— Кто «он»? — спросил я.
Не знаю, то ли он не слышал меня, то ли не счел нужным отвечать. Видимо, глубоко задумался. Потом вдруг словно бы ожил и устремился прочь — мимо двери «спального» коридора, прямиком в угол.
Лестница! Как же это я проморгал! Она вела наверх, шла наискось вдоль стены к потолку. Увитая сбоку плющом, она коварно пряталась от глаз.
Веспер Юнсон на своих коротеньких ножках быстро взлетел вверх по ступенькам. Я нерешительно последовал за ним. Полицейский фотограф на нас даже и не взглянул. Он наконец наладил свой аппарат и теперь водружал его на штатив.
Что лестница выведет на крышу, я, конечно, сообразил, но никак не ожидал очутиться среди цветов и листвы, в саду. Я с удивлением огляделся по сторонам. Вдоль зеленого парапета, окружавшего весь сад, тянулись широкие грядки. Среди клевера и обычной травы цвели белая купёна, синий водосбор, стыдливые анемоны, лесные фиалки, статные тюльпаны. Возле квадратной надстройки — там, видимо, размещался механизм лифта — рядком стояли деревца сирени. Одно из них засохло и увяло, бутоны на нем побурели и съежились, зато остальные цвели пышным цветом. Деревца были на удивление высокие, сильные, и я подумал, что посадили их много десятилетий назад. Кроме сирени, было еще несколько кленов, вязов и ясеней.
Да, заложен этот сад, без сомнения, давно. И модернизация, проведенная в доме, его совершенно не коснулась. Однако и здесь чувствовалось отсутствие заботливой женской руки. Свен Лесслер, как видно, не очень-то интересовался своей садовой террасой, но все же предпочитал содержать ее в надлежащем порядке.
Позвольте, а куда же подевался начальник уголовной полиции? Я прошел немного вперед, сунулся на разведку в гущу гроздьев сирени и кленовой листвы. Нет, за квадратным строеньицем его не видать. Кроме пустой железной скамейки, там вообще ничего нет. Совсем с другой стороны послышались быстрые шаги, и из зелени вынырнул коротышка Юнсон.
— Все ясно,— уныло сказал он, махнув рукой назад.— Там выход, незапертый.
По короткой железной лесенке мы спустились в узкий проход, который шел вдоль края более низкой террасы. С одного боку тянулись ржавые перила, с другого — стенка высотой мне до плеча. За нею находился еще садик, судя по всему соседский.
Проход уперся в приземистую надстройку наподобие башни, с железной дверцей, которая, скрипнув, отворилась от легкого толчка юнсоновской руки. Секундой позже мы очутились на верхней площадке другой парадной.
— Вот этой дорогой и ушел стакан,— горько подытожил Веспер Юнсон.— Беспримерный скандал,— пробормотал он.— Только начали расследование — и на тебе!
Я хорошо понимал, каково сейчас новоиспеченному начальнику уголовной полиции.
— Тот, кто унес стакан, вряд ли успел далеко уйти,— сказал я.— Может, стоит…
— Если ноги у него такие же прыткие, как у Хэгга[8] он сейчас уже на площади Густав-Адольфс-торг,— перебил Веспер Юнсон.— А уж на велосипеде и вовсе, поди, в Эншеде.
Мы вернулись на верхнюю террасу. Усатый коротышка осторожно ступил на грядку между мелкими розовыми цветочками и распускающимся кустом шиповника и облокотился на перила. Так он стоял некоторое время, глядя на город.
Вид в самом деле был красивый. Глубоко внизу сплеталась в причудливый узор белая тесьма мостовых Шлюзовой развязки, дальше — Старый город с его нагромождением ступенчатых фронтонов и крутых железных крыш. За ним мало-помалу уходили в голубоватую дымку дома Норрмальма.
Только теперь я обратил внимание на странные металлические леса с наружной стороны стены, которые возвышались над перилами террасы и частично закрывали обзор. Сооружение вправду напоминало обычные строительные леса: узкие, расположенные на разных уровнях платформы, соединенные крутыми лесенками. Лишь разглядев множество электрических проводов, тянувшихся по ржавым балкам, и плотную цепочку лампочек, я сообразил, что этот остов — изнанка световой рекламы. И не какой-нибудь, а одной из самых броских среди стокгольмской рекламной флоры — желтого тюбика «Стоматола» с красной зубной пастой. Неожиданный сюрприз, что да, то да.
Внезапно Веспер Юнсон возвратился в проход и перчаткой стряхнул с брюк легкую цветочную пыльцу.
— Идемте,— коротко сказал он и первым спустился в гостиную.
Там уже был медик в сопровождении нескольких молчаливых людей. Полицейский фотограф как раз закончил работу, и медик готовился приступить к осмотру тела.
Я сошел в нижний холл за своим фотоаппаратом и на обратном пути столкнулся с Веспером Юнсоном.
— Никаких съемок,— решительно сказал он.— А если будете писать, сначала покажите мне.
— Я не пищу,— объяснил я.— Диктую в редакции. Он пожал плечами.
— Дело ваше. Но я хочу прочесть в корректуре, а не в газете.
— All right,— сказал я и спустился вниз в надежде отыскать тихий уголок, где можно сосредоточиться и сделать кой-какие наброски.
Из столовой я через раздвижную дверь прошел в библиотеку. У окна, занимавшего почти весь торец, стоял письменный стол. Остальные стены сплошь закрыты высокими книжными шкафами, перед камином из серого мрамора — три мягких кожаных кресла и темный курительный столик.
Я опустился в кресло, сунул в зубы сигарету, достал блокнот и карандаш, собираясь поиграть в журналиста. Когда я протянул руку за спичечным коробком, мой взгляд упал на книгу — открытая, она лежала на курительном столике. Это был том Шведской энциклопедии. «Ручной мяч» прочел я на левой странице. И замер. Вверху жирным шрифтом было напечатано: РУЧНОЕ ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ.
Мне стало не по себе, а тут еще и картинки: фитильный и ударно-капсюльный замок, автоматический затвор и в самом низу — чертеж автоматической винтовки.
Кто же сидел здесь, в этом мирном уголке, изучая устройство ручного огнестрельного оружия? И с какой целью?
Но, Бог мой, ведь статью о ручном огнестрельном оружии можно открыть и без дурного умысла. В конце концов, не исключено, что человека, читавшего энциклопедию, интересовал ручной мяч или ручные машины, которые располагались на том же развороте.
Я все-таки решил взяться за карандаш, и тут выяснилось, что он, как назло, затупился. Я подошел к письменному столу. Но, кроме изящного бювара, ничего там не нашел. Вспомнив, что видел карандаш на подзеркальнике в холле, я поспешил туда. Правильно, вот он.
Я уже повернул обратно, как вдруг за входной дверью мне почудился какой-то шорох. На миг я затаил дыхание и прислушался. Да, на площадке кто-то был.
Я распахнул дверь и выглянул. Вверх по лестнице метнулась женская фигура.
В недоумении я бросился за ней. Посредине лестничного марша женщина остановилась и обернулась ко мне. Молодая, с медно-красными волосами, глаза заплаканные. Несколько секунд она смотрела на меня, потом быстро спустилась на площадку.
— Это я,— пролепетала она,— я во всем виновата.
Я совершенно не представлял себе, что говорить и как действовать, когда незнакомая молодая женщина вдруг признаётся, что виновна в убийстве,— опыта у меня было маловато. Может, надо было сказать, что-де каждое ее слово отныне может быть использовано против нее в суде. А может, крепко взять ее за плечо и ввести в квартиру.
Ничего такого я не сделал. Я просто стоял и удивленно смотрел на нее. По всей видимости, нервы ее были на пределе: бледное лицо, по контрасту с рыжими волосами казавшееся бескровным, застыло как маска, глаза неестественно большие, блестящие, дыхание учащенное.
— Может, войдем в квартиру? — наконец сказал я.
Ее пальцы комкали носовой платок.
— Вы, наверно, из полиции? — быстро спросила она.
— Нет. Полиция там.— Я жестом показал на дверь.
Она вдруг судорожно схватила меня за руку и прошептала:
— Что случилось? Он… он умер?
Глядя прямо в переливчато-зеленые глаза, я кивнул. Она было хотела что-то сказать, но передумала. Взгляд опустел, рука безвольно упала.
— О Господи,— пролепетала она и потеряла сознание, я едва успел ее подхватить.
На руках я внес ее в холл. Она была поразительно легкая, хотя ростом выше среднего. Пока я шел через пустую столовую, она что-то невнятно бормотала и жалобно, как ребенок, всхлипывала. Уложив ее в библиотеке на тахту, я вернулся в столовую — за водой. Обок резного серванта была приоткрытая дверь. Не иначе как вход во владения кухарки, решил я, толкнул дверь и очутился в маленькой буфетной, которая коридорчиком соединялась с просторной современной кухней.
У покрытого клеенкой стола сидела пухленькая седая старушка с живыми черными глазами. А перед нею стояли Веспер Юнсон и один из его людей.
— Значит, раньше вы его никогда не видели,— сказал начальник уголовной полиции.
Старушка тряхнула головой.
