Надо было перетащить большущий-пребольшущий плакат, нарисованный Соловьевым, и помочь установить его поблизости от плаца. Что там было на плакате — Русаков толком не запомнил. Ясно, что не «Слава КПСС!», но и не «Слава НДР!» тоже.
Кажется, какая-то общечеловеческая ценность типа: «Кто с мечом к нам придет — от меча и погибнет!» Соответственно с изображением Александра Невского. Вчетвером тащили, за четыре угла. А после того, как и прикрепили на столбах, Соловьев спросил:
— Валера, это тебя в Чечню ехать заставляют?
Русакову уж надоело на такие вопросы отвечать. Он огрызнулся:
— Не заставляют, а предлагают. Добровольцем.
— Я знаю, как «предлагают». Вся часть знает! Не соглашайся. Иначе меня не возьмут!
— Тебя? — Валерка только усмехнулся тогда, подумав про себя, что не перевелись еще на Руси идиоты.
— Конечно! Когда их подопрет, они согласятся. Вот и весь разговор, пожалуй, самый длинный из тех, что между ними были. Но после этого разговора Валерка, который уже подумывал, не «сломаться» ли, отчего-то укрепился духом и стал ждать, когда же начальство «подопрет». Что из этого вышло — уже известно…
Итак, что же занесло этого самого Ваню в вагон?
Конечно, посылать его на поиски сбежавшего с оружием Валерки не стали бы ни под каким видом. Никто не захотел бы рисковать. Правда, он мог сам увязаться… С одним фонариком?
Правда, при свете этого самого фонарика Русаков сумел разглядеть еще и небольшой рюкзак за спиной Соловьева.
Ваня тем временем перевел свет на нары, но, видимо, не заметил ничего, кроме коробок. Он подошел к доскам и присел на нижний ярус. Затылок его оказался почти точно напротив ствола Валеркиного автомата. Одним нажатием спускового крючка Русаков мог бы отправить его на тот свет. Но делать этого он не собирался. По крайней мере до тех пор, пока не выяснит, зачем он сюда залез.
Соловьев снял со спины рюкзачок, развязал горловину и вытащил оттуда большую банку китайской тушенки «Великая стена», алую, как советский флаг, банку кока-колы и целлофановую упаковку какого-то импортного печенья. Фонарик у него лежал на нарах, и затаившему дыхание Валерке было видно, как Ваня, вытащив складной ножик, вскрывает тушенку. Запах вкуснятины аж ноздри защекотал. Валерка не сдержался и громко чихнул.
Ваня аж подскочил от испуга.
— Кто здесь? — вскрикнул он, наставляя свой грозный перочинный ножичек и бестолково мотая фонарем.
— Я, — сознался Валерка, которому вдруг остро жрать захотелось.
— Кто «я»?
— Русаков… — Тушенка стояла совсем неподалеку, прямо-таки маняще источая мясной аромат, и если б Ваня повел себя как-то неправильно, то Валерка точно грохнул бы его из автомата, лишь бы добраться до этой душистой мешанины из свиного мяса и сала.
Но Ваня повел себя правильно.
— Это из первой роты, что ли? — переспросил он.
— Ага, — ответил Валерка.
— Жрать хочешь?
— Ага.
— Тогда вылезай, пожуем.
Валерка поставил автомат на предохранитель и слез с нар. Ваня, конечно, не смог не услыхать хорошо знакомого щелчка, но ничего не спросил и даже не посветил фонарем на средний ярус, чтоб поинтересоваться, что там за оружие у коллеги. Поэтому Русаков без особого волнения уселся на доски нижнего яруса, подложив под зад картонку.
А Ваня, разорвав пакет с печеньем и выковыряв ножом из банки небольшой, но увесистый смерзшийся кусочек тушенки, пристроил его между двумя печенюхами и подал Русакову.
— На! Очень вкусно.
Валерка разом отправил в рот печенюхи с куском тушенки и тщательно заработал челюстями. Печенье было несладкое, сухое, жевалось легко и глоталось тоже вкусно. Правда, кока-кола была чуть ли не со льдом. Такую лучше на Гавайских островах пить, а не в России при пятнадцати, а то и двадцати градусах мороза. Но дареному коню в зубы не смотрят…
— Тебя что, меня искать послали? — спросил Ваня у жующего Валерки. И этим вопросом так его огорошил, что Русаков чуть не подавился.
— Н-нет… — пробормотал он, отхлебывая маленький глоток леденящего американского пойла и наскоро проглатывая печенье с мясом.
— А чего ты тут делаешь?
— Ничего… — неохотно произнес Валерка. — Сбежал я, вот что… Ищут меня.
— Ха-ха-ха! — покатился Ваня. — Мать честная!
— Ты что, тоже слинял, что ли? — догадался Русаков. — Зачем?
— В Чечню, воевать, — оборвав смех, сказал Ваня. — Мне сегодня днем письмо пришло из дома. Батя написал, что послезавтра приезжает. Навещать якобы… Только я-то четко знаю, что он меня из армии забирает.
— Как это — «забирает»? — удивился Валерка.
— А так. Уже все обштопано. Начальство мне с послезавтра отпуск выпишет. К этому времени папаша прикатит. Увезет в Москву, а там мне по его заказу тридцать три болезни напишут. И все — больше в часть не вернусь.
— Мне бы так… — со всей откровенностью позавидовал Русаков. — А ты, выходит, домой не хочешь?
— Чего я там не видел? Я хочу себя попробовать, понимаешь? Я и в армию-то пошел только из-за этого. А меня сунули в какую-то теплицу, под колпак. Считай, что год прожил, как в санатории… Отец и с такой-то моей службой с трудом примирился. А тут, должно быть, кто-то настучал ему, что я в Чечню рапорт подал. Он меня знает, догадался, что если захочу, то все равно туда попаду. Только он ошибку допустил. Не надо ему было писать, что он послезавтра приезжает. А у меня в штабе писаря знакомые. Говорят, что им уже дали команду мне отпуск оформлять. Что ж я, совсем дурак, чтоб остальное не додумать? Вот я и решил, пока еще не поздно, сбежать. Доберусь до Ростова, там сдамся в комендатуру, скажу, что хочу воевать, — может, получится…
— Чудной ты какой-то, — сказал Валерка. — Жить, что ли, надоело? Мне бы такого батю, как у тебя, так я б вообще близко к армии не подошел. А уж добровольцем на войну — на хрен! Я там, в Чечне, ничего не забыл.
— Правильно, — согласился Ваня. — Я тебя на сто процентов поддерживаю. Если тебе неохота туда ехать, значит, никто не имеет права заставлять тебя говорить, будто ты едешь добровольно. Или посылайте приказом, как положено, или не полощите мозги. Но, с другой стороны, если я хочу туда ехать и у меня нет никаких к тому препятствий, кроме того, что папа слишком богатый, то никто мне в этом помешать не может. Я совершеннолетний, между прочим. И отца своего — не собственность.
— Может быть… — с неопределенностью в голосе вымолвил Русаков.
— Интересно получается, конечное-усмехнулся Соловьев, — я сбежал, потому что хочу в Чечню, а ты — потому что не хочешь…
— Я не потому, — сознался Валерка. — На меня Бизон бочку покатил. Пообещали, что разберутся со мной…
Он не был готов рассказывать все. Даже припоминать не хотелось про кровь. Так эти самые змейки, что по полу ползли к ногам, и мерещились. Поэтому он предпочел спросить:
— Еще можно пожевать?
— Да сколько угодно! — радушно пригласил Ваня. — Бери, не стесняйся! Все равно мне одному не съесть. У меня таких банок пять штук.
— Вообще-то тебе надо беречь это дело, — заметил Валерка, — продукты, в смысле. Раз ты в Ростов собрался…
Он было полез за тушенкой в банку, но тут Ваня схватил его за руку.
— Тихо! По-моему, идет кто-то…
Прислушались. Да, кто-то шел. Правда, довольно далеко покамест. Но шел не один.
— Надо уходить, — прошептал Ваня.
— Никуда я не пойду, — возразил Валерка, — тут все равно тупик. Деваться некуда. А у меня автоматы. Два…
— Да-а? — не то испуганно, не то восхищенно произнес Ваня.
— Спрячемся… Может, еще и не полезут в вагон. Конечно, фонарь потушили, тушенку, печенье и кока-колу наскоро прибрали, а затем залезли на средний ярус нар, в картонные коробки. Затаились…
Шаги помаленьку приближались. Сначала слышались только они, но уже минуты через две стали долетать звуки речи. Сперва невнятные, потом все более разборчивые.
— Когда маневровый подойдет? — спросил кто-то.
— Через полчаса. Как раз нам на погрузку. Пять-десять минут ждать будут, не больше. Так что вкалывать придется быстренько и без перекура.
Похоже, они были уже совсем близко. Еще через пару минут полезли на буфера и сцепку, затем — на дебаркадер пакгауза. Один, другой, третий, четвертый…
Сначала зазвякали ключи, потом щелкнул отпираемый ключом висячий замок на двери пакгауза, лязгнула железяка, снимаемая с пробоя, щелкнул еще один замок, врезной. Почти одновременно заскрипели створки двери пакгауза и с лязгом отодвинулась дверь вагона.
— Встали в цепочку! — распорядился тот же голос, объявлявший о том, что работать придется без перекура.
— Тут темно, как у негра в заднице, — ругнулся кто-то, — хоть бы фонарь дали…
— Лезь, лезь! Сейчас посветим…
Действительно, через пару минут загорелся небольшой фонарь, типа китайского, который подвесили за откидное колечко на гвоздь, вбитый в стену вагона. Это было совсем неплохо, потому что свет от фонаря шел в основном вниз и средний ярус нар оставался неосвещенным.
