Жаль, что к пустой голове руку не прикладывают, а то с удовольствием отдал бы вам честь. Майор Грушин, ОРАП.
– Здравствуйте, товарищ Грушин, – улыбнулся отчим Лидии, осторожно сжимая ее ладонь и засовывая обе руки, ее и свою, себе в карман куртки.
Он так всегда делал, всю жизнь, когда хотел утешить, успокоить, защитить. Пальцы Лидии сразу наткнулись на изящный перочинный ножичек с костяной рукояткой, лежавший в кармане. Отец всегда носил его с собой. Рукоятка некрасиво пожелтела от времени, и было-то у ножичка всего лишь одно узкое лезвие, да и то наполовину обломанное, словно его чьи-то зубы откусили. Как оружие нож проку не имел ровно никакого, но папа Саша с ним не расставался. Ножику было лет сто пятьдесят, если не больше, вполне возможно, что им в самом деле чинили гусиные перья во времена оны. Папа Саша уверял, что достался ножик ему от отца, а отцу от деда, ну и так далее. Фамильная ценность Дугласов! При этом он делал такое значительное лицо, что все вокруг невольно начинали смеяться и в фамильную ценность верить переставали. Скорей всего, очередная шутка юмориста Дугласа, который этот ножик на улице нашел!
Да и ладно, считала Лидия, пусть на улице – все равно вещь старинная, и если не родовая, то уж точно – родная, поскольку лежит в кармане отца.
Погладила его руку, потом гладкую рукоятку ножика – и сразу почувствовала себя девочкой, которую кто-то обидел, но ничего не страшно, потому что пришел папа Саша и все обидчики мигом разбежались.
Обидчик Табунов, впрочем, не разбежался, только вид у него стал еще более угрюмый.
– Явились прикрыть доченьку своей орденоносной грудью? – буркнул он.
– А что, есть от чего прикрывать? – спокойно спросил Дуглас.
– Тут убийство, – пролепетала Лидия, которой наконец-то удалось справиться с дрожащими губами. – А он, – мотнула головой в сторону Табунова, – он говорит, что это я…
– Что ты – что? – спросил Дуглас.
– Что я их убила!
– Да? – изумился Дуглас. – Не думал, что ты на такое способна! И сколько их там, твоих жертв?
– Двое, – пробормотала Лидия.
– Мужчины, женщины?
– Два парня. Они сначала у меня сумку отняли…
– Эту? – спросил Дуглас, подергав за ремень сумки, висящей через ее плечо.
– Ага.
– Ну, отняли сумку, а в отместку ты что, их прикончила и вернула свое имущество? Понятно…
Дуглас сосредоточенно покивал. Табунов косился на него чрезвычайно подозрительно. Грушин, кажется, с трудом сдерживал смех.
Лидия вспомнила, как мама сердилась: «Сашка, я никогда не могу понять, когда ты смеешься, а когда серьезно говоришь! Эти твои дурацкие шутки…» – «Теперь это называется черный юмор», – пояснял отец.
– А каким образом произвела свои преступные действия, не подскажешь? – спросил Дуглас с неподражаемо-серьезным выражением.
Лидия пожала плечами:
– Не знаю… Они там лежат в кровище…
Тошнота внезапно подкатила к горлу, Лидия едва успела выдернуть руку из кармана отцовской курки, отскочить на несколько шагов – и ее вырвало.
Наконец она выпрямилась.
Ознакомительная версия.
