— Если бы я знал, что вы обо мне так думаете, — начал он с достоинством, — я бы не притронулся к вашему виски.
— Ну как же!
— Между прочим, сорт был неважный. В нормальных условиях я бы никогда не опустился до того, чтобы пить такое, но в ситуации стресса…
Пината откинул голову и захохотал. Филдинг, вовсе не желавший выглядеть забавным, смотрел на него с обидой. Но смех был настолько заразителен, что вскоре он присоединился к своему обидчику. Так они и смеялись посреди обшарпанного, с дождевыми подтеками на потолке и стенах кабинетика, немолодой мужчина в порванной рубашке, с засохшей коркой крови на лице и молодой человек с коротко остриженными волосами, в аккуратном темном костюме. Он выглядел так, словно специализировался на ценных бумагах в солидном банке, а не зарабатывал на освобождении под залог.
Наконец Филдинг сказал, утирая выступившие слезы:
— Ах, до чего же я люблю от души смеяться. Сразу проходят все заскоки, и мозги прочищаются. Хорош же я был, если полез в бутылку из-за пары пустяковых слов. А вы, вы с чего так неожиданно разгневались?
Пината бросил быстрый взгляд на письмо, лежавшее на столе.
— Да так. Ни из-за чего.
— Вы тоже подвержены резким переменам в настроении?
— Подвержен.
— Вы латиноамериканец или мексиканец?
— Не знаю. Мои родители исчезли, не дождавшись того дня, когда я смог бы задать им этот вопрос. Так что, может, я китаец.
— Это довольно забавно, не знать, кто ты.
— Я знаю, кто я, — произнес Пината достаточно отчетливо. — Я просто не знаю, кто были они.
— Да, да. Я вас понял. Очень мудро. Возьмите, к примеру, меня. Все наоборот. Я все знаю о дедушках и прадедушках, дядях и тетях, братьях и сестрах, обо всей нашей чертовой кодле. И мне кажется, что я несколько потерялся в этой кутерьме. Бывшая жена непрестанно долбила меня, обвиняя в отсутствии собственного я, будто оно похоже на шляпу или пару перчаток, которые я по небрежности потерял или засунул куда-нибудь в другое место. — Филдинг замолчал, затем, прищурившись, спросил: — А что случилось с ее мужем?
— Чьим?
— Официантки. Ниты.
— Он все еще в тюрьме, — ответил Пината.
— Мне кажется, ей следовало бы внести за него залог. Кто старое помянет…
— Может быть, она предпочитает, чтобы он оставался именно там.
— Скажите, мистер Пината, у вас случайно не найдется еще бутылочки? Это дешевое виски действует так недолго.
— Вам бы лучше было сначала почиститься, пока ваша дочь не приехала.
— Дэйзи видела меня в ситуациях и похуже…
— Не сомневаюсь. Так почему бы вам не удивить ее на этот раз? Где ваш галстук?
Филдинг поднес руку к воротнику рубашки.
— Наверное, я его где-то потерял. Может, в полицейском участке.
— Ну что же. Здесь есть лишний, — сказал Пината, вытаскивая синий в полоску галстук из ящика стола. — Один из моих клиентов пытался на нем повеситься, так что мне пришлось его забрать. Прошу.
— Нет, нет, благодарю вас.
— Почему нет?
— Мне как-то не очень по душе мысль о том, что я повяжу галстук покойника.
— С чего вы взяли, что он покойник? Он жив и здоров и продает подержанные машины в паре кварталов отсюда.
— Ну, я полагаю, что не совершу ничего предосудительного, позаимствовав этот галстук на некоторое время.
— Туалет на первом этаже, — заметил Пината. — Вот ключ.
Пять минут спустя Филдинг вернулся. Он смыл с лица засохшую кровь и расчесал волосы. На нем был синий в полоску галстук, спортивный пиджак застегнут на все пуговицы, чтобы не было видно прорехи на рубашке. Он выглядел вполне трезвым и респектабельным, особенно если учесть, что в действительности перед Пинатой стоял полупьяный бродяга.
— Ну что же. Улучшение налицо, — заметил Пината, задавая самому себе вопрос, когда можно будет дать Филдингу выпить еще. «Старые дрожжи быстро улетучились», — мелькнула мысль у него в голове. Пината это чувствовал по быстро бегающим глазкам Филдинга и нервному надрыву в голосе.
— Вам-то какая разница, Пината, как я буду выглядеть перед дочерью?
— Я думал не о вас, я думал о ней.
«Это неправда, — сказал он себе. — Я думал о Джонни. Я бы не хотел, чтобы он увидел меня в таком виде, в каком Дэйзи видела и еще не раз увидит своего папашу».
Именно ради своего сына Пината поддерживал себя в хорошей форме. Летом он каждое утро плавал в океане, а зимой играл в гандбол в клубе и в теннис на городском корте. Он не курил и очень редко пил, приглашал только самых порядочных женщин — его удерживала одна-единственная мысль: если вдруг по какому-то стечению обстоятельств Джонни случайно встретит его на улице, ему не будет стыдно за отца и его спутницу.
Конечно, жить ради ребенка, которого он мог видеть лишь месяц в году, было очень сложно. Трудно заполнять дни делами, они напоминали дырявый сосуд, который невозможно наполнить водой. Впрочем, работа спасала его от чувства жалости к самому себе. Благодаря своей профессии он встречал огромное множество людей, охваченных последней степенью отчаяния, и в сравнении с ними его жизнь была вполне благополучной. Пината хотел бы жениться вновь и, главное, был готов к этому, но боялся, что бывшая супруга использует эту возможность для того, чтобы попытаться через суд сократить сроки его визитов к Джонни или вовсе прекратить их: она не раз жаловалась на то, что его приезды забирают у нее слишком много времени и сил и вносят излишнее напряжение в жизнь ее нового семейства.
Филдинг стоял у окна и пристально смотрел вниз.
— Она бы уже должна была приехать. Она говорила, что ей понадобится полчаса. Но ведь прошло больше?
— Присядьте и расслабьтесь, — посоветовал Пината.
— Поскорей бы кончился этот проклятый дождь. Он действует мне на нервы. Хватит с меня того напряжения, которое вызывает мысль о встрече с Дэйзи.
— Сколько лет вы ее не видели?
— Черт, я не знаю. Давно. — Филдинга начало колотить, частью оттого, что из него выходило похмелье, частью от нервного стресса, рожденного переживаниями перед встречей с Дэйзи. — Как мне себя вести, когда она приедет? И что, черт возьми, я ей скажу?
— Вы прекрасно справились со всем этим по телефону.
— Тогда все было по-другому. Я был в отчаянии, мне нужно было ей позвонить. Но послушайте, Пината, ведь нет никаких причин для того, чтобы мне было нужно здесь с ней встречаться. Подумайте, какой в этом толк? Вы можете сами передать ей мои слова. Скажите, что у меня все в порядке, что я получил постоянную работу на товарном складе электрокомпании Харриса на Фигероа-стрит. Скажите ей…
— Я не собираюсь ей ничего говорить. Вы все скажете сами, Филдинг. Лично.
— Ни за что. Я не могу. Бога ради, будьте человеком, отпустите меня, пока она не приехала. Даю вам слово, Дэйзи заплатит деньги, которые я должен. Клянусь…
— Нет.
— Но почему, Господи? Вы что, боитесь, что не получите обратно свои деньги?
— Нет.
— Ну тогда дайте мне уйти, выпустите меня.
— Ваша дочь рассчитывает, что увидит вас здесь. Поэтому она должна встретиться с вами.
— Ее все равно не обрадует то, что я приехал ей сообщить. Но мне казалось, я должен был это сказать, это был мой долг. Затем у меня замерзли ноги, и я зашел в бар, чтобы немного согреться, и…
— Что вы хотели ей сказать?
— Что я снова женился. Для Дэйзи будет потрясением узнать, что у нее новая мачеха. Может, мне лучше сообщить ей эту новость не так сразу, ну, скажем, написать письмо. Вот что я, пожалуй, сделаю, напишу ей письмо.
— Нет. Вы никуда отсюда не уйдете, Филдинг.
— Да с чего вы взяли, что Дэйзи хочет меня видеть? Может, она, как и я, страшится нашей встречи. Послушайте, вы тут говорили, что я тунеядец. Верно. Я это признаю. Но я вовсе не хочу, чтобы она об этом знала.
С вызывающим видом он сделал несколько шагов к двери.
— Я ухожу. Вы не можете меня остановить, слышите? Вы не можете меня остановить. У вас нет никакого права…
— Заткнись. — Пината почувствовал, что время пришло. Он открыл ящик стола и вытащил оттуда бутылку виски, отвернул пробку. — Вот. Подкрепи-ка свою смелость.
— Вы разговариваете прямо как чертов проповедник, — пробормотал Филдинг. Он схватил бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Затем, без всякого предупреждения, неожиданно рванулся к двери, прижав бутылку к груди.
Пината не стал бросаться за ним в погоню. Пожалуй, он был даже рад, что Филдинг убежал: встреча «Дэйзи, детки» с ее папашей вряд ли стала бы веселым зрелищем.
Он подошел к окну и посмотрел вниз. Филдинг бежал по тротуару под проливным дождем, все еще прижимая бутылку к себе, легко и быстро, довольно неожиданно для своего массивного тела, словно он только и занимался в своей жизни тем, что бегал от кого-нибудь.
