Последнее время Джейн всячески избегала одиночных прогулок и выходов в город. Стоило ей покинуть общежитие без провожатого, как обязательно попадался на глаза тот навязчивый плюгаш в замызганной кепке, которого они с Вадимом впервые повстречали на площади Мира.
Пролетарий не приставал и не заговаривал с девушкой, просто пристраивался следом или чуть сбоку и навязчиво сопровождал ее. Обернувшись, она всегда упиралась взглядом в его маленькие глазки и косую улыбочку.
Единственная возможность оторваться от провожатого – зайти в какое-нибудь заведение. Он никогда не заходил следом, и Джейн не оставалось другого выбора – вместо ленинградских видов знакомиться со здешними, в большинстве очень даже неплохими, кафе. Так она набрела на «Лотос».
«Не хандри!» – мысленно приказала она себе, а вслух спросила:
– Вадим, сколько я должна?
– Пустое! – Домовой подкрепил слова отрицательным жестом руки.
В последнее время Иволгин изменил своей привычке откладывать на неопределенный срок завершение ремонта электробытовых приборов. Так что некоторыми свободными средствами молодая семья все-таки располагала. «Назло Курбатову!» – гордился собой Вадим.
– Мне неудобно спрашивать при Наташе, но пока ее нет… Ты что-нибудь узнал о Кирилле?
– Лечащий врач мило побеседовал со мной по телефону, внимательно выслушал, но ничего определенного не сказал. Держи, это твои эклеры.
– Спасибо… Как называется место, где лежит Кирилл?
Иволгин смутился.
– Это… В общем, это психбольница на Пряжке, – разом выдохнул он. Джейн задумалась, нервно постукивая пальцами по столешнице. – Ты сама подумай, скоро курс должен закончиться, и я больше чем уверен, что Кирилл вновь будет с нами…
– Ты ужасный… Ужасный оптимист! Но, почему-то, я тебе верю!
* * *
Вернувшись домой, будущие молодожены застали родителей Иволгиных в чрезвычайном возбуждении. По-парадному одетый отец торопливо полировал в коридоре обувные пары – свою и женину, а где-то в глубине квартиры, в районе гардеробного шкафа, слышался беспокойный голос матери:
– Это ребята вернулись? Погоди, молчи, я сама расскажу!
– Пап, что стряслось?
Отец смущенно развел в стороны руки со щеткой и ботинком, кивком указав в направлении голоса. В коридоре, на ходу оправляя платье, появилась мать. Она была радостно возбуждена.
– Таташенька, – торопливый «чмок» в щеку будущей невестки, – твои прилетели. Звонили к тебе на квартиру, а там дали наш телефон, – мама-Иволгина, удивленная сдержанной реакцией Натальи, смущенно переглянулась с мужем. – Мы… то есть я предложила, что мы берем такси и забираем их из Пулково… Что-нибудь не так? – Ее возбуждение иссякло.
– Нет, все нормально. Только слишком неожиданно, – Наташа была по-прежнему сдержанна.
– Вот и чудненько! Вы с Вадимом тогда похозяйствуйте тут, организуйте встречу, а мы сейчас быстро обернемся. Или вы хотите поехать сами?
Вадим, сразу уловивший смутную, непонятную им с Натальей интригу момента, взял невесту за руку и разрешил родительские сомнения:
– Конечно, езжайте, мы тут сами…
Хлопнула дверь, звякнула дверная цепочка. Наташа прошла в кухню, с обреченным видом опустилась на табурет.
– Влипла…
– Не влипла, а влипли. – Вадим встал в дверном проеме. – Хотя чего печалиться…
– Ты отца не знаешь! Он же темный, дикий! Водки нажрется, будет орать: «Хват-девка, обортала гулевого, моя школа!»
– Н-да, а других сценариев не предвидится?
Наталья пожала плечами:
– Может, морду набьет, когда узнает, что я в положении. Тоже не подарок.
– Решено, водку из холодильника – долой, на столе – только бутылка вина! – жених решительно двинулся к пузатому ЗИЛу.
– Дим, у него водяры с собой не меньше чемодана.
Иволгин непонимающе посмотрел на суженую.
– Ну не смотри на меня так! – девушка повысила голос. – Любой, кто дальше родной околицы всего пару раз в жизни выезжал, всегда потащит с собой «все свое»!
– Наташ, успокойся.
– Не успокоюсь! – начинались слезы и истерика. – Что ты понимаешь? Боится деревня города, вот и тащит на своем горбу, сколько унести сможет! Думаешь, приятно в здешних магазинах идиотами выглядеть? По себе помню, – она закрыла лицо руками и разрыдалась.
«Совместные хлопоты сближают» – вспомнилась вдруг фраза из научно-популярной брошюрки «В помощь молодоженам», недавно прочитанной Домовым. Он молча положил перед страдающей подругой серьезный кусок сыра «Советский», погремев в пенале посудой, добавил глубокую миску и терку. Ловко управляясь с очисткой чеснока, он, избегая смотреть на Наталью, чувствовал, как спадает ее нервное возбуждение, плач затихает, переходит в тихие редкие всхлипы, и наконец ритмичное клацанье сыротерки по мисочному дну возвестило городу и миру: «Любовь и согласие победили!»
Только надолго ли? Этого не знал никто.
* * *
Недели за две до описываемых событий Наташа Забуга оказалась в родном институте. Девочки-однокурсницы плотным кольцом обступили будущую жену и мать, и началось этакое «Что? Где? Когда?». Атомоходом «Ленин» разметав девичий круг и прервав неформальный брифинг, на нее навалилась профгруппорг Соколова.
– Забуга, это не по-товарищески и не по-комсомольски!
– Ты о чем?
– Все гадают, какой тебе подарок на свадьбу дарить, а ты с приглашением не торопишься. Нехорошо!
– Ленка, но…
– Что? «В тесном семейном кругу», а товарищей – побоку?
Спорить с потомственной общественницей Соколовой – все равно, что бежать впереди электрички. Наташа прикинула в уме размеры банкетного зала в Доме свадебных торжеств и виновато посмотрела на Ленку.
– Мы пока еще не занимались приглашениями, даже открытки еще не куплены…
– Во-во, формалистка-единоличница! – продолжала наседать активистка. – А про коллектив ты забыла? Про комсомольскую взаимовыручку и надежное плечо товарища?
Наталья мгновенно вспыхнула:
– Слушай, Ленка, ты когда-нибудь словосочетание «личная жизнь» слышала? Или ты по жизни пройдешь с комсомольским коллективом и в брачную ночь, и на пенсию?
Соколова захлопала коровьими ресницами, щеки ее покрылись красными пятнами. Поджав губки, профбогиня заявила:
– Представь себе, пройду! Без абортов и свадебок втихаря! – Соколова гордо вскинула голову и покинула девичий кружок.
Возникла неловкая пауза. Фомина и Перова, самые близкие ей в группе, стыдливо отвели глаза. Кто-то невыразительный и серый, вроде соколов-ской наперсницы Деевой, растворился в институт-ском коридоре. И Наталья громко произнесла:
– Коллектив?.. Стая! – в голосе не было презрения, как не было и горечи от оглашения ее тайны, досады и сожаления от осознания, что вот эти самые люди, к которым она привыкла относиться хорошо, с интересом обсуждают и оценивают ее беременность и скорое замужество…
Наташа дошла до деканата. Евгения Ароновна, секретарша декана, приветливо встретила ее, усадила в кресло, сообщив, что Олег Сергеевич будет с минуты на минуту.
– Евгения Ароновна, я просто хотела узнать, что необходимо сделать, чтобы оформить академический отпуск, – Наталья была собранна и деловита, как в дни больших соревнований.
– Все-таки в академку…
По интонации девушка поняла: в институте нет ни одного человека, пребывающего в неведении относительно ее обстоятельств.
Она встала, тихо попрощалась и в дверях столкнулась с деканом.
– А! Забуга. Здравствуйте! Евгения Ароновна, меня пока ни с кем не соединяйте! Вас же, товарищ студентка, попрошу к себе.
Кабинет декана был небольшим, темноватым и уютным.
– Наташа, – Олег Сергеевич задумчиво пожевал губами, – студенчество – народ взрослый, самостоятельно принимающий решения. Это я прекрасно понимаю. Однако все мы, без исключения, живем жизнью страны и не можем пренебрегать интересами государства и коллектива.
– Олег Сергеевич…
– Не перебивайте. Я не ханжа и бесконечно далек от рассуждений на тему «беременная студентка – позор вузу», хотя среди институтских общественников данная тема популярна. Но вот этот небольшой аппаратик, – декан щелкнул по черному корпусу телефона, – доставил мне немало неприятных минут… Повторяться и напоминать вам о спортивной чести страны, товарищах по команде и тренерских ожиданиях я не собираюсь. Все, что я могу вам сказать, заключается в следующем: если вы все-таки решитесь на эту операцию, прошу сразу ко мне. Дело серьезное и отдавать его на волю случая – глупо и неразумно.
Наташа с вызовом подняла глаза:
– Все! Понимаете, Олег Сергеевич, все сроки вышли! Никакой такой операции не будет!
Декан, смутившись, покраснел:
– Что ж… Надеюсь, что это к лучшему. Не смею вас задерживать.
Институтские лестницы, коридоры и переходы слились в один бесконечный тоннель. Мелькали белыми пятнами лица. Любой звук отдавался гулким эхом и улетал назад.
