— Мне надо все обдумать, — сказал он. — Вопрос, не причастен ли ваш собеседник к убийству — не традиционный для интервью. Его просто так невзначай не задашь. А мне сказано, что она поставила ряд условий, например, не касаться вопросов ее личной жизни. Любопытно…
— А это действительно имеет значение? — вступила в разговор Тэсс. — Если Люэлла права и Барри действительно убили, похоже, что он это заслужил. Даже если Дженни Хилтон была каким-то образом причастна к преступлению, этой темы никто не касался уже двадцать лет. Какое тебе до этого дело?
— Никакого, — признался Малтрэверс, — но это безумно любопытно.
По станции Тотнэм Корт Роуд разносилась мелодия «Боди энд Соул», которую кто-то наигрывал на тенор-саксофоне. На платформе Центральной линии, ведущей на запад Лондона, она была еле слышна. На стене напротив платформы висел красочный плакат, с которого с вызовом улыбалась публике минимально одетая брюнетка в позе, выражающей неистощимую сексуальную энергию, перманентную доступность и фантастический энтузиазм. Подпись гласила: Что носить зимой. Практически каждый мужчина разглядывал этот плакат и читал эти слова в ожидании поезда, но никто не задумывался, какой товар рекламируется. Световое табло над въездом в туннель показывало «Илинг Бродуэй — 2 мин.» и «Вест Рислип — 5 мин.» Туристы с беспокойством изучали схемы метро, чтобы удостовериться, что правильно определили направление и поезд не унесет их в какой-нибудь не известный им Онгар или Эппинг вместо нужных Бонд Стрит или Ланкастер Гейт. Для большинства же проезд по этому маршруту был привычным атрибутом рабочего дня. Одни читали газеты, другие разговаривали, и голоса возносились под своды крыши сплошным гулом. Большинство просто пребывало в ожидании.
Издали, из темной глубины туннеля послышалось приглушенное громыхание, и отклеившийся уголок плаката с брюнеткой заколебался в такт толчкам воздушного потока от приближающегося поезда. На индикаторе замигало «Очередной поезд». И громыхание, и сквозняк усилились. Оброненный кем-то дешевый журнальчик стремительно понесло между рельсами. Громыхание переросло в рев, в черной глотке туннеля показались огни, затем бетонная полость заполнилась сокрушающим железным грохотом, и его чрево стало, вагон за вагоном, изрыгать поезд.
Вдруг через этот шум прорезался отчаянный вопль, и какой-то мужчина, залитый человеческой кровью, отпрыгнул в сторону. У женщины, стоявшей рядом, началась рвота. В центре платформы возникла паника, пассажиры, находящиеся поодаль, вытягивали шеи в том направлении, откуда доносились крики ужаса, вырывающиеся у тех, кто стоял ближе и видел, как стальные колеса перерезают человеческое тело. В замешательстве люди беспомощно оглядывались. Работник скорой помощи, возвращающийся с дежурства, пытался привести в чувство женщину, упавшую в обморок. Кто-то бросился в службу метрополитена. Машинист вылез из кабины и с криком стал протискиваться через толпу. Некоторые обладатели сезонок сразу же покинули место происшествия, невозмутимо обдумывая по дороге альтернативные маршруты наземного транспорта.
Через две минуты на центральном эскалаторе показались двое полицейских, которые, расталкивая пассажиров, спускались, провожаемые любопытными взглядами. Одна женщина в толпе взглянула на них совершенно равнодушно и потерялась в сутолоке у выхода верхнего вестибюля. Она прошла через турникеты и далее по коридору, выложенному зеленым кафелем, вышла на Оксфорд Стрит, на момент остановилась у газетного киоска напротив «Макдональдса». Проигнорировав рекламные листки курсов английского языка, которые раздавала девушка на углу, она направилась к Марбл Арк, а затем свернула на Сохо Сквер, в центре которой одиноко ютилась псевдотюдоровская беседка. Срезав путь на Дин Стрит, мимо рекламных агентств, кинокомпаний, Китайского агентства новостей, она дошла до Гроучо-клуба. Девушка-администратор, разговаривающая по телефону, с улыбкой кивнула ей, как старой знакомой, когда она, войдя через вращающиеся двери, расписывалась в книге посетителей. В баре ее поприветствовало несколько человек. Один мужчина спросил, что она будет пить, она хотела водку с лайм-джюс, в «Гроучо» это автоматически означало двойную порцию.
Когда она села на коричневый кожаный диванчик у стены, кто-то указал ей на коричневое пятнышко на юбке. Взглянув на него, она передвинула складки так, чтобы его не было видно, и пояснила, что ела спагетти с соусом в «Веккиа», а официанты там всегда — ненормальные.
— Отстирается, — равнодушно сказала она. И никто не заметил, что грязь еще не засохла.
Чейн-уок, выходящий на прямой, как стрела, отрезок Темзы между мостами Челси Бридж и Бэттерси Бридж — приятный район. В домах времен королевы Анны квартиры с видом на Бэттерси Парк стоят дорого. На Чейн Роу, Плесе, Мьюз и Гарденз живут те, кому эта роскошь недоступна, а Чейн Стрит, где недвижимость оценивается в сумму около миллиона, среди этих престижных улиц — просто бедная родственница. Две ее стороны образуют террасы, каждая из двенадцати домов эпохи короля Эдуарда, скорее функциональных, чем элегантных. Дома — очень похожие, каждый с тремя ступеньками перед входом, над которым висит декоративный фонарь из стекла, и перилами в форме копьев. Малтрэверс приехал сюда автобусом; для тех, кто живет в этом районе, такой вид транспорта не существует, он и сам им воспользовался только потому, что не имел на примете ни одной подходящей парковки в радиусе нескольких миль от нужного ему места. Обнаружив, что пришел слишком рано, он спустился к реке и прошелся по набережной, прежде, чем свернуть на Флад Стрит, считающуюся третьестепенной лондонской достопримечательностью из-за того, что здесь когда-то жила Маргарет Тэтчер.
Предвкушая встречу с Дженни Хилтон, он все еще чувствовал забавное волнение, к которому теперь примешивались новые обстоятельства. Таинственная затворница могла быть причастна к убийству как лжесвидетельница… или более того? Эта мысль, вовсе не такая абсурдная, чтобы ее можно было просто отбросить, вновь возникла в его голове. Он специально замедлил шаг, обдумывая, как подступиться к этой загадке. Вначале это будет запланированное интервью, в ходе которого ему, может быть, удастся создать непринужденную атмосферу, чтобы перевести его в приватный разговор. Может быть, она согласится позавтракать с ним. Журналисты встречаются с множеством людей в разных обстоятельствах и рано овладевают искусством повести игру в том направлении, которое вызовет доверие собеседника. В данном случае в распоряжении Малтрэверса имелись две темы для наведения мостов — карьера Тэсс и его писательское творчество, и он приготовился их использовать. Может быть, это не совсем честно, но честность — не самая необходимая добродетель при расследовании запутанных обстоятельств уникальной сенсации.
Выйдя на Чейн Стрит, он поймал себя на том, что мысленно проверяет, хорошо ли выглядит, и это проявление юношеского тщеславия вызвало у него раздражение. Но когда он оказался у входа в дом, волнение молодости окончательно возобладало в нем над здравым смыслом. Он напомнил себе, что во взрослом возрасте имел длительную связь с фотомоделью, владевшей фантазией многих мужчин, а сейчас связан с Тэсс, не менее блистательной фигурой шоу-бизнеса. Слава и красота заслоняли в них обыкновенных женщин, подобных миллионам других. Их невозможно было представить себе без грима по утрам, невозможно… Невозможно все свести к внешней привлекательности, к сексу. Для него важнее — тепло, взаимопонимание… Но, господи! Как же она была очаровательна… Когда дверь распахнулась и перед ним предстала улыбающаяся Дженни Хилтон, логика на время покинула его.
— Гус Малтрэверс? Хелло. Входите.
На ней были просторные черные брюки, туфли без каблука, белая свободная блузка с логограммой дизайнера на нагрудном кармане; крупные драгоценные серьги имели форму парусов, длинные волосы были собраны в конский хвост; грим был так тонок, что едва угадывался, ногти блистали серебром.
— Разбиты чудесной болезнью, болезнью жемчугов, — произнес он, здороваясь за руку. — Какую чушь я несу, — сказал он себе.
— Что, простите? — не поняла она и рассмеялась. — А, ногти. Никто так поэтично о них не отзывался. Не подсказывайте… Честертон?[5] «Лепанто»?
Малтрэверс почувствовал себя как человек, который, оказавшись перед Тадж-Махалом, осознает, что он действительно такой невероятный, каким выглядит на картинках. Дженни говорила на его языке.
— Лет сто назад, — продолжал Малтрэверс, — у меня была девушка, которая красила ногти таким же лаком, и я всегда цитировал ей эти строки.
— Боже, какой он, наверное, уже старомодный! — снова улыбнулась она. — Кофе ждет нас в гостиной. Вы очень пунктуальны.
