Глава седьмая
Просыпаюсь от криков проводника. Поезд прибыл к месту назначения. С трудом разлепляю глаза. Голова гудит, и смертельно хочется пить. Кажется, подведи мне сейчас трубу, и я выжру все воды Енисея. Осматриваюсь. На полках дрыхнут мои ночные знакомые.
- Милок, дак вот ты где ж! - вылезает в проход старушка из моего купе. - Сумка-то ить останется!
Бабушка приволокла мою сумку, тулуп принес за ней дед.
- Спасибо... - благодарю их непослушным, сухим, как наждак, языком, который так и норовит прилипнуть к нёбу.
Бабка что-то еще наставительно говорит, затем уходит. В окно вижу низкую платформу. Станции не видно. Парни вроде бы начинают просыпаться. Правда, пробуждением это назвать трудно. Скорее возвращаются из мертвых.
- Ты как, Антоныч? - сипит с полки Андрюха.
- Норма. Но не очень. - Держусь одной рукой за голову. В висках словно работает пара кузнецов.
Скидываю с себя спортивный костюм, убираю его в сумку и надеваю свой джинсовый "вранглер". Ребята со стонами, кряхтеньем поднимаются на ноги.
- Опять все расколотили, мать вашу! - ругается в тамбуре проводник.
Вспоминаю, что ночью кого-то метелил, и смотрю на свои руки. Кожа на костяшках пальцев вся сбита. Выходит, точно с кем-то воевал. У моих знакомых морды вроде в порядке. И то хорошо, значит, своих не трогал. Щупаю рукой в сумке. В полотенце у меня был завернут наган с патронами. Все на месте. Облегченно вздохнув, выхожу в проход, чтобы не мешать одеваться парням.
- Это вы тут нагадили? - сердито спрашивает проводник, обращаясь ко мне.
- Там какие-то с другого вагона подрались, - говорит ему Димка. - За вами женщина ходила, чтобы вы порядок навели, да сказала потом, мол, вы пьяный совсем и идти разнимать драчунов не желаете.
Проводник тут же что-то забубнил себе под нос и, протиснувшись мимо меня, поспешил к себе в конуру.
- У нас ничего не осталось? - спрашивает меня Димка.
- Пусто, - киваю ему на пустую тару под столиком у окна. - Я бы сам сейчас не прочь.
- Похмелиться бы не мешало, - соглашается Андрюха.
- Может быть, дойдем до нашей общаги? - предлагает Димка. - Мы там и денег перехватим, да и так найдем чего-нибудь. Пожимаю плечами:
- Можно и до общаги.
Это, кстати, очень даже удачно. Если что, то я смогу переночевать в общежитии у геологов. Идем на выход. В Абакане действительно теплее, и снега практически уже нет.
Вовсю шпарит солнце и дуют ветрюги. Кругом одна степь.
В геологической общаге мы бухаем без перерыва больше двух недель. Приезжают и уезжают какие-то работяги: они выбираются из тайги на закрытие нарядов и постоянно проставляются. В общем, к маю месяцу я почувствовал, что так дальше нельзя. Даже мое гигантское здоровье такой нагрузки не выдержит. Сумку я сдал заранее от греха подальше комендантше, а та заперла ее у себя в шкафу. Поэтому все вещи у меня в полной сохранности. Я уже тоже оброс, как геолог, и опухшая морда у меня теперь тоже как у геолога. Ну уж нет! Хорош, Антоныч, балдеть! До добра такое бухалово еще никого не доводило.
В общаге я прижился быстро, и комендант, женщина пожилая и добродушная, взяла с меня только с самого начала за постой три рубля. Это была плата вперед за двое суток. За остальные я уже не платил. Да и платить теперь нечем. Денег осталось рублей шесть с мелочью.
После душа переодеваюсь в чистые вещи.
Чищу ботинки. Немного подумав, решаю, что бриться пока не буду. Из разговоров местных я уже приблизительно понял, что тут и как в этой Хакасии. Меня звали геологи работать к себе, но, как я уже говорил, пахать на государство мне не интересно.
Первый раз за столько дней выхожу в город совершенно трезвый. Удивительно, но мир кажется совсем другим. Солнце, по сибирским меркам, для этого времени года жарит вовсю, я в тулупе.
Сняв тулуп и перекинув его через руку, иду на рынок. Здесь мы обычно с утречка брали водяру. Захожу в ряды и нахожу кооператоров, торгующих шмотками. Они говорят, что возят товар из Китая. Может, оно и так, если не врут. Со мной особо не торгуются. Меняю тулуп на две куртки. Одна короткая, а вторая подлинней и разных цветов - так надо. Тут же надеваю на себя ту, что подлиннее, а вторую запихиваю в сумку. Наган приятно греет мне спину за поясом джинсов. Отвык я от своего друга за эти недели. Хочется его вынуть, почистить, пощелкать курком, медленно, с расстановкой вогнать в барабан тяжелые тельца патронов. Я даже еще не стрелял из него. Кстати, надо бы попробовать.
Куда податься, я еще не решил. Денег нет, значит, далеко не уедешь. Выхожу на автовокзал, вижу автобус на Черногорск. Почему бы и нет? Покупаю билет за тридцать копеек и забираюсь на заднее сиденье Львовского автобуса.
С трассы вдалеке видны пики гор со снежными шапками, красиво выделяющимися на фоне синевы чистого неба. В некоторых местах горного кряжа висит зеленоватая дымка, но она не портит общего впечатления. На отлогих склонах уже пасутся отары овец. Природа просыпается, выходит из зимней спячки.
Черногорск - город шахтеров, медучилищ и "химиков". Не тех химиков, кто живет по таблице Менделеева, а осужденных батрачить на так называемых стройках народного хозяйства. Именно так звучит в приговорах суда.
Когда едешь в автобусе и дорога спускается вниз, к городу, явно заметен смог, покрывающий весь Черногорск. Белых вещей здесь носить нельзя. Вылезаю в центре и иду куда глаза глядят. До Абакана отсюда всего восемнадцать километров, так что, если ничего не подвернется, вечером можно будет вернуться в общагу.
Ноги заносят меня куда-то в глубь микрорайончика, состоящего из пятиэтажных домов. За этими домами уже тянется территория частного сектора. Выхожу на пустую площадку старого рынка. Некоторые деревянные здания здесь стоят с выбитыми стеклами и выставленными рамами. Часть бывших прилавков осталась, а другую часть, видимо, растащили на дрова.
По земле гуляет легкий ветерок, закручивая пыль в затейливые мини-смерчи, которые опадают, едва касаясь моих ног. Пыльный городишко этот Черногорек.
Замечаю у заколоченного досками павильона троицу парней. Они уже слегка поддатые и о чем-то спорят. Двое из них, похоже, русские, а вот третий смахивает на цыгана - чернявый, сухощавый, верткий. О чем-то с ними спорит, а те его выше на две головы.
Подхожу. Троица замолкает, ожидая, что я им скажу. На асфальте стоят две бутылки водки, еще не открытые, и одна уже пустая. Рядом в большом бумажном пакете из серой грубой бумаги какая-то закуска. Вроде бы пирожки. Мне вдруг резко захотелось махнуть сто грамм и съесть пирожок. Желание выше моих сил. Ставлю свою сумку на асфальт и поднимаю один из водочных пузырей со стаканом. Открываю бутылку, наливаю себе почти полный стакан. Ставлю бутылку на землю и беру пирожок. Троица молча следит за моими действиями. Выпиваю стакан, закусываю. Прислушиваюсь к своим ощущениям. В голове начинает светлеть, и тело оживает. Отдаю пустой стакан одному из русских парней. Он удивлен, но забирает у меня из рук посудину. Выдохнув, лезу за сигаретами. Закуриваю. В глазах у цыгана, вижу, прыгают чертики. Ему все это страшно нравится, и он молча веселится. Киваю ему.
- Хорошо пошла... - наконец говорю я и, подняв сумку, иду дальше.
- Эй! Ты это... - кричат мне вслед. За мной кто-то идет следом. Дымлю сигаретой, сбавляю шаг. Меня грубо хватают за плечо. Не глядя, всаживаю назад ногой и тут же с разворота в прыжке врезаю парню ребром стопы по челюсти. Он ушел сразу же в глубокий принудительный сон. Вижу, и Цыган успел схлестнуться со вторым. Отхожу к сохранившемуся куску прилавка и запрыгиваю на него. Сижу и смотрю, как бьются пацаны. Хреново это у них получается. Оба машут руками и ногами, но толку от этого махалова никакого. Мне же торопиться некуда, почему бы и не поглядеть на концерт в мою честь. Как там в Древнем Риме было: хлеба и зрелищ! По-русски это не звучит. Водки и много водки! - вот это уже по-нашему, тогда и зрелищ будет хоть отбавляй.
Здоровый худющий пес с огромной головой вытягивается откуда-то из-за прилавка. Смотрит лениво на дерущихся, потом на меня, зевает и крутит башкой, встряхиваясь. Снова смотрит на меня. В его больших глазах имеются признаки умного лукавства. Спал, наверное, бродяга блохастый.
Кулачный бой переходит в другую фазу. Здоровый парень завалил цыгана на землю и молотит его кулаками, сидя сверху. Цыган кое-как защищается. Силы у них все-таки неравны. Но вот здоровый выдернул откуда-то нож. Лезвие самодельной финки сверкнуло на солнце. Слетаю с прилавка и тут же, сделав пару быстрых шагов, взмываю в воздух. Мгновение - и резкий еко-гери мощно впечатывается в голову пацана с финкой. После таких ударов вообще-то не живут. Парень заваливается набок. Помогаю цыгану подняться, протянув ему руку.
- Спасибо, брат, - говорит чернявый, поднимаясь и отряхиваясь.
Молча киваю ему и подбираю оставшуюся водку и пирожки. Цыган стоит, рассматривая нож.
