Стоя перед зеркалом, я тщательно изучал человека, которого там видел, и размышлял, действительно ли он мне нравится. И вдруг подумал: а ведь не исключено, что мисс Чудо-Лифчик и ее подруги сейчас тоже рассматривают и оценивают меня. Ну и что, даже если это и так? Пожалуй, меня вряд ли взяли бы на главную мужскую роль в каком-нибудь порнофильме, но и стыдиться мне тоже было нечего. Тайное наблюдение за телом не так уж страшно. Гораздо хуже было другое: изучение мельчайших деталей моей жизни под микроскопом, бесконечные поиски свидетельств, которых не существовало, разрушающая душу убежденность следователей, что человек не может совершить какой-либо поступок просто потому, что считает его правильным.
Помнится, инструктор по крав-маге объяснял мне, в чем заключается главная ошибка, которую большинство людей совершают во время драки: они норовят посильнее ударить противника в голову и при этом неизбежно разбивают костяшки собственных пальцев. Вот почему настоящий профессионал сжимает кулак и бьет врага его краем, словно молотом по наковальне.
Такой удар, нанесенный достаточно подготовленным человеком (опять же если верить инструктору), имеет в точке приложения силу более четырех ньютонов. Можете представить себе, какой урон он наносит лицу противника. Или зеркалу: оно разбилось на куски, которые разлетелись по полу. Самое удивительное – стена за ним оказалась голой: никакой двусторонней зеркальной панели, ничего подобного. Я тупо уставился на стену, размышляя: может быть, это внутри меня что-то треснуло?
Я вернулся в спальню, переоделся в чистую одежду, уселся на кровати и стал ждать. Но никто не пришел. Я постучал в дверь и убедился, что она не заперта. Как остроумно, подумал я: коэффициент доверия теперь достигнет космических высот. И внезапно почувствовал себя персонажем триллера: а вдруг я сейчас обнаружу, что на самом деле дом пуст и никто не жил в нем долгие годы?
Я прошел в гостиную, где прежде никогда не бывал. Именно здесь я и обнаружил всю компанию: человек сорок дознавателей, и все мне улыбались. Я почему-то подумал, что сейчас они все разразятся аплодисментами, и мне стало жутко. Старший группы, человек с лицом столь непропорциональным, словно его собирали из оставшихся запчастей, что-то сказал, но я едва его расслышал. Затем слово взяла мисс Чудо-Лифчик: сделав выразительный жест в мою сторону, она заявила, что они, мол, всего лишь выполняли свою работу, и выразила надежду, что я не затаил на них обиду.
Я чуть было не предложил красотке подняться наверх, чтобы обсудить в приватной обстановке, насколько эффективными оказались запрещенные приемы, которые она применяла, эксплуатируя свою сексапильность, но тут главный следователь сказал нечто такое, что заставило меня отказаться от этой идеи. Согласитесь, подобные мысли недостойны человека, получившего письмо от самого президента Соединенных Штатов. Оно лежало на столе, и я сел, чтобы прочитать его. В послании, скрепленном внушительной сине-золотой печатью, говорилось, что в результате полного и тщательного расследования с меня полностью сняты все обвинения. Президент поблагодарил меня за проявленное мужество и исполнение гражданского долга.
«Находясь на вражеской территории, не имея помощи и подвергая себя опасности, Вы, столкнувшись с необходимостью действовать немедленно, ни минуты не колебались и не думали о личном благополучии», – писал он.
Далее президент отмечал, что общественность не должна знать о моей секретной миссии, но лично он от имени всего американского народа благодарит меня за неоценимые услуги, оказанные Отечеству. Где-то в письме даже проскочило слово «герой».
Я направился к двери, чувствуя на себе взгляды всех собравшихся, но стараясь не обращать на них внимания. Выйдя наружу, я остановился посреди лужайки, чтобы полюбоваться унылым пейзажем.
«Полностью сняты все обвинения», «неоценимые услуги, оказанные Отечеству», «герой» – я больше не мог сдерживаться, и накопившиеся во мне чувства потоком хлынули наружу. Интересно, что сказали бы сейчас Билл и Грейс? Гордились бы они своим приемным сыном, после того как я столь долго отвергал их?
Я услышал на длинной подъездной аллее, посыпанной гравием, шорох шин. Перед домом остановилась машина, но я даже не обернулся. Вспомнил ту мертвую женщину в Детройте с изумительно красивыми синими глазами, так похожими на мои. Я уверен, что мама очень любила меня, и до чего же странно, что я едва знал ее. Какие бы чувства испытала сейчас моя родная мать, будь она жива?
Так я и стоял там, сгорбившись на ветру, терзаемый противоречивыми чувствами. Затем обернулся, услышав, что открылась дверь, и увидел на крыльце старшего дознавателя и мисс Чудо-Лифчик, а рядом с ними – пожилого мужчину, который только что приехал на машине. Я давно знал этого человека, хотя настоящее его имя никогда не называлось. Это был директор «Дивизии».
Он медленно спустился по ступенькам и подошел ко мне.
– Вы прочли письмо? – спросил директор.
Я кивнул. Он взял меня за руку и слегка пожал ее: в такой манере он привык выражать благодарность. Думаю, директор «Дивизии» понимал: любые сказанные им сейчас слова вряд ли смогут соперничать с той сине-золотой печатью.
Он проследил за моим взглядом, по-прежнему устремленным на унылый окрестный пейзаж, и заговорил о человеке, которого я убил.
– Да, под конец он стал предателем, но если отбросить этот факт, следует признать, что в целом он был замечательным агентом, одним из самых лучших.
Я удивленно посмотрел на собеседника:
– Интересная логика. Тогда можно сказать, что, если забыть об атомной бомбе, день шестого августа в Хиросиме был просто чудесным.
– Господи, Эдди! Я стараюсь как-то сгладить ситуацию, найти в ней хоть что-то положительное. Он ведь был моим другом.
– И моим тоже, – невозмутимо добавил я.
– Знаю-знаю, Эдди, – примирительно сказал директор. Просто удивительно, каким магическим действием обладает письмо президента! – Я не раз говорил, что не хотел бы оказаться на вашем месте. Не знаю, сумел бы я сделать такое, даже во времена своей молодости.
Я ничего не ответил: судя по тому, что я слышал об этом человеке, он не постеснялся бы заявиться в Диснейленд с автоматом, если бы решил, что это поможет ему продвинуться по службе.
Подняв воротник пальто, чтобы защититься от ветра, директор «Дивизии» сказал, что рассчитывает на мое скорое возвращение в Лондон.
– Я посоветовался со всеми, от кого это зависит, и наше решение было единодушным: вы назначаетесь новым Синим Всадником.
Я вновь промолчал и еще долго разглядывал заброшенные поля. Не выразить словами, как грустно было у меня на сердце. И новое назначение совершенно не радовало: перед глазами стояли две маленькие девочки.
Мне тогда минуло двадцать девять лет. Столь молодого Синего Всадника за все время существования «Дивизии» еще не бывало.
До чего же красиво выглядел Лондон в вечер моего прилета: cобор Святого Павла, здание парламента и все прочие старые цитадели власти и величия, гордо высящиеся на фоне пламенеющего закатом неба.
Прошло меньше двадцати часов с тех пор, как я узнал о новом высоком назначении, и все это время я был в пути. Местонахождение ранчо я определил неправильно: оно находилось в Блэк-Хиллс, штат Южная Дакота, – местности даже еще более отдаленной, чем я думал. Пришлось целых два часа добираться до ближайшего аэропорта, откуда частный реактивный самолет доставил меня в Нью-Йорк, а уж там я пересел на трансатлантический рейс «Британских авиалиний».
Внедорожник «форд», произведенный три года назад и несколько утративший свой презентабельный вид под слоем грязи, забрал меня из аэропорта Хитроу и отвез в Мейфэр – фешенебельный район лондонского Вест-Энда. В ночь на воскресенье транспорта на улицах было мало, но двигались мы очень медленно: дополнительный вес бронированной машины сильно затруднял процесс вождения.
Парень, сражавшийся с рулевым колесом, наконец свернул в тупик рядом с Саут-Одли-стрит. Мы въехали в подземный гараж элегантного особняка, который, как гласила медная дощечка на входной двери, являлся штаб-квартирой инвестиционного фонда «Балеарские острова» в Европе.
Вывеска ниже сообщала, что о приеме можно договориться только по телефону. Номер указан не был, и если бы вы захотели узнать его через лондонскую справочную службу, вам не смогли бы помочь даже там. Стоит ли говорить, что никто в этот фонд никогда не звонил.
Я поднялся на лифте с цокольного этажа на самый верх здания и вошел в помещение, которое всегда служило офисом Синего Всадника, – широкое пространство, заполненное полированным деревом и белыми диванами, не имеющее окон и напрочь лишенное естественного света.
