Она продолжала ждать. В семь часов позвонила домой. Отец снял трубку и ответил с набитым ртом:
— Я-то думал, мы поужинаем вместе.
Линда замешкалась — ей и хотелось, и не хотелось говорить об исчезновении Анны.
— Я занята.
— Чем это?
— Своей собственной жизнью.
Отец проворчал что-то невнятное.
— Я сегодня встречалась с Мартинссоном.
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
— Он говорил мне. Что вы встречались. Только и всего. Не принимай все так близко к сердцу.
Она повесила трубку. А в восемь часов позвонила Зебре и спросила, не знает ли та, куда подевалась Анна, но Зебра не виделась с Анной уже несколько дней. В девять, поужинав за счет ресурсов Анниного холодильника и буфета, она набрала номер Генриетты. Та подошла не сразу. Линда начала очень осторожно. Она вовсе не хотела пугать эту хрупкую даму. Анна, случайно, не уехала в Лунд? Может быть, она в Копенгагене или Мальмё? Линда старалась задавать самые невинные вопросы.
— Я не говорила с ней с четверга.
Четыре дня, подумала Линда. Тогда она, конечно, ничего не знает об этом человеке на улице в Мальмё. Она не поделилась с матерью, а ведь они очень близки.
— А почему ты спрашиваешь?
— Я позвонила ей. Никто не отвечает.
В голосе Генриетты послышалась тревога.
— Но ты ведь не звонишь мне каждый раз, когда ее телефон не отвечает?
Линда была готова к этому вопросу. Надо соврать.
— Да вот захотелось приготовить ужин и пригласить ее. Вот и все.
И сразу перевела разговор на себя.
— А вы слышали, что я скоро приступаю к работе?
— Анна рассказывала. Только мы не понимаем, почему ты решила пойти в полицейские.
— А если бы я была реставратором мебели? Так и ходила бы целый день с обойными гвоздиками во рту. Полицейская служба все-таки разнообразнее.
Откуда-то донесся бой часов. Линда поспешила закруглиться. Значит, Анна не рассказала матери, кого она видела. Договорилась со мной на сегодня и не пришла. И ничего не сообщила.
Она попыталась себя успокоить — дескать, напридумывала неизвестно что. Анна никогда не шла ни на какой риск. В отличие от Зебры и ее самой, Анну невозможно было уговорить прокатиться на американских горках. Она не доверяла незнакомым людям, никогда не садилась в такси, не посмотрев водителю в глаза. Линда исходила из самого простого: Анна была сильно взволнована. Скорее всего, она снова поехала в Мальмё — искать этого человека, возможно, ее отца. Анна, конечно, никогда не нарушала уговора, подумала Линда, но с другой стороны, она никогда прежде не встречала на улице пропавшего отца.
Она ждала до полуночи.
Теперь она убеждена — исчезновению Анны естественного объяснения нет. Что-то случилось. Знать бы что.
Когда Линда в начале первого пришла домой, отец уже спал, но от звука хлопнувшей двери проснулся и вышел в прихожую. Линда с неодобрением посмотрела на его располневшее тело.
— Ну тебя и разнесло. Еще лопнешь невзначай, как воздушный шарик.
Он демонстративно затянул пояс на халате.
— Делаю все, что могу.
— Ничего ты не делаешь.
Он тяжело опустился на диван.
— Мне снился замечательный сон, — сказал он. — Сейчас я не собираюсь обсуждать мой вес. Собственно говоря, в моем сне дверь тоже хлопала. Ты помнишь Байбу?
— Эту, из Латвии? Вы все еще поддерживаете связь?
— Раз в год, не чаще. Она вышла замуж за немецкого инженера — он что-то там налаживает в рижском коммунальном водоснабжении. Она, по-моему, сильно влюблена в этого безупречного Германа из Любека. Странно, но я не ревную.
— Это она тебе снилась?
Он улыбнулся:
— У нас родился ребенок. Маленький мальчик. Он тихо играет в большой песочнице. Откуда-то доносятся звуки духового оркестра. Мы с Байбой стоим и смотрим на него, и я во сне думаю, что это же не сон, что так все оно и есть, и меня вдруг охватывает такая радость…
— Ты же вечно жалуешься, что тебе снятся кошмары.
Он не обратил внимания на ее комментарий.
— И тут хлопнула дверь — но во сне это не ты хлопнула дверью, а открылась дверца машины. Лето, очень жарко. Освещение такое яркое, что лица у нас совершенно белые, без теней — и у Байбы, и у ребенка, и у меня… Красивый сон. Мы как раз собирались куда-то ехать, когда я проснулся.
— Прошу прощения.
Он пожал плечами.
— Это всего лишь сон.
Линда попыталась заговорить об Анне, но отец ушел в кухню и стал пить воду прямо из-под крана. Линда пошла за ним. Он пригладил волосы на затылке и поглядел на нее:
— А почему ты так поздно? Меня, конечно, это не касается, но ты, кажется, сама хочешь, чтобы я задал этот вопрос.
Линда рассказала. Он стоял у холодильника, сложив руки на груди. Он всегда так стоит, когда слушает, подумала она. Я с детства помню его в этой позе. Великан со скрещенными на груди руками стоит и смотрит на меня сверху вниз. Я тогда думала, что папа похож на гору. Отец-Гора.
Когда она закончила, он покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Это так не происходит.
— Что?
— Люди так не исчезают.
— Это на нее совсем не похоже. Я же знаю ее с семи лет. Она никогда не опаздывала, никогда не забывала, если мы должны были встретиться.
— Существует идиотская фраза — все когда-то случается впервые. Но по сути так оно и есть. Представь, как она была взволнована, увидев своего, как она считает, отца. Ты же сама сказала, что она, наверное, поехала его искать.
Он присел на деревянный диванчик у окна.
— Постепенно понимаешь, что всегда, во всем, что происходит, есть большая доля правдоподобия. Люди убивают друг друга, лгут, грабят, исчезают… Если погрузиться достаточно глубоко в такой колодец — а я каждое новое дело представляю себе как колодец, — всегда найдется объяснение. Почти всегда существует вероятность, что вот такой-то исчезнет, а такой-то, наоборот, ограбит банк. Я не говорю, что никогда не происходит ничего неожиданного. Но когда мне заявляют: «Никогда не мог подумать о нем или о ней такого!» — это почти всегда ошибка. Подумаешь, соскребешь верхний слой краски — а под ним найдешь и другую краску, и другие ответы.
Он зевнул и тяжело опустил руки на стол.
— Давай спать.
— Еще несколько минут.
Он глянул на нее с любопытством:
— Я тебя не убедил? Ты по-прежнему считаешь, что Анна угодила в какую-то неприятность?
— Нет. Ты наверняка прав.
Они несколько мгновений сидели молча. Порыв ветра поднял в воздух сухую ветку и швырнул в окно.
— Мне сейчас часто снятся сны, — сказал он. — Может быть, потому, что я просыпаюсь, когда ты приходишь. То есть сны мне снятся так же часто, как и всегда, просто я их запоминаю, когда внезапно просыпаюсь. Вчера, например… очень странное ощущение. Я иду во сне по кладбищу. И вдруг останавливаюсь перед несколькими камнями, и на каждом — знакомые мне имена. Все имена я знаю. И Стефан Фредман тоже там.
Линда вздрогнула.
— Его я помню. Это правда, что он как-то забрался в нашу квартиру?
— Думаю, что да. Но до конца выяснить так и не удалось. Он никогда не давал прямых ответов.
— Ты был на его похоронах. Что там случилось?
— Его держали в больнице. В один прекрасный день он раскрасил себя в боевые цвета, как он это и раньше делал, залез на крышу и бросился вниз.
— Сколько лет ему было?
— Восемнадцать или девятнадцать.
Ветер снова ударил в окно.
— А кто были другие?
— Во-первых — женщина по имени Ивонн Андер. Мне даже кажется, что дата смерти была поставлена на камне правильно. Столько уже лет прошло.
— А она в чем замешана?
— Помнишь, когда ранили Анн-Бритт Хёглунд?
— Мне ли это забыть? Ты удрал в Данию и там чуть не спился до смерти.
— Ну, не так все было страшно.
— Нет, не так. Страшнее. Но Ивонн Андер я не помню.
— Она мстила мужчинам, тем, кто мучил и избивал женщин.
— Что-то такое припоминаю, но слабо.
— Мы взяли ее в конце концов. Все думали, что она сумасшедшая. Или чудовище. Мне-то она запомнилась, как… может быть, самый умный человек из всех, кого я встречал.
— Это как с врачами и их пациентками.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что полицейский вполне может влюбиться в пойманную им женщину-преступницу.
— Глупости, — добродушно проворчал он. — Я говорил с ней, допрашивал. Она написала мне письмо, прежде чем покончить жизнь самоубийством. Она утверждала, что правосудие — это сеть с чересчур большими ячейками. Мы не добираемся, или, вернее, не хотим добраться до многих, кем должны были бы заинтересоваться попристальней.
— Кто же этого не хочет?
Он покачал головой:
— Не знаю. Мы все. Считается, что законы, по которым мы живем, исходят из недр народной жизни и защищают каждого. Но Ивонн Андер открыла мне и обратную сторону законов. Поэтому я и не могу ее забыть.
