«Ну и хорошо, — подумала я, отчего-то обидевшись на спрятавшегося от меня в лесу ребенка. — Ну и пожалуйста. Сиди в этом лесу, раз тебе так хочется. А я пойду домой. Дома хорошо, тепло, светло и уютно«. Я уже сделала шаг к тропинке, как вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Взгляд заставил меня обернуться. Я посмотрела из-за плеча и увидела Его. Прямо передо мной, сверкая золотой гривой, стоял огромный лев.
Лев смотрел на меня странными зелеными глазами. Чьи это глаза, подумала я и вспомнила — такие же глаза были у ребенка, которого я ищу в этом чертовом лесу. Лев поднял морду к небу и издал громкий рык. Мне показалось, что этот рык здорово напугал поганый лес. Во всяком случае, там случилось нечто вроде небольшого землетрясения. Лев прорычал снова. Я увидела, что зовущая меня домой тропинка на самом-то деле ведет в болото.
«Ах гады, — подумала я, — так вы хотели от меня избавиться!» Я благодарно посмотрела на своего спасителя. Он повернулся и повел меня в глубь чащи, туда, где я опять услышала призывный, просящий помощи детский плач. Я сделала шаг.
В это время раздался треск. Треск повторялся. Лев поднял морду и зарычал. В его светло-зеленых глазах появилось отчаяние. Он начал таять в воздухе, а я провалилась в дыру. Последнее, что я помнила, — как я лечу вниз со страшной быстротой…
* * *
Треск повторялся. Я открыла глаза. Меня разбудил телефон. Я посмотрела на часы. Стрелка показывала половину третьего ночи. Вот это да. Кто мог звонить мне глубокой ночью? Сразу подумалось: Марик… Что-то случилось с Мариком. Я вскочила и подбежала к телефону. Спросонья мои движения не отличались исключительной ловкостью, и по дороге я обрушила стул. Подняв трубку, пересохшими губами прошептала:
— Алло… — Только бы это не касалось Марика. Только бы все было нормально.
Сначала мне не ответили. Молчание в трубку напрягало. Потом проклятая трубка разразилась прямо в мое ухо отвратительным хихиканьем. Такое ощущение, что собравшиеся на Лысой горе ведьмы решили порадовать меня своим вниманием.
— Козлы, — сообщила я звонившим остроумцам свое мнение о них.
После этого, посчитав свой долг вежливости завершенным, я повесила трубку. Попытка заснуть ни к чему не привела. Я могла только смотреть в потолок бессонными своими очами, пытаясь вспомнить, что за кошмар мне снился. Какой-то лев снился, это точно помню. Через образ льва удалось проникнуть дальше. Интересно, как бы истолковал мой сон дедушка Зигмунд? Символика сна была из Мариковой жизни. Лев — это нарнийский Аслан. Лес… Кстати, интересно, почему все страшное в нашем сознании обретает образы леса или болота? Наверно, в нас говорит память наших предков… Кажется, мне не удастся обрадовать человечество новым, принципиально важным открытием в области психологии снов… Именно в сон я сейчас провалюсь, а жаль… Спать времени почти не осталось.
* * *
Утро застигло меня врасплох. Лучи солнца, скользящие по моему лицу, коснувшись глаз, заставили их открыться. «Пора вставать, — подумала я. — Наверное, уже много времени». Однако я потянулась, по-кошачьи свернулась в клубок, опять вернулась в вытянутое положение — и лишь после этой незамысловатой гимнастики почувствовала себя вполне готовой к подвигам нового дня. Подвигов меня ожидало сегодня много. Сначала в мои планы входило посещение славной Клавдеи Новиковой. Все-таки нужно попробовать заставить ее пооткровенничать. Сделать это придется с помощью некоторой взяточки. Так что хорошо, что у меня в холодильнике стоит бутылочка «Столичной», оставленная благодарным клиентом месяцев пять назад. Я от сего напитка не тащусь, посему она мирно дожидалась своего часа. И вот он, час, настал. После Клавдеи надо было встретиться с Софьей Владиславовной и отцом Андреем, да и в школе не мешало бы поискать ответа. Но сначала надо встретиться с Замятиным. Ох, как же мне этого не хотелось! Видеть Замятина мне надоело за время учебы. Он и тогда производил впечатление полного идиота, а уж увлекшись «русской идеей», потерял последние остатки разума. Но деваться было некуда. Замятин был одним из местных лидеров «Русского Союза», и мое знакомство с ним могло принести пользу.
* * *
Замятин принял меня в собственном кабинете. Внешне он изменился. Во время учебы это был хилый очкарик с вечным испугом в глазах. Теперь замятинское мясистое лицо излучало спокойствие. Как будто наконец он достиг желанного берега. Желанный берег, видимо, был именно этот кабинет. На стенах висели портреты любимых замятинских вождей, среди которых я с удивлением обнаружила образ вождя всемирного пролетариата, мирно соседствующий с последним русским императором. Как у Замятина это получилось — я не поняла. Наверное, в замятинской голове все перемешалось окончательно. Как в нашем государстве. «Не все ладно в датском королевстве». Можно повесить рядом жертву и палача, вознеся обоих на пьедестал почета. Сам Замятин после настороженного приема оттаял и теперь взахлеб рассказывал, что он теперь «обер-гофмейстер». Что это такое, я не знала. И почему Ванька Замятин, чьи предки отродясь не были аристократами, вдруг стал этим непонятным «мейстером», мне вникать было некогда.
— Я к тебе по делу, — сказала я, прервав безжалостно его попытку заинтересовать меня бессмертным творением Нилуса «Протоколы сионских мудрецов».
Эти «Протоколы» я уже давным-давно прочла. А Замятин все еще застрял на их уровне. Бедняжка. Двигаться дальше было не в его манере. Он всегда отличался некоторой неповоротливостью.
— Мне нужна твоя помощь.
Он насторожился. Сначала он явно собрался было обидеться на меня за то, что я его не выслушала до конца. Но потом победили остатки здравого смысла. Он решил обидеться на меня как-нибудь в другой раз. Чего с меня возьмешь? С мозгами у меня, на замятинский взгляд, было плохо.
— Всегда рад помочь тебе, Татьяна, — ответил он, — так чем я могу служить?
Замятин явно продолжал играть в этого Мейстерзингера. Я поморщилась, но рискнула начать. Мой рассказ он выслушал, позевывая. Когда я закончила, спросил:
— Так ты считаешь, что это мы украли твоего еврейского мальчика? — в его голосе слышалась обида. Мне даже стало немного его жалко.
— Я ничего не считаю. Я пытаюсь найти его.
Он молчал и барабанил по столу пальцами. Весь его вид выражал озабоченность.
— Ну хорошо, — произнес он наконец, — я постараюсь выяснить по своим каналам. Позвони мне через день. Или зайди. — С этими словами он встал. Он все-таки обиделся. Долго же я старалась вывести его из себя!
* * *
Следующим этапом была Клавдея. Я посмотрела на часы. Они показывали десять тридцать утра. Даже Клавдея, по моим понятиям, должна уже проснуться. Я шла по пресловутой «Страханской» и думала о последней дороге Марика. Опять передо мной встал мальчишка в красной куртке. Мальчишка явно хотел мне сказать, где я должна его искать. Но кто-то ему мешал.
Если бы знать, кто это!
* * *
Подойдя к дому, в котором проживала Клавдия Новикова, я вспомнила строчки стихотворения: «Целый день стирает прачка, муж пошел за водкой. На крыльце сидит собачка с маленькой бородкой». Дом был старый, на стенах виднелись подтеки. Перед домом красовалось жалкое подобие палисадника, в котором цвел чертополох. Роль «собачки с маленькой бородкой» выполняла некая дама больших размеров, одетая в кофту без пуговиц грязного болотного оттенка и цветастое платье из давно забытого большинством народонаселения кримплена. Лицо дамы украшал фингал, поставленный с точностью снайпера прямо под левый глаз то ли ушедшим за водкой мужем, то ли Клавдеей. Впрочем, наверное, эта женщина и являлась Клавдеей. Я рискнула приблизиться. Дама оглядела меня с ног до головы и, так как моя личность ее абсолютно не заинтересовала, продолжила лузгать семечки, сплюнув несколько нетактично прямо под мои ноги шелуху. Я кашлянула. Общение со мной в планы дамы явно не входило. Однако она опять посмотрела и сурово спросила:
— Ну?
Я побоялась, что не смогу ответить с такой же обезоруживающей лаконичностью. Однако рискнула спросить, не знает ли она, как мне найти Клавдию Евдокимовну Новикову, проживающую в этом подъезде. Втайне я продолжала лелеять хрупкую надежду, что она и является искомой Клавдеей.
— А никак ее счас не найдешь, — ответила дама, — Клавдейка у нас нонче деловая. На работе она.
Явно посчитав объяснение исчерпывающим, она отвернулась.
— Когда же она вернется? — не успокоилась я.
— Скоро, — пообещала дама, — она в одиннадцать возвращается. У нее со старых времен осталось: если в одиннадцать не выпьет, ей плохо.
Я догадалась, что передо мной находится любительница бесстыжих песен Ираида, из-за которой несчастная Клавдея была вынуждена оторваться от любимого напитка. Если раскинуть мозгами, находящаяся в тот час на улице Ираида тоже вполне могла видеть Марика. Но моя надежда не оправдалась. На мой вопрос Ираида ответила, что была занята и нечего ей по сторонам смотреть. Дальнейшее молчание сообщало мне, что и со мной ей тоже особо некогда разговаривать. Мы сидели и молчали довольно долго. Ираида продолжала грызть семечки. Я тоскливо вглядывалась в конец улицы, где должна была появиться Клавдея. Замятин и его команда явно ни при чем, подумала я, все было бы слишком просто. Хотя с другой стороны — почему я должна ему верить? Вполне возможно, что он все-таки знает нечто, что не считает себя обязанным мне сообщать.
