как образ, ни лица, ни фигуры… Я, конечно, знаю кое-что со слов той же тети Кати. И еще, конечно, Даши. Так, некоторые моменты. Например, тот факт, что у меня была няня. Но ее саму я совсем не помню! Знаю от Дашки – та была нашей соседкой по этажу.
– Где вы жили с мамой, помнишь?
– Не помню, но знаю. Недалеко от Вознесенской, на Базарной. Дашка меня как-то водила в наш двор – но, убей, я там ничего не узнала! Ни дом, ни детскую площадку, ни цветники вдоль забора. Подъезд в доме один, это старый купеческий особняк в два этажа. Мы поднялись на второй, там три двери, но которая наша, я так и не вспомнила. Даша показала на ту, что справа от лестницы.
– Смотри что получается… Ты не помнишь ничего, что касается твоей жизни с мамой до того, как тебя отвезли в санаторий. Не помнишь, кто тебя туда поместил. Но как тебя оттуда забирала тетушка, не забыла даже в мелочах. Что за санаторий? В городе?
– Не знаю, Вань. На территории росли огромные сосны, очень много. Просто густой лес. Внутри здание, где я находилась, мне тогда казалось чем-то вроде дворца – мы с тетей Катей спускались по полукруглой широкой лестнице в холл. Еще помню люстру, колонны по кругу. Между двумя стоял обыкновенный письменный стол. Помню, тетя Катя с трудом открыла входную дверь, такая та была тяжелая. По аллее мы дошли до ворот, какой-то мужчина отпер ключом калитку рядом. Я обернулась – на крыльце стоял тот доктор, что меня лечил.
– Как тебя лечили? Уколы, таблетки? Какие-то физиопроцедуры?
– Нет, уколов не было. Каждое утро и вечер давали пить какую-то жутко противную жидкость, но сразу после я получала конфету. И еще со мной часто разговаривал тот доктор, который потом провожал нас с тетей Катей, стоя на крыльце.
– Но Катерине Петровне должно быть известно, что это за место. Ты спрашивала?
– Конечно, когда была подростком, меня интересовало все, связанное с прошлым, которого я не помнила. Тетя Катя объяснила, что это – детский санаторий. У меня было обострение хронического тонзиллита, там меня подлечили. Все. Вопрос как бы закрыт.
– Варя, очень похоже, что тебе целенаправленно стерли воспоминания о конкретных событиях твоего раннего детства. И не в санатории ты лечилась, а в неврологической клинике. Я знаю такую у Красной горы, там действительно сосновый лес и бывшая барская усадьба, в которой эта клиника располагается и по сей день.
– Что такого могли убрать из памяти шестилетнего ребенка?! Я поняла бы, если бы это сделали после смерти мамы – допустим, я видела сам взрыв.
– Отца своего ты совсем не помнишь?
– Нет! Вань, не мучай меня больше. На все вопросы может ответить только тетя Катя. Но как заставить ее говорить правду?
– Я думаю, когда Катерина Петровна узнает про воскресшую и тут же убитую сестру, то как на духу выложит все, что ей известно. Не нам, так капитану юстиции Строкову.
– Ну, прости. – Родион виновато улыбнулся, но тут же сам понял, что продолжить фразу все же придется. – Расскажу все, только покорми.
– Вина? У меня рыба, карп, на гарнир рис.
– Давай вина. И карпа, и рис, и соевый соус… Даш, мы сначала решили не поднимать тему…
– Мы?
– Да, я и Ванька. Вроде договорились молчать пока… но передумали. Он же не может врать Варьке…
– А ты мне можешь? – с усмешкой спросила Даша, ставя перед ним тарелку с едой.
– Да в общем-то тоже нет. Но тут как бы его тайна… Так вот, Ванька сейчас рассказывает о создавшейся ситуации Варе, скорее, уже рассказал, а я доложу тебе. Сядь, Дашка, не мельтеши, мне трудно сосредоточиться. Ты мать Вари помнишь?
– Тетю Аню? Весьма смутно. Мне было восемь, когда она умерла. Меня даже на похороны не взяли. Если бы не фотографии, она для меня, да и для Варьки, была бы фигурой абстрактной, скорее даже литературным персонажем бульварного романа. Потому что, послушав мою матушку, можно подумать, что короткая жизнь Анны Тураниной – череда совершаемых ею грехов. И как следствие закономерный конец жизненного пути – темная история ее смерти…
– Она жива, Даш, – перебил Родион, торопясь освободиться от информации. – То есть жива была до сегодняшнего дня. Сегодня ее тело привезли в прозекторскую Ивана. Остановка сердца, умерла прямо в «Скорой», практически у ворот больницы.
– Чушь какая-то! С чего Ваня взял, что это она? По фамилии в паспорте? Так Туранины не редкость. Или есть еще что-то?
– Во-первых, она не Туранина, а Шуйская. Видимо, успела побывать замужем. А во-вторых, недавно Анна сама подошла к нему в торговом зале супермаркета. Однозначно с целью познакомиться. Иван даже какое-то время думал, что красивая дамочка к нему банально клеится. Выглядела она, с его слов, просто супер! Он ошалел, когда позже узнал, сколько ей лет на самом деле. А потом, ты знаешь его – чертова деликатность помешала отшить женщину сразу, он помог ей что-то достать с верхней полки, потом поддержал разговор, ну, а дальше закономерно подвез с покупками к дому. А на следующий день они встретились в кафе…
– Вот, оказывается, с кем Варька его застукала!
– Да, это была мать Вари. Я Ваньку предупредил, что жена наблюдала сцену их свидания, так сказать.
– Ну и зря! Пусть бы выкручивался сам! – в сердцах заметила Даша. – Я вот о чем подумала… Варька видела лицо женщины, сидели они с Одинцовым возле окна, а Варька рискнула подойти близко. Почему же она мать не узнала? Портрет тети Ани у них в спальне на консоли стоит, помнишь? Новую рамочку я еще из Лондона привезла… Ладно она, Ванька-то как не догадался, в упор глядя?
– Ни сном ни духом. Даже когда призналась, что она мать Вари, не поверил. Лицо другое абсолютно, пластические хирурги поработали, она и не скрывала. Анна подготовилась к встрече основательно – предъявила зятю результаты ДНК экспертизы и кучу семейных фотографий. Заметь – анализ свежий, август этого года.
– Интересно, как она образец для сравнения добыла?
– Я как-то даже не подумал об этом. Да и какая разница?
– А Иван что, даже не поинтересовался?
– Видимо, нет. Говорит, на все его вопросы она отвечала, что объяснит всем сразу, чтобы не повторяться. То есть и тебе, и Катерине Петровне, как я понял. Если та не в курсе, что сестра жива. Вот тоже вопрос…
– Странно, что к Варе сразу не
