— Видишь, Ленка, как я хреново работаю, — весело говорил он, — я ведь хотел быть рок-музыкантом, ударником. Я, кстати, классный ударник. У нас группа была — полный отпад. «Мавзолей» называлась. Ты, может, слышала? Нет? Ну, не важно, ты — другое поколение. От нас вся Москва тащилась, и Питер тоже. Конечно, иногда мы под кайфом работали, без этого нельзя. А как предки увидели мои вены… Ух, что было! Папашка озверел, даже хотел меня в армию сдать. Но вовремя очухался, отмазал. Просто испугался — вдруг в Чечню пошлют? Я же у них единственный. Устроил он меня в этот гребаный иняз, а там — одни бабы! И пять лет меня то отец, то мать на машине в институт возили, из института забирали, дома на десять замков запирали.
— Что же ты дальше делать собираешься? — спросила его тогда Лена.
— Не знаю. Перекантуюсь как-нибудь. Я еще не определился. Ты же папашке не стукнешь, что я не работаю, а дурака валяю?
Лена чувствовала себя неловко. Вообще-то, конечно, надо было бы хоть намекнуть Александру Викторовичу Галицыну, что его сын не хочет и не может работать младшим редактором, но, с другой стороны, «стучать» на Гошу не хотелось. Каждый раз на вопрос Галицына-старшего: «Ну, как мой Егор?» — Лена уклончиво отвечала: «Ничего, справляется».
— Привет, начальница! — сказал Гоша и плюхнулся в вертящееся кресло напротив Лены. — Все работаем?
— Привет бездельникам! — ответила Лена, не отрывая глаз от рукописи.
Насвистывая какой-то залихватский мотивчик, Гоша завертелся в кресле.
— Эй, Полянская, посмотри же на меня! — воскликнул он. — Я как-никак сегодня первый день за рулем! — Он подбросил на ладони связку ключей. — Слушай, Ленка, такой класс! Я сам отремонтировал старую папашкину «Волгу», она на даче в гараже три года ржавела. А я взялся — и починил. Представляешь? Прямо на ней и приехал.
— Молодец, Гошенька, — улыбнулась Лена, — может, ты автомехаником станешь?
— Может, стану, — Гоша еще разок крутанулся в кресле, — я сейчас ехал так приятно, такой кайф, будто уже лет десять за рулем. А ведь я в первый раз. Правда, когда здесь, у нас, парковался, чуть в «скорую» не въехал. У нас на стоянке почему-то «скорая» стоит.
— Какая «скорая»? — вздрогнула Лена.
— Обыкновенный «микрик». Я еще удивился, кому это в нашей стекляшке с утра плохо стало. Да, слушай, там внизу, в ларьке, такие классные штуки продают, «кенгуру» называются, чтобы ребенка носить. Ты же у нас в мамы готовишься. Я посмотрел, настоящие, французские, не какой-нибудь Китай или Гонконг. И стоят всего полтинник, пятьдесят тысяч. Ты бы спустилась, посмотрела.
— Да, Гошенька, спасибо, я сейчас спущусь, — тихо сказала Лена.
— Пойдем вместе, — поднялся с кресла Гоша, — я тебе свою тачку покажу.
Они спустились в стеклянный вестибюль первого этажа. В одном из ларьков среди всевозможных «колониальных» товаров были разложены яркие «кенгурушки».
— Я же говорил, класс! Ты какую купишь, голубую или розовую?
— Зеленую, — ответила Лена и посмотрела на улицу. Да, «скорая» была та самая. Номер она разглядеть не могла, но сомневаться не приходилось. Даже силуэт шофера в кабине показался знакомым.
Гоша между тем уже надевал ей на плечи мягкие ремни «кенгурушки» с разноцветными медвежатами на зеленом фоне.
— Слушай, тебе идет, честное слово, очень красиво. А когда ребеночка своего туда посадишь, знаешь, как здорово будет!
Лена машинально расплатилась, сняла с плеч ремни «кенгурушки» и отдала продавщице, которая запаковала покупку в пластиковый мешок.
— На «волжаночку» на мою посмотри! — Гоша потянул Лену за руку к стеклянной стене вестибюля.
В этот момент Лена увидела, как дверца кабины «скорой» открылась и выскочил шофер в кожаной куртке на метровых плечах. Он быстро вошел в дверь. Вязавшая за столиком вахтерша не обратила на него никакого внимания.
Народу в вестибюле было совсем мало, и шофер широким шагом направился к Лене и Гоше.
— Значит, я его все-таки задел. Сейчас он меня долбать будет, — по-кошачьи улыбнулся Гоша. — Он меня, а я его.
Лена стояла неподвижно, прижимая к груди пакет с «кенгурушкой».
— Эй, здесь буфет или столовая есть? — услышала она голос, который, несомненно, был ей знаком.
Выйдя из оцепенения, она резко развернулась и, схватив Гошу за руку, бросилась к лифтам.
— Ты что? — удивился Гоша, когда лифт пополз вверх.
— Сейчас, — прошептала Лена, — сейчас, Гошенька, я тебе все объясню…
Шофер несколько секунд недоуменно глядел вслед убежавшей парочке.
«Так ведь это пацан из „Волги“, он в нас чуть, не въехал. Надо было разобраться. Да ладно, хрен с ним, с сосунком», — подумал он.
Оглянувшись, шофер увидел, как по вестибюлю к нему, прихрамывая, направляется Колян.
— Слышь, это она была. Точно она. Я по фотографии узнал!
— Ну, конечно, она теперь тебе везде мерещиться будет. Прямо так, издалека, сквозь стекло, ты ее и разглядел.
— Я бы ее сквозь глухую стенку разглядел, — рявкнул Колян.
— Ты Ржавому сказал?
— Сказал.
— И что?
— А ничего. Ты иди спокойно, пожрать купи. Будем сидеть, ждать, как и собирались. А выйдет — уж не пропустим.
— А если она нас узнала и пойдет через другой выход? — засомневался шофер.
— Совсем офигел? Она ж нас не видела никогда! А через другой выход ей все равно придется мимо стоянки топать. Ржавый уже все здесь обошел. А рванула не она, а пацан. Я его тоже узнал. Он в «Волге» сидел. Увидел тебя, испугался, что ты ему иск предъявишь.
Ларечница объяснила, как найти буфет. Работал только тот, что на двадцатом этаже. Шофер вызвал лифт, а Колян заковылял назад, к машине. Нога, перетянутая тугим жгутом, уже не болела, но противно ныла. Слава Богу, только растяжение, нет перелома. Но тоже приятного мало, при его-то работе. А тут еще этот гад Ржавый улегся в кузове на носилки и храпит. Ему, Коляну, сейчас бы полежать как раненому. Но у них, блатных, свои законы. А Колян — не блатной, так, приблатненный, для Водилы и Ржавого почти что фраер ушастый. Кто же ему, лопуху, полежать даст? И зачем он с ними связался?
Покряхтывая, Колян влез в машину. Нога заныла сильней.
«Это ж надо, — подумал он, — ладно бы — серьезное дело было, а то гоняемся втроем за беременной бабой».
* * *
Гоша выбежал из подъезда, вскочив в машину, завел мотор. Ему нужно было быстро миновать переполненную стоянку, обогнуть здание и подъехать к выходу из типографии, который находился с противоположной стороны. Ловко проскальзывая между машинами, он заметил, что из кабины «скорой» на него глядит совершенно бандитская рожа.
У выхода из типографии он притормозил, и Лена села на заднее сиденье. Для того чтобы попасть на магистраль, нужно было опять проехать стоянку. Но путь успел перегородить грузовик, который тяжело разворачивался, выезжая из ворот склада. На этом они потеряли несколько минут, а когда наконец смогли проехать, Водила уже подходил к скорой" с пакетом бутербродов.
— Давай за «Волгой»! — крикнул Колян. Гоша проскочил железнодорожный переезд под опускающимся шлагбаумом под гудок электрички. «Скорая» не успела. Сразу за электричкой, по соседнему пути, не спеша шел бесконечный товарняк.
— Все, Лена! Оторвались мы от них. Видишь, как просто! Ну, куда поедем? развеселился Гоша.
— К американскому посольству.
— Далеко удираешь. Слушай, а что им все-таки от тебя нужно?
— Выясню — расскажу.
— Как собираешься выяснять?
— Понятия не имею.
— Слушай, Лен, я вспомнил. У папашки знакомый «важняк» есть, ну, следователь по особо важным делам. На Петровке работает. Кротов Сергей Сергеевич. Мы с ним лет сто назад вместе отдыхали, в Ялте, предки тогда еще о Канарах и не помышляли. Так вот, у папашки, ты ведь знаешь, разряд по шахматам. У Кротова тоже. На этом они и сошлись. Потом еще несколько раз в Москве встречались, он к нам в гости приходил с женой. Жена у него — балерина, красивая, но стервозная. Кажется, у меня в записной книжке был его телефон.
Они остановились у светофора, и Гоша быстро перелистал маленькую, потрепанную книжечку.
— Вот. Нашел, — он протянул книжечку Лене, — перепиши. Позвони прямо сегодня, сошлись на папашку. А можешь и на меня.
Загорелся зеленый, но, проехав несколько десятков метров, они застряли в безнадежной пробке на пересечении Новослободской и Садового кольца.
— Ну все. Это на полчаса, — заверил Гоша. — А что у тебя за дела в посольстве?
— Паспорт надо забрать, с визой. Меня опять Колумбийский университет пригласил.
— Везет тебе, Елена Николаевна, — вздохнул Гоша, — ты который раз в Штаты летишь?
— Третий, — ответила Лена. Сквозь заднее стекло она всматривалась в гудящее стадо застрявших в пробке машин.
— Да не нервничай ты, нету их, они нас потеряли, — успокоил ее Гоша, расскажи мне лучше, какое у тебя было первое самое сильное впечатление от Нью-Йорка?
