На мысль о сходстве между двумя городами Турецкого навела промелькнувшая на углу табличка с названием улицы: «Тимирязевская». Александр Борисович вспомнил, что в Москве тоже есть улица Тимирязевская. А также, напоминая о московской топонимике, в Сочи имелись улица Островского и улица Воровского, улица Чехова и улица Гончарова, улица Каширская и улица Армянская. В Сочи был даже — вот смех! — Цветной бульвар.
«Названия — это, конечно, не главное, — продолжал вести свои мысленные заметки Турецкий. — Тем более в Сочи полно и своих названий, несущих отпечаток южного колорита: всякие там Инжирные, Абрикосовые, Виноградные, Бамбуковые… Дело в том, что как Москва, так и Сочи — города, предоставляющие чрезвычайные возможности. За овладение ресурсами и там, и там идет борьба — между бандитами и органами правопорядка, между разными бандитскими группировками. И с конкурентами там и тут расправляются жестоко. Крайне жестоко…»
Хоронили Липатова при большом стечении народа: и сочинского, и приезжего. Многих Борис Никифорович раздражал своей бескомпромиссностью, и они явились, чтобы увидеть его в гробу; еще большему количеству людей сделал добро, и они пришли, чтобы отдать ему последнюю дань уважения. Лицо, более не искаженное страданиями, благообразно выглядывало из венков и букетов, притушевывающих бледность смерти. Погода воцарилась веселенькая, с пением раздухарившихся птичек, с полоскавшимся высоко и ослепительно влажным, полным стремительно бегущих облаков небом, и не понять было: уместна ли в день погребения такая погода, или лучше было бы, чтобы на свежую могилу лил дождь? Вдова на похоронах не плакала: перегорела. Сослуживцы Бориса Никифоровича старались выражать молчаливое сочувствие и мужественную скорбь. В нескольких скупых речах, произнесенных на кладбище, прозвучало упоминание о том, что безвременная смерть прокурора Липатова не останется безнаказанной и карающая рука правосудия настигнет убийцу.
Эта самая карающая рука правосудия, по идее, принадлежала Александру Борисовичу Турецкому, которому поручили вести еще и дело об убийстве Липатова, справедливо полагая, что оно напрямую связано с делом «Хостинского комплекса». И, вернувшись с кладбища, он привычно погрузился в кипы документов. «Ищи, кому выгодно» — этого заведенного древними римлянами правила никто не отменял. Кому еще, кроме хостинских братков, понадобилось бы убивать прокурора города Сочи? Задача заключалась в том, чтобы вычислить исполнителя. На этом пути Турецкий видел три варианта.
Во-первых, исполнителем мог стать какой-то неучтенный член «Хостинского комплекса», который, в отличие от своих менее удачливых собратьев, не «грел сейчас нары СИЗО № 1. Не исключено, что, по мнению Славы, это был печально знаменитый Зубр. А может, и не сам Зубр, а некто, назвавшийся его кличкой.
Во-вторых, те «хостинцы», кто благодаря объединенным усилиям Липатова, Воронина и приезжих защитников правопорядка попали на нары, имели возможность через третьих лиц нанять киллера из пришлых, чтобы он расправился с Липатовым. Страна чудес, один побег Сапина чего стоит!
И, наконец (но не в последнюю очередь), убить Липатова мог и сам сбежавший Сапин. Описание внешности в общих чертах совпадает: молодой блондин среднего роста тюремную одежду наверняка сразу же сменил на цивильную… И сроки побега совпадают с возможностью совершить это убийство! Главное, что препятствовало Турецкому принять эту версию в качестве рабочей, — упомянутая свидетельницей деталь: «шершавое лицо». Что это: плод разгулявшегося воображения девушки, по мнению которой убийца обязан быть уродлив, или реальная важная примета? У Сапина, судя по фотографиям, не отмечалось никаких дефектов на коже лица. В тюрьме он аккуратно брился, в целом показал себя как завзятый аккуратист… Нет, вряд ли это он!
Превозмогая естественную жалость к убитому прокурору, Турецкий вчитался в результаты судебно-медицинской экспертизы. Смерть наступила от первых ранений, повредивших сердечную сумку и крупные сосуды средостения. Третья и четвертая пули застряли в портфеле, которым прикрывался раненый Липатов, упав на спину. Контрольного выстрела в голову убийца не произвел. С одной стороны, это могло свидетельствовать о малоопытности киллера, упустившего такой важный момент своего ремесла, с другой — о его самоуверенности: он был настолько уверен, что Липатов уже покойник, что не стал его добивать. То, что Борис Никифорович скончался, позволяет признать более весомой вторую версию, не так ли?
Возможно ли, чтобы тот, кто убрал Липатова, был официальным киллером «Хостинского комплекса»? Безумная мысль, которую несколько дней назад аргументированно оспорил бы сам Турецкий. Трудясь над «хостинским делом», он не разделял гипотезу, что «хостинцы» имели такового. Скорее всего, полагало следствие, совершенные за много лет убийства были делом разных людей. Разный почерк, разные обстоятельства. В отдельных случаях убийц удалось установить, в других — нет. Но не могло ли так случиться, что самые громкие преступления «хостинцев» совершены одной рукой? В них, если приглядеться, можно было заметить что-то общее… Точность выстрела? Нет, даже не это… Демонстративность? Пожалуй, да.
Первым по демонстративности — и хронологически первым — из цепочки громких убийств стало убийство Гейдара Музаева. Благодаря разгулу местной преступности чеченская мафия не успела проявить себя в Сочи, быстро сдав позиции русско-украинскому по составу «Хостинскому комплексу». А может быть, причина заключалась в том, что чеченцы на территории Сочи подобрались особенные, не слишком настаивающие на собственной чеченской идентичности. Главарь их, Гейдар, даже имя свое не любил: предпочитал, чтобы все его называли Гришей. Выглядел он тоже вполне по-европейски: носил элегантные костюмы, тщательно брил тугие гладкие щеки. Матово-смуглая кожа и похожие на маслины, несколько слащавые глаза придавали ему вид итальянского актера на роли любовников. Вопреки внешности, имел сильный характер… пока его не застрелили. Накануне свадьбы. Это было жестоко. Люди Музаева даже не смогли отомстить за своего предводителя: с обезглавленной чеченской группировкой легко оказалось покончить.
Турецкому ясно вспомнилась невеста Музаева, совершенно непохожая на стереотипный образ подруги чеченского криминального лидера. Не разукрашенная, обвешанная блестящими побрякушками шалава, которую чеченец берет во временное сексуальное пользование на чужой территории, но и не скрытая паранджой скромница, непрерывно рожающая детей во славу родного тейпа. Обычная русская девушка: высокая, крупнотелая, с продолговатыми серыми глазами и светло-русыми волосами до пояса, по профессии — медсестра. Как же ее звали: Варя или Валя? Она долго доказывала Турецкому, что Гриша за последний год, что они познакомились, сильно изменился, стал добрым и ласковым. Обещал оставить свой преступный промысел, собирался креститься ради нее, чтобы они потом могли венчаться в церкви, о чем она всегда мечтала… Если бы не этот костюм! Музаева убили, когда он шел на примерку свадебного костюма, и в устах невесты этот костюм превращался в причину всех бед, словно если бы Гриша согласился присутствовать на своей свадьбе в футболке и джинсах, его не убили бы… А вдруг и впрямь не убили бы или убили бы раньше или позже? Вдруг убийца нарочно подгадал эффектный момент?
Фигурой совсем иного рода, чем Гриша Музаев, был Артем Алексеевич Артемов — вторая громкая жертва «хостинцев». Если Гриша по натуре был порывистым и переменчивым романтиком, Артемов — стопроцентный прагматик. В годы перестройки первым прикинул, что к чему, помножил легкость обогащения на относительную слабость властей и принялся с упорством и энергией подминать под себя коммерческие структуры города Кудепста. «Медленно жующие челюсти» — о ком это из римских императоров сказано? Чтобы стать императором местного масштаба, Артемов пережевывал соперников с хрустом, измельчал их в труху. К собственной досаде, переоценил слабость правоохранительных органов и вследствие этой ошибки провел годы жизни, которые могли бы стать лучшими, в местах, весьма отдаленных от субтропической зоны. Вернувшись, никак не мог смириться с тем, что, пока он сидел, по его стопам пошли молодые и вострые, которые захватили его место в городе и отдавать не собирались. Артемов возмутился и начал действовать. Не привыкший уступать никому и ни в чем, он, едва вернув себе часть прежних денег и влияния, стал вести себя так, словно он и прекращал оставаться главным боссом. Частью имиджа стал черный, со стальным отливом, навороченный, бронированный, само собой, «кадиллак». Однако даже бронированные стекла время от времени опускаются. Этим воспользовался убийца, чтобы уложить из автомата и самого Артемова, и его шофера. Прямо-таки как в фильме «Крестный отец».
