При виде их Бош побледнел. Он не выносил вида крови, даже если это кровь животного. Подступила тошнота. Уж не этого ли от него добиваются?
В комнату вошел секретарь, приготовился записывать.
— Расскажите нам по порядку, как все происходило, — без обиняков начал судебный следователь. Впервые со вчерашнего вечера с Альбером говорили по-людски.
— С какого момента?
— В котором часу вы здесь появились?
Машинально Бош взглянул на настольные часы. Разумеется, они показывали иное время, но тем не менее память ему освежили.
— Без десяти минут шесть. Или около того. Но не позднее чем без пяти.
— У вас была назначена встреча? Часто ли вы бывали в этой квартире?
— Нет, не часто. Впервые я попал сюда совсем недавно. Серж Николя редко бывал дома и о своей интимной жизни не распространялся.
— И все-таки вы сюда уже приходили?
— Да. Два месяца назад.
— С вашей женой?
— Да. Завалились целой компанией. В ресторане «У Максима» премьеру фильма отпраздновали. Уже поздно вечером Серж пригласил всех к себе пропустить по последней.
— Выходит, вам знакомо было расположение комнат?
— В тот раз в спальню я не заходил.
— А позднее вы тут бывали?
— Только вчера. У Сержа болело горло. С ним это случалось время от времени. По его словам, это было его слабое место.
Бош кивнул на ночной столик, на котором стояла наполненная до края пепельница.
— В день он выкуривал пять-шесть десятков сигарет, не считая сигары после каждой трапезы.
Альбер был рад возможности говорить. Лишь бы пятен крови не видеть. Старался не упустить ни одной детали, точно экзамены сдавал.
— Вчера утром Серж позвонил в контору. Сказал, что нездоров и лежит в постели. Он попросил, чтобы я привез ему сценарий фильма, над которым мы работаем, и часов в одиннадцать я отправил рукопись с Аннетой, нашей секретаршей.
— А потом?
— Я позвонил ему в три часа пополудни, спросил, как он себя чувствует. Он попросил захватить вечернюю почту и после службы зайти к нему поболтать.
Пошарив взглядом, Бош заметил уголки конвертов, выглядывавших из складок одеяла. Тут же лежал сценарий.
— Кто вам открыл дверь?
— Никто. Она была не заперта. Кроме служанки, которая приходит лишь утром, в квартире никого не бывает.
Судебный следователь, наверняка успевший допросить служанку, кивнул. Так поощряют ученика, хорошо отвечающего урок.
— Когда вы вошли, он спал?
— Нет. Сидел в постели.
— Лампа была включена?
— Разумеется. Уже час как стемнело.
Бош посмотрел на лампу, затем вопросительно взглянул на следователя и комиссара.
— Почему же лампа оказалась выключенной? — поинтересовался полицейский чиновник.
— Это я перед уходом выключил.
— Зачем?
— Не знаю. Машинально…
— Он был уже мертв?
— Разумеется.
Альбер заметил, что шторы на окнах отдернуты.
— Шторы были задернуты, — уточнил он.
— Совершенно верно. Вы помните?
… Все так и было. Прежде чем схватить револьвер, Бош посмотрел на окна, желая убедиться, что его не заметят из дома напротив.
— Итак, вы вошли и сняли пальто…
— Не сразу. Я протянул Сержу почту, и когда он ее просматривал, снял пальто: стало душно.
— Долго ли вы намеревались у него оставаться?
— Примерно с полчаса. Я рассчитывал, что он предложит мне выпить. Он всегда предлагал. Когда встречал на улице знакомого, сразу приглашал его в какой-нибудь бар.
— Он много пил?
— Да. Можно сказать, с утра до вечера не просыхал. Но пьяным я его не видел ни разу.
— Что вам бросилось в глаза, когда вы очутились в этой комнате?
Альбер заподозрил в вопросе ловушку. Ловушку, расставленную более ловко, чем в Орлеане или на набережной Орфевр. Но это невозможно. Как могли они узнать об этом, не произведя по крайней мере обыск у него дома? И все же: неужели они заметили? И не сочли, что налицо простое совпадение?
Действительно, едва Альбер переступил порог спальни, он заметил весьма любопытную деталь. Не револьвер, как, вероятно, решили полицейские. Серж Николя всегда носил с собой оружие и охотно его показывал. Так что, увидев револьвер на ночном столике, Бош не удивился.
Он был поражен, увидев на Серже черную шелковую пижаму, покроем напоминавшую русскую косоворотку. Два месяца назад, к очередной годовщине свадьбы, Фернанда подарила ему три точно такие же пижамы, приобретенные, по-видимому, в одном магазине: пижам подобного фасона он никогда прежде не видел. Бош был особенно удивлен этим, поскольку, стремясь одеваться с английской тщательностью, сам никогда не надевал столь эксцентричное белье.
— Это подарок, — объяснила ему Фернанда. — Понравилось, вот и купила. Тебе наверняка будет к лицу.
Лишь вчера, увидев Сержа в постели, Альбер понял, в чем дело, но рассказать о своем открытии не решился: полицейские истолковали бы его неверно.
Убил он Сержа совсем не из-за пижамы. Не из ревности. Если он и подумал о Фернанде, то на одно лишь мгновение, да и то с каким-то горьким чувством.
О том эпизоде, который сегодня всплыл в памяти, он накануне не вспоминал. Это Фернанда настояла, чтобы он надел пижаму в годовщину их свадьбы, да и вела себя развязнее, чем всегда.
Нет, открытие это было для Боша всего лишь еще одной незначительной деталью, не более.
Серж, лежавший в постели, совсем не походил на больного. Он был тщательно выбрит и наманикюрен. Когда Аннета, отнеся утром сценарий, вернулась, по ее игривому настроению Бош понял, чем они с Сержем занимались.
Может быть, следом за ней пришла Фернанда или другая женщина? Да нет. Фернанда, должно быть, больше не наведывалась к Сержу. Она ничего ему не говорила, но уже несколько недель ходила расстроенная. Стала взбалмошной, совсем иначе развлекалась, изменила прическу и манеру разговаривать и ела не те блюда, что обычно.
— Я вас спросил, не бросилось ли вам в глаза что-нибудь, когда вы вошли в комнату?
— Понимаю. Вы имеете в виду револьвер.
— Разве было не так?
— Возможно. Но не в тот момент.
— А когда же? После того как разделись?
— Да. Я тогда сидел.
— Где именно?
— В кресле.
Кресло было опрокинуто. Насколько помнится, сам Бош его не ронял.
— Поставьте его, пожалуйста, на прежнее место и сядьте.
Альбер сделал, как было велено, хотя кресло оказалось повернутым в сторону кровати и в глаза вновь бросились пятна крови.
— А теперь продемонстрируйте все то, что вы вчера проделали.
— Он читал почту.
— Ни слова не говоря?
— Он свистел. У него была привычка насвистывать какую-нибудь мелодию.
— Что же делали вы?
— Ничего. Ждал, когда Серж кончит читать, и смотрел на него.
— И долго это продолжалось?
— Минуты три-четыре.
— И тогда у вас состоялся разговор?
— Никакого разговора не произошло. Мне стало жарко. В кресле было неудобно. Поднявшись, я подошел к постели, чтобы поднять упавший конверт. Он и сейчас находится на ночном столике, куда я его положил.
— Продолжайте.
— Я задел револьвер и машинально взял его в руки, как бы прикидывая вес.
— Вы уже решили убить Николя?
— Полагаю, что да.
— Когда же именно?
— Я уже говорил об этом инспектору в Орлеане. Несколько недель назад.
— Вы сказали: несколько месяцев назад.
— Возможно.
— Но вы не знали, что это произойдет именно в тот вечер?
— Нет. Я взял револьвер и направил его на Сержа. Он поднял голову и сказал: «Осторожно, дорогой! Он заряжен!»
— Возьмите оружие. Покажите, как все было.
Бош испытывал досаду и стыд оттого, что позволил втянуть себя в эту нелепую игру. Да еще в присутствии важных господ, которые наблюдали за ней с серьезным видом.
— Я находился вот здесь. Выстрелил почти в упор.
— Вы не боялись, что выстрел услышат соседи?
— Я об этом не думал.
Комиссар что-то заметил вполголоса, обращаясь к судебному следователю, и тот спросил арестованного:
— Вы заявили, что в соседней квартире была вечеринка и оттуда доносилась музыка?
— Нет. Вернее, теперь я вспоминаю: когда сидел в кресле, я слышал музыку. Она меня раздражала. Мелодия была заезженная, я ее не люблю.
— Почему?
— Не люблю, и все.
— Вы рассчитывали, что из-за шума в соседней квартире на выстрел не обратят внимание?
— Нет.
Жестом комиссар показал, что удовлетворен ответами, но судебный следователь продолжил:
— Итак, вы выстрелили. Что произошло потом?
— Вместо того, чтобы упасть, как я ожидал, он приподнялся. Я увидел его голые ноги, высунувшиеся из-под одеяла.
— Прошу прощения. Вы сказали: голые ноги…
— Ложась в постель, он никогда не надевал пижамные брюки.
— Откуда вам это известно?
