Вполголоса, без изображения, урчал телевизор. Без картинки – это уже радио. Выбираться из постели не хотелось. Марина пустила струйку дыма, стряхнула пепел на пол, потянулась, зевнула. Укладываясь спать, колец она не снимала – мало ли что случится в занюханной гостинице; вытянув из-под одеяла руку, она посмотрела на пальцы. «Красивые, – сказала Марина, – я красивая». Она оглядела висящий над кроватью коврик, провела рукой. «Пусть скажут, что это гобелен, – подумала Марина. – Маразматики. И это лучший номер? Повсюду врут. Как будто только этому и учились. Еще бы „Грачи сюда прилетели“ повесили. Или „Грачи прилетели“? А линолеум? Мерзость, одним словом. Ай, пошли они к черту!»
Марина вновь посмотрела на руку: «Сюда еще бы обручальное, и можно считать, что жизнь удалась». А то, что изображали на одноименном плакате – икра в форме материков на блинах-полушариях – это не «жизнь». К блинам да икре мужик нужен. Не сидеть же, лопать в одиночку. И поговорить не с кем. И не то, чтобы мужиков не было – полно – мужа не было. Казалось бы, успешная деловая женщина, заметь – красоты необыкновенной – все при ней, красивая упаковка, бездна обаяния. Ан нет, одни эгоисты проклятые. Сначала о высоких материях треплются – она обманывается и в постель их приглашает – а потом ноги вытирают. Сволочи.
Из кого выбирать прикажешь? Ведь она к ним и так, и эдак. Силантьеву даже квартиру снимала. И все без толку. Все без толку. Еле выкурила. Подруга подобрала… Сейчас мучается. И не подруга она вовсе. Так, собутыльница старая. «Собутыльница, мыльница, пепельница…» Марина спрятала руку. Ведь она тебе и стройная, и молодая, и умная… А мужиков нет как нет. «Ау, мужики, вы где?! – крикнула Марина и треснула пяткой по стене. – Не отзываетесь? И хрен с вами!»
И ведь все удивляются: ни разу не была замужем. Ни ра-зи-ка. Уже и стыдно делается. И приходится всячески избегать этой темы. Мать просто задолбала. Легко говорить, в их время все были одинаковые: что мужики, что бабы. Все из колхоза: выбирай – не хочу. Легко им было. А сейчас? Нет, колхозники и теперь остались, полно их. Толкаются, скупердяйничают… Только она-то не колхозница! Не с голодного края. Гордость имеет. А вот они ее не имеют. Все налопаться хотят – аж за ушами трещит. За жратвой человека не видят. Ее не видят, какая она. Сво-ло-чи. Все им мало: денег, шмоток, успеха. Икра и материки… Это не жизнь, не жизнь.
Марина поднялась, бросила в стакан окурок, выключила телевизор, вновь нырнула под одеяло. И что она сюда притащилась? Иосифа обидела. Марина выпростала ногу, повертела перед собой, вытянула как балерина. Взгляд сбежал со ступни, ткнулся в окно. Алоэ? Марина прищурилась. «Я же говорю, колхоз, – шепнула она. – Поубивала бы». А Иосифа жалко. Мужичишка хороший. Вот только сердце к нему не лежит. Невысокий, лысый. И она с легкостью бы стерпела… Но он потеет. А это уже ни в какие ворота. А умный до чего – аж хитрый. Телефон дал. Нужно будет позвонить. «Как они там, без меня? – подумала Марина. – Да рады они, рады! Никто не пилит, не гонит вперед, можно расслабиться, чаи распивать». Марина пошарила глазами по номеру. Где сумка? «Сумка где? – сказала она. – А, вот!» На цыпочках бросилась к двери, сняла с ручки сумку, стремглав вернулась в постель. И телефон у него «умный» – не разберешь, во что тыкать.
Она щелкнула кнопками, приложила телефон к уху.
– Алло, Джозеф?
– Ты где? – спросил адвокат.
– Понятия не имею, – засмеялась Марина.
– И все же.
– Умерла, наверное, – сказала Марина.
– Не говори глупостей.
– Какой-то город. Свежий, что ли…
– Снежин, – догадался адвокат.
– Все равно, – отрезала Марина. – Ты вот что… Передай Соловьевой, чтобы Эсму пригласила на понедельник. Нет, пусть на среду…
– К среде вернешься? – спросил адвокат.
– Если воскресну… – пошутила Марина и нажала отбой.
Марине захотелось сделать что-то необычное, шумное, потрясающее основы общественной и индивидуальной морали, взорвать себя, эту гостиницу, город. Но вместо взрыва она подоткнула вокруг себя одеяло, вытянулась селедкой, вздохнула и закрыла глаза. Пропади оно все пропадом!
* * *
Из всех кроссвордов Марина любила простые. Максимально простые. Те, где имеются черные квадратики. Все эти китайские, шведские – или какие еще? – она не жаловала. Ручка писала плохо. «Ужас, – подумала Марина, – все один к одному. Какая-то бесконечная черная полоса». Марина попробовала расписать ручку на полях газеты. Получилось.
«Группа выдающихся деятелей на каком-либо поприще. Бан-да. Пять букв. Нет, „банда“ не подходит, нужно шесть. „Крохоборы“ тоже не подходит. И „кровопийцы“. Ладно, что у нас дальше? Лицо мужского пола по отношению к родителям. Гад. „Гад“ подходит. – Марина улыбнулась, вписала слово. – Преданный, стойкий участник какого-либо общественного движения, член какой-либо организации. Тряпка! Шесть букв. По горизонтали. Пишем. Какого „стойкого“ не возьми – одни тряпки. Тряпка не тряпке и тряпкой погоняет. Дальше. Тот, кто совершил подвиг, проявив личное мужество, стойкость, готовность к самопожертвованию. Мразь, кто же еще? Сначала самопожертвование, а потом, глядишь, разбогател! – Марина внесла искомое слово. – Храбрый, доблестный воин (Русь IX–XIII веков). Бабник! Все они храбрые до поры, до времени. А потом – в кусты. Доблестный воин… Ага, ага. Следующее. 16 по вертикали. Тот, кто оказывает кому-либо покровительство, поддержку. Защитник, заступник. – Марина задумалась. Сложное попалось слово. И ничего, кроме „покровитель“ в голову не приходило. – Нич-то-жест-во! – Нашлась она. – Ничтожество и есть. Поехали дальше. Человек как член общества. Человек, занимающий высокое общественное положение, пользующийся авторитетом, известностью, особа, персона. Человек с его специфическими особенностями; личность. – Марина сосчитала количество букв. – Ну, это самое легкое, пишем: „урод“. 21 по вертикали. Тот, кто в процессе творчества создал что-либо материально или духовно ценное. „Дебил?“ Не подходит. „Тварь?“ Не подходит: нужно шесть букв. И „мерзавец“ не подходит. Остается „свинья“! Прекрасно. А вот „дебил“ мы поставим сюда: „Музыкант, за плату играющий на танцевальных вечерах. Пианист, в эпоху немого кино игрой сопровождавший демонстрацию фильма“. Знаем мы двух таперов, знаем!»
Марина полюбовалась на дело рук своих. Квадратики кроссворда потихоньку заполнялись. И ничего, что некоторые буквы на пересечении слов немного – ха-ха, совсем чуть-чуть – не совпадали: такие места Марина обходила революционным образом – ставила в квадратике вторую буковку. Рядышком с первой. Ее кроссворд – что хотела, то и делала. Она откинулась на подушку. Очередное слово поставило Марину в тупик. Три известные буквы «т», "р" и «а», несложный вопрос, а ответа нет. Она перечитала вопрос. Гимнастический снаряд или приспособление для выполнения цирковых номеров воздушной гимнастики, представляющие собой горизонтальную перекладину, подвешенную на двух тросах. На восемь букв с первым слогом «тра» Марина знала одно слово, но оно сюда не подходило. «Трахнуть» – это глагол, в кроссвордах же допускаются лишь существительные. «Тра-тра-тра, – пропела Марина, – тра-ра-ра». И решила оставить «трахнуть». Марина ткнула ручку в газету. На букве «н» ручка умерла окончательно. Марина швырнула ею в телевизор.
«Черт! – выругалась она. – Есть здесь кто?» Марина двинула пяткой в стенку. Подождала и пнула вновь. Тишина. «Ну нет, – предупредила Марина, – от меня так просто не отделаешься!» Она натянула ботинки, обошла кровать, прислонилась спиной к стене. Махнув ногой, Марина что есть силы громыхнула каблуком. Еще, еще… Она барабанила не останавливаясь. «Мерзавцы! – обиделась Марина. – Не идти же к ним в трусах? Эй, есть здесь кто?!» Только эхо звякнуло в номере. Марина подошла к противоположной стене. Прилипла ухом. Ни шороха. Пнула, на всякий случай. Тишина. «В этой дыре никого нет, – сообразила Марина. – Я тут единственная. Как всегда». Марина щелкнула зажигалкой, обернулась. «Сейчас все здесь спалю к чертовой матери», – сказала она. Отступать она не умела. «Начнем с занавески…» Марина поднесла зажигалку: пламя, не заставляя себя ждать, скатилось на ткань, миллиметр за миллиметром потекло вверх. Марина прошла к столу, вынула из пачки сигарету, вернулась к окну, прикурила от занавески. Красиво. Марина склонила голову, замерла. Под потолком расползалось симпатичное дымное облако. «А вдруг из него дождь пойдет? – подумала Марина и тут же возразила. – Не пойдет, чудес не бывает». Пламя росло. «А ну тебя!» – крикнула Марина и пнула ботинком. Пламя не послушалось и продолжило путь. Марине это не понравилось – она не хотела быть в роли подчиненного. А тут какой-то огонь! Марина метнулась к столу, схватила графин. «Не желаешь по-хорошему?! Вот тебе, вот!» Пламя выплюнуло последнюю порцию дыма, как испустило дух, и увяло.
