Ознакомительная версия.
Требовательно и настойчиво зазвонил мобильный телефон — мелодией из легендарного телесериала — «Место встречи изменить нельзя».
Сомов, мельком взглянув на высветившийся номер, машинально вытянулся в струнку и, поднеся мобильник к уху, доложился:
— Слушаю, товарищ…, извините, господин генерал-лейтенант. Завершаю утреннее рабочее совещание с личным составом. К проведению митинга готовы. Комар носа не подточит.
— Сплюнь, дурилка майорская, — добросердечно посоветовал голос Тургаева. — Желательно, через левое плечо и ровно три раза. А ещё не забудь хорошенько постучать по дереву. Только учти, что головы подчинённых — для данного сакрального действа — не подходят. Воспользуйся, хотя бы, стандартным письменным столом… Гы-гы-гы!
«Смеётся — прямо как „Толстый бастард“, — отметил наблюдательный Пашка. — С теми же характерными интонациями. Они, что же, знакомы? Или… Или где-то совместно служили-работали? Может, даже обучались в одном и том же профильном заведении?».
Вслух же он пообещал:
— Всё сделаю, Трофим Иванович. Не сомневайтесь.
— Только, братец, плюй посмачней, а стучи погромче. Иначе, как показывает практика, не сработает.
— Так точно!
— Слушай сюда, молодожён хренов, — генеральский голос изменился, приобретя начальственную деловитость и сухость. — Не всё так просто с этим грядущим митингом. Из Москвы белокаменной — с час назад — прикатила целая делегация. И депутаты Государственной Думы числятся в её составе, и одиозно-скандальные газетчики, и полноценная телевизионная группа с Третьего канала… Осознаёшь меру ответственности?
— Так точно. Осознаю. Буду держать ухо востро и неустанно бдить.
— Во-во, и я про то же.
— Спасибо, Трофим Иванович, за предупреждение.
— Не за что. Свои люди, сочтёмся…
Пересказав подчинённым информацию, полученную от генерал-лейтенанта, Сомов подытожил:
— Начало митинга запланировано на четырнадцать тридцать. Поэтому всем сотрудникам, в строгом соответствии с ведомственными инструкциями, необходимо заступить на посты ровно в тринадцать ноль-ноль. С прессой и телевизионщиками не конфликтовать, тупо выполнять собственные функции и в дела пацанов из РУВД не вмешиваться. Про деятелей из ГУВД и ФСБ уже не говоря. Даже в их сторону не смотреть. У важных ребятишек свои цели и задачи, у нас — свои… Всё, надеюсь, ясно? Молодцы. Без четверти два появлюсь и проверю.
— А сейчас вы куда? — не удержался от вопроса любопытный Савченко.
— На кудыкину гору, лейтенант. В том плане, что на дежурный обход по вверенной территории. Воздух хочу понюхать, со свежими новостями и сплетнями лично ознакомиться. Полезное дело, знаешь ли…
Дежурный обход? Ну, не любил Сомов подолгу засиживаться в служебных кабинетах. Не любил, и всё тут. В сон его начинало неудержимо клонить.
«Какой толк от всех этих бесконечных совещаний и планёрок?», — мысленно возмущался Пашка. — «Говорильня бестолковая и мутотень мутная. Всё переливаем из пустого в порожнее. Мол: — „Надо неуклонно повышать процент раскрываемости преступлений. Необходимо, в свете последней речи российского Президента, сосредоточиться на эффективной профилактической работе с населением…“. Таблички, блин, всякие. Диаграммы хитрые. Графики цветные, изломанные… И как, спрашивается, сидя по кабинетам и залам для совещаний, можно „повышать“ и „сосредотачиваться“? Никак, ясен пень… То ли дело — работа „на земле“. Прошёлся по улицам и переулкам, присмотрелся к реальной обстановке, прислушался к разговорам, поболтал с умными и информированными людьми. И тогда многое становится понятным. Понятным в практическом ключе, я имею в виду…».
Не реже двух раз в неделю Сомов — вдумчиво и целенаправленно — обходил часть Фрунзенского района, примыкающего с восточной стороны к железнодорожной станции Купчино. Обходил, общался, присматривался, выслушивал жалобы, приставал с расспросами, делал выволочки подчинённым, болтал с молоденькими магазинными продавщицами и с пожилыми рыночными торговками. Работал «на земле», короче говоря. На родной земле, надо заметить…
Тощий бастард, глядя на Пашку, тоже перенял эту полезную привычку. Только Назаров предпочитал обходить Купчино сугубо по вечерам, вырядившись в старенькие лётные шмотки погибшего старшего брата. Да и маршруты выбирал другие, отдавая предпочтение улицам, находящимся рядом с прудом Кирпичного завода.
«Это он, наверное, от неистребимой скуки», — решил Сомов, когда ему доложили о регулярных вечерних прогулках подполковника. — «Во-первых, новый город, знакомыми — в том числе, женского пола — ещё не обзавёлся. Вечерами делать нечего. Во-вторых, его казённая квартира расположена в так называемом — „Офицерском доме“, расположенном на углу Бухарестской и проспекта Славы. Вот, и совершает вечерние променады по ближайшим кварталам. В-третьих… Может, Назаров обладает повышенным чутьём на опасность? Мол, коренной чукотский житель, с малолетства ходивший на серьёзную охоту, а от пруда, что расположен рядом с перекрёстком Димитрова и Бухарестской, исходит некая чёрная аура? Вот, он и беспокоится?».
Местечко, и вправду, слыло беспокойным, тёмным, небезопасным и сумрачным. Причём, считалось таковым уже долгие годы, десятилетия и даже столетия.
В «Петровские времена» на месте пруда протекал один из притоков реки Волковки. Или же один из её многочисленных рукавов? Трудно сказать однозначно, давно это было. Но уже тогда эта территория считалась «нечистой и проклятой». Дело было в далёком 1703-ем году, сразу после взятия Петром Первым шведской крепости Ниеншанц. Шведы, всерьёз обидевшись, задумали учинить противнику быстрый и полноценный реванш. Для чего корпус генерала Кронгиорта, выполнив хитрый обходной манёвр, решил напасть на русские войска с юго-востока. Решить-то решил, но бесславно увяз в топких купчинских болотах и, потеряв восемь драгун утонувшими, вынужден был отступить. Место, где коварная пучина поглотила незадачливых шведских солдат, нарекли — «Погостом», и купчинские крестьяне потом долгие годы рассказывали, что неоднократно — в предзакатных сиреневых сумерках — видели там Призраки утонувших. Мол, неуклюже прыгали с кочки на кочку, зубами противно скрежетали, слезливо молили о помощи и проклинали, не стесняясь в выражениях, всех и вся. Может, байка. Может, нет…
В девятнадцатом веке на месте Погоста, предварительно засыпав топкие болота бутовым камнем, песком и щебнем, построили большой кирпичный завод, и вся прилегающая к нему территория так и стала именоваться в народе — «Кирпичный завод». А русло безымянной речушки было безжалостно раскопано, углублено, расширено, и вскоре там появился-образовался большой пруд, предназначенный для каких-то заводских нужд. Но старинное проклятье, как шептались местные жители, продолжало действовать. Случилась как-то холодная весна, и чуть ли не половина рабочих завода слегла. Бред, горячка, сухой кашель. Пневмония, если по-научному. Многие, порядка тридцати человек, померли. Заводское начальство и велело, дабы не поднимать излишнего шума, похоронить покойных по-тихому, то есть, в пруду. Мол, привязали по-простому тяжёлые железяки к ногам мертвецов, да и сбросили последних в дальний омут. Может, байка. Может, нет…
Потом случилась Октябрьская революция. Несколько лет завод не работал. Но во времена ленинского НЭПа его восстановили какие-то ушлые кооператоры. Восстановили, запустили и стали обеспечивать ближайшие советские стройки качественным и не дорогим кирпичом. Но это, увы, продолжалось недолго. В России, как и заведено, вовсю задули новые политические ветра и НЭП — как ошибочное и вредоносное явление — отменили. В 1934-ом году завод вновь закрыли, ушлых кооператоров успешно разоблачили, осудили и расстреляли, а ещё через пару-тройку лет в пустующих заводских помещениях организовали что-то вроде секретно-опорного пункта НКВД. Звуки ружейных выстрелов — и одиночные, и залпами — долетали с той стороны с пугающей регулярностью. Опять по округе поползли пугающие слухи о Привидениях и Призраках, разгуливающих звёздными ночами по берегам пруда. Говорили даже о вурдалаках и оборотнях с волчьими и медвежьими головами. Может, байка. Может, нет…
В послевоенные годы завод отстроили заново. Он и сейчас успешно работает, правда, уже в приватизированном виде. Выпускает кирпич, тротуарную плитку и массивные бетонные урны, которыми заставлены все современные улицы, переулки и проспекты Фрунзенского района.
«И долгие годы всё было тихо, спокойно и благостно. Так нет же, опять началась всякая беспокойная хрень», — покидая родимое отделение, рассуждал про себя Пашка. — «Пруд-то, он овальный, вытянутый в длину. На одном овальном берегу располагается заводская территория. Там всё в полном порядке. Нелегалы из Средней Азии живут-трудятся? Так это, извините, не наше дело. На такой случай существует ФМС, Федеральная Миграционная Служба, то бишь… А на берегу противоположном имеет место быть многолетний заброшенный пустырь. Собираются там, весь год напролёт, не пойми и кто. В том смысле, что все подряд. Люди в годах ловят в пруду рыбу, режутся в карты и бухают. Молодёжь жарит шашлыки, слушает магнитофонную музыку и играет на гитарах. Знаковое место для каждого коренного купчинца — пруд Кирпичного завода. И зимой там здорово: подлёдная рыбалка, снежные крепости, снеговики, коньки, хоккей, прочее. Я и сам с Александрой, учась в выпускном классе средней школы, познакомился возле одного из тамошних зимних костров. Хорошие были времена… Берег пруда душевно захламлён различным бытовым мусором? Дно завалено пустыми бутылками и консервными банками? Что есть, то есть, глупо отрицать. Но это и поправить можно. Типа — прибраться. Было бы желание. Зато обстановка на пустыре всегда была приятельской и доброжелательной. Не считая, конечно, локальных драк. Но мирной была, без пошлости и скотства, честное слово. А сейчас? Э-х-х, непруха…».
Ознакомительная версия.
