Он повертел в руках какое-то непонятое ему устройство: а это еще что такое? Антисканер? Не похоже. Скорее всего, антикодграббер. Но почему тогда такой необычной формы – в виде запаянного со всех сторон шара? Но это было неподвластно его уму. Единственное, в чем он мог разобраться, так это в цене: такая сигнализация – удовольствие дорогое. От Вальки Гонивовка он слышал, что назначение антикодграббера, или, как его еще называли, охранной системы с плавающим кодом, в том, что каждый новый сигнал, передаваемый брелоком на центральный пульт, видоизменяется после каждой передачи. Конструкторы полагали, что, будучи однажды уловленным угонщиками, он ничего им не даст, так как в следующий раз, при постановке машины на охрану, устройство выдаст совершенно новый код.
Словом, без Гонивовка здесь было никак не разобраться. И Сурен небрежно бросил шар-устройство на стол – пусть студент копается, ему полезно и с научной, и с практической точки зрения.
В последние годы существования СССР Сурен считался одним из самых ловких и хитрых автомошенников. Его знали все подельщики, также промышляющие этим делом, и отдавали должное его криминальному таланту.
Начальник мастерской лишь уголком рта чуть улыбнулся: зря владелец так опасался за свою «бээмвушку», зря наставил на ней столько дорогих прибамбасов – она все равно оказалась в их гараже. Тем более он прекрасно помнил; что машину пригнали из Калининграда, да и там она побывала лишь транзитом из Германии.
Он опять поднял шар и, раздумывая, посмотрел на его поверхность: а не та ли эта застрахованная машина, которую хозяин сам отдал его людям и получил приличную сумму? Нет, конечно, не полную стоимость. Полную он получил в своей страховой компании, объявив через несколько дней после «сделки» об исчезновении беглянки.
Нет, эта была не та машина, которую угнали по «договоренности». По крайней мере, в таком случае дорогую сигнализацию демонтировать бы не стали.
Он еще на секунду задумался: куда теперь двинет этот автомобиль? В Азербайджан, Армению, Сибирь? Может случиться так, что уже сегодня вечером Шамиль приведет покупателя – и «БМВ» останется здесь, в Москве. Правда, ни он, ни Шамиль не дадут гарантии, что в одно прекрасное утро новый владелец и в столице сможет лишиться своего «мустанга» известной всему миру немецкой породы.
Но где все-таки задерживается Шамиль?
Снизу, из мастерских, раздался дружный хохот. «Никак опять что-нибудь Натюрморт отчебучил. Выгнал бы его Сурен давно, да где ж теперь найдешь такого художника по документам?» – подумал Сурен.
Он решил хотя бы на время отделаться от тяжелых мыслей и спуститься в мастерскую. Закрыл кабинет на ключ, потрогал дверь, проверяя, надежно ли защелкнулся язычок замка, и, опустив связку ключей в карман, стал спускаться по металлической лестнице.
Так и есть: чудил Натюрморт. На полу мастерской лежало несколько картинных рам с чистыми полотнами. С приспущенными джинсами, пошатываясь. Натюрморт следовал к стоящим рядом с «картинами» тазикам с разными автокрасками радужных тонов, опускал голую задницу в какой-нибудь один из них и, сделав несколько шагов к полотну, садился на него. Два вишневых полушария, оставленных на картине при помощи столь нестандартного трафарета, по заявлению Натюрморта, означали «заход солнца в осеннюю пору». Оранжевая картина называлась «Восход солнца». Сотворив таким образом несколько «бесценных полотен», Натюрморт наливал полстакана коньяка и провозглашал тост «за настоящее искусство».
– Что здесь опять происходит? – улыбаясь, спросил с лестницы Сурен.
– Натюрморт картины пишет, – сказал кто-то из мастеров.
– Вот увидишь, Сурен, завтра мои произведения современного абстракционизма будут в момент распроданы. На вернисажах и художественных выставках бродит немало дураков, которым подавай что-нибудь новенькое.
Натюрморт, показав пальцем в сторону одного из хохочущих парней с длинным горбатым носом, пьяным голосом продолжал:
– Мы с Вахой поспорили: если я продам хоть одну картину за сто долларов, то он мне покупает ящик «Смирноффа». Причем, – Натюрморт поднял указательный палец вверх, – именно американского, а не нашего. Наш ведь только для выпивки и годится, а «американец» мне для работы нужен – там концентрация спирта выше. Продаю две картины – два ящика. Но уже один «Смирноффа», а другой – российского «Смирнова» – для выпивки. Если три…
– Ты задницу-то мыть будешь, или так и останешься с неотпечатанным закатом, – оборвал тираду «художника» Сурен.
– Моя задница! Что хочу, то и делаю…
В это время Сурен услышал, как около мастерской завизжали тормоза «Мерседеса». Тут же заглох двигатель, урчание которого он бы не спутал ни с каким другим, хлопнула дверца, и уже через несколько секунд в цех вошел Шамиль.
Сурен спустился вниз и, протягивая руку, пошел навстречу хозяину:
– Совсем заждались, Тимурович…
Шамиль поздоровался с Суреном и с каждым из находящихся в мастерской. Подавая руку Натюрморту, улыбнулся открыто:
– Почему ты не клоун?
– Когда я десятилетку закончил, Шамиль Тимурович, в цирковом училище все места были уже заняты, и бабушка отвела меня в художественное. Впрочем, как видите, я прекрасно совмещаю и то и другое…
– Скоро тебе некогда будет заниматься совместительством.
– Рад стараться! – по-прежнему стоя с опущенными штанами, приложил к голове руку Натюрморт.
– Разговор есть, – сказал Шамиль Сурену и, не дожидаясь его, направился вверх по лестнице.
– Надо думать, – согласно кивнул в ответ начальник мастерской и пошел вслед за боссом.
Они закрыли кабинет на все замки, Шамиль развалился в единственном кресле, а Сурен уселся за свой стол, на котором все еще находились узлы и механизмы хитрого охранного устройства.
– Выпьешь что-нибудь? – спросил Сурен Шамиля.
Тот, казалось, не слышал его вопроса: глядел в пол в одну видимую только ему точку. Но через пару секунд поднял тяжелый взгляд на Сурена:
– Ты что-то сказал?
– Я спросил, какие проблемы. – ответил Сурен, разливая армянский коньяк в пузатые бокалы, которые успел достать из шкафчика.
– Проблемы, брат, – лучше не придумаешь. Ермолинские вояки-летуны выбросили нас из графика перевозок. Вот так!
Сурен ожидал услышать о чем угодно: о землетрясении, наводнении, даже о покорении землянами Марса, но только не о том, что военные летчики, которые уже в течение двух лет перевозили на «антеях» их «продукцию» в страны Закавказского региона, отказали им в услугах.
– Может быть, менты что-то пронюхали?
– Нет. Кто-то больше дал, – коротко пояснил Шамиль и залпом осушил бокал с коньяком.
Открыв глаза, Валька сначала не мог определить, где он находится. Но по бою напольных часов в гостиной догадался, что поздно ночью они всей компанией завалились к Славке, родители которого уже две недели жили на даче.
Часы пробили то ли шесть, то ли семь. Впрочем, наступило воскресенье, и спешить было некуда. Правда, по сумеркам за окном он догадался, что пошел только седьмой час. Он хотел снова с головой залезть под плед, но вспомнил, что укладывался в кровать не один, а с Вероникой. Вот и вторая подушка, хранящая тонкий запах ее духов. Тогда где же его зазноба?
Валька скинул одеяло и сел на краешек кровати. В утреннем сумеречном свете, который незаметно наполнял комнату, он старался разглядеть свои плавки: не выходить же в гостиную в чем мать родила. Но так и не обнаружив то, что хотел найти, Валька набросил на себя плед, и, неслышно ступая по мохнатому паласу, двинулся в сторону гостиной.
Стулья были разбросаны, на столе строй пустых бутылок и банок из-под импортного пива. Его плавки были подвязаны к одному их хрустальных плафонов люстры. С другого рожка свисал кружевной бюстгальтер. «Вот дикари, – подумал Валька, – не могут без фокусов». Он подошел ближе к столу, взял первую попавшую под руку банку – она была с пивом. Поеживаясь, он поднял с пола стул и, подсовывая под себя плед, уселся.
Сделав несколько глотков, он откинул голову на высокую спинку и снова посмотрел на украшенные нижним бельем рожки люстры. Бюстгальтер был Вероникин. Так где же она сама?
Он поставил банку на стол, поднялся и пошел в сторону спальни Славкиных родителей. Дверь в комнату была открыта. На широкой кровати спали его товарищ и возлюбленная. Правда, валетом. Валька вернулся в зал, взял стул и банку с пивом и, поддерживая подбородком плед, снова вернулся в спальню. Поставив стул посреди комнаты в двух метрах от спящих голубков, он уселся на него, положил ногу на ногу и как мог громко отхлебнул из банки. Но странный звонкий звук не оказал на спящих никакого воздействия. Тогда он еще раз громко присосался к банке, и Славка открыл глаза:
