– Бежим в деревню! – кричала тем временем девочка. – Надо позвать на помощь, пока не поздно!
И он бросился за ней. Бежать во время грозы оказалось тяжело, дорогу развезло, сандалии увязали в грязи, страшно громыхал гром, и молнии, казалось, норовили ударить прямо в мчащиеся по тропинке вдоль берега маленькие фигурки. Вскоре Женя выдохся, дыхание перехватило, невыносимо закололо в боку. Таня убежала далеко вперед, а он, поскользнувшись, упал на грязную мокрую траву и заплакал от отчаяния и бессилия…
Что было дальше, Лохнесс не помнил. Он точно впал в тяжелый сон и очнулся только на следующий день, в собственной кровати. Привычной утренней бодрости не ощущалось, наоборот, он с трудом вынырнул из ватного сна и в первый момент не смог понять, где находится. То, что произошло вчера, показалось сном, и первой мыслью было как можно скорее пойти завтракать, чтобы потом найти Таню и Ваню и рассказать им, какой странный сон ему приснился… Женя огляделся, мамина кровать была застелена. Солнце стояло уже высоко, заливало ровным светом всю комнату.
«Уже поздно», – подумал Лохнесс, и тут сознание его начало потихоньку проясняться. Ваню спасли? Или?.. Нет, такого не может быть! Конечно, Ваню спасли.
Он все не мог решить, что ему делать, то ли встать, то ли оставаться в постели. Как он вообще здесь очутился? Последнее, что он помнил, – это берег реки…
Все-таки поднявшись, Женька на цыпочках подошел к двери. Из комнаты хозяйки доносились голоса.
– …лучше будет уехать, – говорила мама. Судя по голосу, она только что перестала плакать.
– А чего уезжать, уплочено ж уже, – отвечала хозяйка таким тоном, что стало ясно: если они и уедут, денег она не отдаст.
– Думаю, ребенку будет тяжело тут… Все постоянно будет напоминать о трагедии.
Трагедии! Женя так и замер.
– Да ребячья-то память короткая. Погорюет и перестанет, – вяло возражала Анна Николавна. – Оно, конечно, жаль парнишку. Понесла ж его нелегкая… И Витьку жаль, отца его, сопьется теперь вконец. Если только баба какая не подберет. А оно, может, и сладится… Так-то он ничего мужик, не злой, рукастый. Опять же без багажа остался…
– А что мать Вани, она умерла?
– Верка-то? Да жива вроде. Только она уже, почитай, лет восемь как в город подалась.
– В Пермь?
– А кто ж ее знает? С тех пор ни слуху ни духу.
Женщины за дверью замолчали, мальчик переступил с ноги на ногу и уже собирался пойти к ним, как хозяйка вдруг проговорила со злорадством в голосе:
– В деревне говорят – это твой пацан Ваньку подначивал Каму переплыть.
– Да вы что? Как это – подначивал? – мамины слова прозвучали сдавленно, точно у нее перехватило горло.
– Да вроде как говорил, что Ваня слабак и ему не переплыть ни в жизни. А тот как будто не хотел плыть, да заершился…
– Да быть такого не может! Не верю! – разгорячилась мама. – Вот проснется, я у него спрошу… Но я и так знаю, что это неправда… Чтобы мой Женька!..
– Я-то чего, я тебе верю… – фальшиво посочувствовала хозяйка. – Да люди говорят, а на чужой роток, всяко, не накинешь платок… Лишь бы до милиции разговоры не дошли…
«До милиции!» Женя так и замер на месте. Весь ужас происшедшего вдруг навалился на него, как тяжелая могильная плита. Вдруг стало трудно дышать, он, согнувшись, еле добрел до кровати и повалился на нее.
Ваня мертв. Его друг утонул в этой проклятой Каме… Но это еще полбеды. Беда в том, что теперь все, включая Таню, будут смотреть на него, Лохнесса, как на виновника Ваниной смерти. Да, он ни при чем, да, никто не знал, что так получится, но разве же это оправдание? И разве это оправдание для него самого? Вспомнились глаза Тани, смотревшие на него так, что он сам предпочел бы умереть в тот момент. И мальчик взвыл от боли, заметался по постели, но тут же, испугавшись, что его услышат, заставил себя замолчать.
Ему вдруг очень сильно захотелось исчезнуть, скрыться куда-нибудь, только чтобы никогда больше не показываться на глаза ни одной живой душе, не видеть обращенных на него взглядов. Как это сделать, он совершенно не представлял. Но делать что-то было надо.
Женька торопливо оделся и направился было к выходу, но внезапно услышал чьи-то шаги под окном и стук во входную дверь. «За мной пришли! – почему-то подумал он. – Из милиции! Меня арестуют за то, что я виноват в смерти Вани!»
Времени на раздумья не было. В сени нельзя, а сюда вот-вот выйдут хозяйка с мамой. Оставалось окно в задней комнате. Он тенью метнулся туда, толкнул тяжелую дверь, молясь про себя, чтобы она была открыта. Дверь поддалась. В комнате оказалось темно, пахло затхлостью и пылью, единственное окно, ведущее на задний двор, завешено грубыми занавесками. Он схватился за раму, судорожно ее дергая и пытаясь открыть. Окном, видимо, давно не пользовались, краска присохла и не хотела поддаваться. Наконец раздался треск, створка приоткрылась, и в комнату ворвался свежий воздух. Женя вскочил на подоконник, спрыгнул в огород и бросился на улицу. Он бежал к реке, а мимо шли люди, которые, как ему казалось, все пристально смотрели на него, потому что знали, что это он убил своего друга. Это было совсем уж невыносимо!
Наконец Лохнесс очутился там, куда стремился. Вдали показался дебаркадер, недавно выкрашенный бирюзовой краской, – место, которое в деревне именовали пристанью. Сколько раз они бывали тут втроем!..
«Только бы никого не встретить из знакомых», – подумал он.
У кассы толкался народ, сновали туда-сюда старики с огромными, чем-то резко пахнувшими рюкзаками, бабки с набитыми сумками, молодые парни, семьи с детьми. Очевидно, скоро должна была подойти «Ракета».
Он остановился в стороне, шумно переводя дыхание.
«И что тут стою, все равно билет не на что купить», – пронеслось в голове. Куда и зачем ехать, он даже не думал. Главное – подальше от Сташкова. А для этого нужно попасть внутрь «Ракеты». Женька выпотрошил карманы, но нашлись только одна копейка и смятый фантик.
Минут через десять и впрямь показалась «Ракета», пришвартовалась у причала. Народ стал кучковаться поближе к трапу, рябой мужичок в кургузой куртке проверял билеты. Лохнесс, у которого уже созрел план, вертелся неподалеку. И после того, когда последний пассажир вошел на борт, а мужичок с рыжим матросом убрали трап и направились к швартовам, Женя напрягся, как сжатая пружина, и прыгнул… Но до палубы не долетел, лишь коснулся борта и соскользнул вниз, в неожиданно холодную воду.
У причала оказалось очень глубоко, и от испуга мальчик тут же пошел бы ко дну, если бы за ним не прыгнул все тот же рябой мужичок. Матерясь на чем свет стоит, он пребольно ухватил Женькины отросшие за лето вихры и вытащил на берег.
Потом была суматоха. Когда поняли, что угрозы его жизни нет, Женьке влетело со всех сторон, не только ругали, но и подзатыльников отвесили. Прибежали мама и Анна Николавна, кричали, плакали – но все это было как в тумане. В памяти остались только слова, которые произнес с ухмылкой рыжий матрос: «Кому на роду писано быть повешенным, тот не утонет».
На завтра чемоданы были уже собраны, уезжали на самой первой «Ракете», в шесть тридцать.
Женя и сам не знал, хочет ли он увидеть Таню, или духу ему не хватит посмотреть ей в глаза. Но когда оставалось полчаса до отъезда и мама в спешке запаковывала деревенские гостинцы, на которые вдруг расщедрилась хозяйка, какие-то сушеные грибы и банки с вареньем, Женя, выйдя на улицу, увидел у калитки Таню. Девочка подошла к нему и спокойно проговорила:
– На похороны, значит, не придешь.
– Ну вот, не получится, значит, – прошептал он, ком подкатил к горлу. – Мама настаивает, чтобы мы непременно сегодня уехали.
– Я слышала, тебя вчера на пристани выловили, – по ее лицу пробежала тень, но так быстро, что Женя даже не понял, как Таня относится к его поступку.
Так они стояли и молчали, не зная, что еще сказать друг другу.
– Как ты? – спросил он наконец, не зная, насколько это будет уместно.
– Да нормально вроде, – она пожала плечами.
– А похороны когда?
– Завтра.
Они еще помолчали некоторое время, потом она неожиданно заговорила, очень быстро, путаясь в словах:
– Когда его достали, он уже мертвый был. Кирюха говорит, не хватался даже, а это плохой знак… Но они, конечно, пытались, это, как его, искусственное дыхание… А «Скорая» только через час приехала. И милиция… Нас всех допрашивали, и меня тоже.
– А я? – тихо спросил он и тут же испугался, что Таня неправильно поймет вопрос, но она ответила именно то, что было нужно:
– А тебя потом хватились, стали искать, еле нашли на берегу. Ты как без сознания был. Хотели даже в больницу вести, но доктор посмотрела, укол сделала и сказала, что не надо, лучше дома…
И вдруг, без всякого перехода:
– Знаешь, что в этом во всем самое жуткое? Глаза его отца. Никогда в жизни ничего страшнее не видела… И плохо, что он не пьет сейчас, все боятся, что руки на себя наложит…
