— Ну хватит.
— Что? — не понял Казанский.
— Хватит этой болтовни, — сказал генеральный.
На лице Казанского нарисовалось замешательство.
— Я не пони… — начал было он, но Истомин его прервал:
— Вот именно, — с холодком в голосе сказал он. — Не по-ни-ма-ете! — И генпрокурор поднял палец.
Казанский посмотрел на этот поднятый палец и, незаметно для себя, поежился. В его сердце прокрались мрачные предчувствия. Он нахмурился:
— Позвольте, Игорь Михайлович, но я действительно не понимаю.
Генпрокурор отодвинул от себя пустую чашку, положил руки на стол и сложил пальцы в замок. Посмотрел на Казанского исподлобья.
— Вы обвиняете Берлина в совершении преступлений, предусмотренных шестью статьями Уголовного кодекса. А между тем все ваши домыслы строятся на том простом факте, что Борис Берлин был директором банка «Темп». Так?
— Ну в общем…
— Так вот, — сдвинул брови Истомин. — Берлин — не директор банка «Темп», а директор его дочернего банка — «Монаполис». И я не понимаю, как вы могли упустить этот факт. Как вы могли нагромоздить человеку кучу обвинений, не разобравшись даже в том, где и кем он работает.
Под гневным взглядом генерального Казанский покраснел и словно бы уменьшился в росте.
— Да, но я… — Казанский осекся, не зная, что сказать; а говорить надо было, потому что генеральный молчал, и, если бы Казанский тоже замолчал, тишина стала бы гнетуще-невыносимой.
— Что — вы? — резко спросил Истомин.
— У меня, вероятно, недостаточно тщательно проверены факты и…
Казанский вновь замолчал. Он чувствовал себя школьником, пришедшим в кабинет директора на разнос, и от этого мерзкого, унизительного чувства Владимиру Михайловичу было еще больше не по себе.
Тут Истомин вздохнул, расцепил пальцы рук и откинулся на спинку кресла.
— Дело против Берлина придется прекратить ввиду отсутствия события преступления, — устало произнес он, перестав сверлить Казанского взглядом. — Вы поставили всех нас в дурацкое положение, Владимир Михайлович. Однако «это не означает, что нам следует отказаться от обвинения. Официальный директор банка «Темп» — предприниматель Василий Платонов. Всю тяжесть обвинения вы должны перенести на него. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Разумеется, — кивнул воспрявший духом Казанский.
— Но это только в том случае, если у вас будут достаточные основания. Еще раз проверьте все факты. Но только тщательно, Владимир Михайлович. Тщательно!
Казанский, поняв, что буря миновала, с готовностью кивнул:
— Конечно. А… — Он осекся.
— Что? — резко спросил Генеральный.
— А что делать с Берлиным?
— То есть как это что? — поднял брови генеральный.
Казанский кашлянул в кулак и сказал:
— Игорь Михайлович, я печенкой чувствую, что он в этом деле — по уши. Независимо от того, директором какого банка он официально является.
Истомин долго и пристально смотрел на Казанского, затем развел ладони:
— Докажите это. Насколько я понимаю, для вас это теперь — вопрос чести. И не только человеческой, но и профессиональной. Так?
— Так, — покорно кивнул Казанский.
— Ну а раз так, значит, идите и действуйте.
Владимир Михайлович Казанский был вне себя от ярости- Надо же так ошибиться! У него в голове не вмещалось: как он — опытный юрист, который строил все свои гипотезы и обвинения только на жестких основаниях, — мог так опростоволоситься? Если бы Владимир Михайлович верил в дьявола, он бы приписал это наваждение ему. Но поскольку ни Бога, ни дьявола в природе не существовало, винить нужно было только себя самого.
Сидя в кабинете, Казанский попытался успокоиться и тщательно проанализировать ситуацию. Значит, Берлину удалось отвертеться? Гм… Ну уж нет. Упустить этого стервеца — вот что будет настоящей ошибкой! Казанский сжал руку в кулак и тяжело опустил его на столешницу. Теперь газетчики наперебой завопят о произволе Генпрокуратуры, да еще и на смех его поднимут. Нет. Тут нужно действовать по-иному.
Недаром коллеги за глаза называют Казанского «прокуратором». И еще (Владимир Михайлович знал это точно) за глаза поговаривают о том, что «от Казанского не ушел еще ни один преступник». Подобная репутация льстила Владимиру Михайловичу, и он не мог допустить, чтобы пресса из героя и грозы олигархов превратила его в шута горохового.
Так-с. Значит, Борис Берлин — директор банка «Монаполис»… А уж не тот ли это «Монаполис», совладельцем которого является Виктор Викторович Семеновский?
С этого пункта мысль Казанского завертелась с поразительной быстротой. Виктор Семеновский был директором фирмы «Росспецстрой», и Казанский давно уже взял его на заметку. Большой босс, черт бы его побрал! У этого «большого босса» (Владимир Михайлович Казанский был на девяносто пять процентов в этом уверен) рыло было не то что в пушку, но в такой донной грязи, что его следовало как можно скорее взять за жабры. Махинации со строительными векселями — это вам не шутка! А раз Семеновский и Берлин — совладельцы банка, то и Берлин не мог стоять в стороне от этих махинаций.
А что, если никаких махинаций нет? Казанский усмехнулся: «Как же — нет. Да весь наш российский бизнес на махинациях построен. И эти двое — не исключение. Все они там одним морским узлом повязаны!» А раз так, то надо действовать, и действовать быстрее.
Еще несколько секунд Казанский просидел неподвижно, просчитывая свои дальнейшие ходы. Затем протянул руку и снял трубку телефона:
— Алло, Нофель Ринатович там?.. Когда?.. Хорошо. Как только вернется, передайте ему, чтобы зашел ко мне.
Казанский положил трубку на рычаг, сложил руки на груди и стал ждать, продолжая размышлять над перспективами «нового дела Бориса Берлина».
Вскоре в дверь постучали.
— Войдите! — сказал Казанский.
Дверь открылась, и в образовавшемся проеме показалась чернявая голова следователя Нофеля Керимова.
— Вызывали, Владимир Михайлович?
— Да, Нофель, заходи.
Нофель Керимов был одним из тех следователей, кому Казанский мог доверить это дело и быть уверенным, что оно будет расследовано так, как он, Казанский, этого захочет. Нофель ловил указания начальника на лету, понимал их с полуслова. Он, так же как и сам Владимир Михайлович, ненавидел олигархов и журналистов, а потому Казанский чувствовал к нему теплые, почти отеческие чувства.
Керимов вошел в кабинет и прошел к столу.
— Садись, — сказал ему Казанский и указал на кресло.
Керимов плюхнулся в кресло и посмотрел на шефа преданным и послушным взглядом. «Прямо как собака», — подумал про него Казанский. Однако он прекрасно знал, что и самая преданная собака может по ошибке, из мести или в слепой ярости укусить хозяина, поэтому никогда не позволял себе пренебрежительного тона в общении с этим чернявым татарином.
— Ты сейчас вроде особо не занят? — поинтересовался Казанский у Керимова.
Тот качнул головой:
— Да нет, Владимир Михайлович. А что, у вас для меня есть задание?
— Есть, Нофель. И задание чрезвычайной важности.
Керимов нахмурился, давая понять, что готов внимать каждому слову «хозяина».
— Дело, Нофель, в следующем, — начал Казанский. И медленно, слово за словом, изложил ему свой план.
Виктор Викторович Семеновский, рослый толстяк с ежиком светлых волос и пухлым, нагловатым лицом, провел ладонью по волосам, вежливо, через силу улыбнулся и сказал, обращаясь к Керимову:
— Простите, как вас по батюшке?
— Нофель Ринатович, — ответил следователь.
Услышав имя и отчество Керимова, Семеновский
ухмыльнулся.
— Что вас насмешило? — поинтересовался Керимов у задержанного бизнесмена.
Тот покачал головой:
— Ничего. Послушайте, Шнофель Ринатович….
— Нофель.
— Простите. Нофель Ринатович, я просидел здесь черт знает сколько времени. Я не принцесса на горошине и не стану жаловаться на жесткую постель. И я понимаю, что речь идет о чем-то серьезном, раз меня бросили в изолятор. Но из первого нашего с вами разговора… сразу после моего задержания… я ничего толком не понял.
— Еще бы, — с ядовитой улыбкой кивнул Керимов. — Ведь вы были пьяны.
— Это не то слово, — возразил бизнесмен. — Скорее, я был немного «выпимши». Так вот из нашего с вами предыдущего разговора я лишь уловил, что мне шьют кражу каких-то совершенно фантастических денег.
Керимов прищурил карие, миндалевидные глаза и сказал:
— Гражданин Семеновский, вам предъявлено обвинение в хищении миллиарда долларов.
— Миллиарда! — Семеновский как-то неуверенно усмехнулся. Казалось, он не может понять, всерьез говорит следователь или шутит. И поскольку лицо Керимова оставалось серьезным, Семеновский и сам стер с лица улыбку и вежливо попросил: — А вот с этого места поподробнее, пожалуйста.
