— Д-да, как-то все так совпало, — смущенно отозвался Козаков.
Маргарита кивнула и попросила продолжать.
— Так вот, мы с ней благополучно расстались. Я не слышал о ней какое-то время, может быть, год-полтора. А потом она вдруг начала звонить мне домой. Понимаете, — тут же добавил Владимир Антонович, — она не просила меня возобновить наши отношения, а, наоборот, сразу сказала, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы. Ей от меня именно дружба требовалась. В тот период она осталась совершенно одна: развелась с мужем, тот уехал в другой город.
— А дети были?
— У нее был когда-то ребенок, но, к несчастью, он родился с каким-то тяжелым заболеванием и умер в младенчестве. С тех пор Валентина не решалась больше заводить детей. Она слишком болезненно перенесла потерю этого ребенка. Да и вообще, эта женщина всегда отличалась, как бы это поточнее сказать, повышенной чувствительностью, я бы даже сказал нервозностью. Не удивлюсь, если узнаю, что она стоит на учете у невропатолога или даже психиатра.
— Истеричка! — громким шепотом произнесла Лидия Сергеевна и снова поджала губы.
— Так вот, вы понимаете, почему я не мог отказать ей в дружбе, — оправдывающимся тоном продолжал Владимир Антонович, — Валентина так просила меня об участии, говорила, что ей не к кому, кроме меня, обратиться. Кем бы я был, если бы не оказал ей моральной поддержки. Но даю слово, это были чисто приятельские отношения, и ничего больше. Вначале я надеялся, что она как-то придет в себя, встретит кого-нибудь и успокоится, но проходили месяцы, а Валентина продолжала досаждать мне звонками и жалобами. Я рассказал все Лидочке, она поняла меня и простила. Валентина — несчастная женщина. Ее нельзя не жалеть…
Было еще много разглагольствований в таком же духе. Меня так и подмывало бросить что-нибудь ядовитое, но я благоразумно молчала, забавляясь мучениями, переживаемыми в тот момент Лидией Сергеевной.
— Но в конце концов терпение мое лопнуло. Я решительно объявил Валентине, что не могу нянчиться с ней всю оставшуюся жизнь. Я предложил ей пройти курс лечения в какой-нибудь хорошей клинике. Разумеется, готов был оплатить это… Но тут в Валентине вдруг проснулась гордость. Она ужасно оскорбилась и пообещала, что навсегда уйдет из моей жизни. И представьте себе, выполнила обещание. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу… До последнего времени…
— То есть эта женщина снова объявилась?
— Именно! Она позвонила как раз перед Новым годом. Я не сразу узнал ее — успел начисто забыть о ее существовании. Но едва она стала осыпать меня упреками, когда принялась жаловаться, я сразу вспомнил, с кем говорю. Я попробовал было оборвать разговор в самом начале, но Валентина пригрозила, что совершит нечто ужасное — так она выразилась, — если я немедленно к ней не приеду. Пришлось ехать.
Козаков помолчал, обводя блуждающим взглядом стены нашей гостиной.
— Она так изменилась! Превратилась в настоящую старуху. Подозреваю, что Валентина принимала какие-то транквилизаторы или что-то еще с наркотическим эффектом. У нее дрожали руки! Она говорила нечленораздельно, я не мог ничего понять, кроме того, что эта женщина совершенно не в себе. Я хотел отделаться денежной помощью, но она и слушать ничего не захотела. Бормотала, что ее нужно спасти, спрятать, что она не может больше жить… И все в этом роде. Я еле вырвался, пообещав, что буду помогать ей.
Козаков закурил новую сигарету. Мы молча слушали:
— С тех пор она звонила мне регулярно. Иногда я приезжал к ней, иногда удавалось отделаться от нее по телефону, пообещав, что приеду к ней, как только освобожусь. Вы понимаете, Маргарита, — оправдывался Владимир Антонович, — если бы она возникла в моей жизни в какое-нибудь другое время, то я, конечно, принял бы большее участие в ее проблеме, но на меня самого столько всего навалилось. Я потерял сон, забыл, когда в последний раз нормально обедал и тем более отдыхал! Ну, до нее ли мне было?
Козаков словно ждал от нас утешений, но мы молчали — видно, дала о себе знать женская солидарность.
— Так вот, — продолжал Козаков, затушив сигарету, — закончилась вся эта история совсем недавно и очень плохо. Как-то Валентина снова позвонила мне. Лида была в курсе того, что эта женщина объявилась, и, понятно, ей это никак не могло нравиться.
— Еще бы! — вставила Лидия Сергеевна.
— Когда Валентина позвонила мне в последний раз, меня не было дома. Трубку сняла Лида и прочла этой женщине довольно резкую отповедь, потребовав, чтобы Валентина забыла номер моего телефона и никогда больше не объявлялась.
— Да, я так ей и сказала! — заявила Лидия Сергеевна. — С такими людьми только так и нужно говорить!
— И чего ты этим добилась? — напустился на нее Владимир Антонович. — Кто теперь будет в ответе за твой поступок?
Лидия Сергеевна залилась слезами.
— Что случилось? — спросила Маргарита.
— Случилось то, что эта сумасбродная женщина, я имею в виду Валентину, в тот же вечер покончила с собой — повесилась у себя в спальне.
— А как вы об этом узнали?
— Следователь позвонил. Оказывается, номер моего телефона был написан у нее на стене, там, где стоял аппарат.
— Вас вызвали к следователю?
— А как же! Из меня сделали чуть ли не подозреваемого в убийстве!
— Но вы сказали, что она сама повесилась.
— Вроде бы так, но следователь слишком уж подозрительно меня расспрашивал. Как я понимаю, у них есть сомнения в том, было ли это самоубийство или все-таки убийство. Разумеется, никаких улик, кроме злополучного номера телефона, они не нашли. Да и не могли бы найти! Я совершенно не причастен к этому. Плохо только, что меня в последнее время видели у нее в квартире — я приходил к ней несколько раз.
— А кто обнаружил тело? — спросила Маргарита, как заправский детектив.
— Соседка. Валентина оставила входную дверь приоткрытой. Вот соседи и заметили, заподозрили неладное, зная, что Валентина не в себе, вошли и увидели…
Козаков замолчал, потянувшись к очередной сигарете. Наша гостиная уже тонула в сизом табачном дыме, но попросить Владимира Антоновича сбавить обороты никто из нас не решался.
— Она не оставила никакой записки, никому ничего не объяснила, будто нарочно хотела испортить мне жизнь! — запальчиво произнес Козаков.
Мы помолчали.
— Понимаете, — заговорил Владимир Антонович, — если бы все не свалилось на меня вот так сразу, я бы и мысли не допустил ни о чем таком. Но теперь и впрямь можно поверить, что кто-то напустил порчу, или как там это называется! — Козаков невесело усмехнулся.
Лидия Сергеевна молча плакала.
— Мне нужны данные о Валентине Савельевой, — сказала Маргарита, — дата рождения и все, что вы о ней знаете.
— Я почти ничего не знаю. Представьте себе, я никогда не интересовался, когда у нее день рождения. Я даже не знаю точно, сколько ей лет. Около сорока приблизительно. Я же говорил вам, что у нас не те отношения, чтобы поздравлять друг друга с днем рождения.
— Но вы хотя бы можете сказать, когда она умерла?
— Это случилось 12 февраля, в ночь с субботы на воскресенье.
Маргарита пощелкала клавишами и стала читать:
— Суббота, 12 февраля, восьмые лунные сутки, день Очищающего огня. В этот день с человеком, переживающим критический период жизни, происходят кардинальные перемены на всех уровнях: и на уровне физического тела, и на уровне тонких планов. Необходимо сконцентрировать энергию преобразования, а также пересмотреть восприятие мира.
Следующая фраза заставила меня слегка поежиться, и не только меня.
— Тот, кто искренне покается в совершении грехов и от души простит все обиды, пройдет испытание огнем. Я больше чем уверена, что смерть наступила не в субботу, а на следующий день, то есть после полуночи, — продолжала Маргарита, — воскресенье, 13 февраля было еще более трудным днем. Девятые лунные сутки, кончилось полнолуние, луна вошла из Тельца в Близнецов. День обманов, самообольщений, с очень неблагоприятной энергетикой, в особенности для неблагополучного человека. Это сутки Летучей мыши. Очень тяжелое время, когда мысли, словно летучие мыши, хаотично мечутся, не имея возможности зацепиться за четкий ориентир. Особенно тяжело, когда человек охвачен сильными переживаниями и не имеет поддержки. Тут мог быть только один выход — выполнить рекомендации предыдущих суток. Судя по всему, Валентина Савельева не смогла этого сделать. Таким образом, можно почти с полной уверенностью утверждать, что это было самоубийство.
— Какая жалость, что эти ваши изыскания не убедят следователя в том, что это было самоубийство, — сказал Владимир Антонович.
Маргарита промолчала.
— Думаю, не составит большого труда выяснить данные Валентины Савельевой, — вмешалась я, — и тогда Маргарита могла бы представить вам более точную информацию.
