гражданка пенсионного возраста. Голова полицейского повернута под неестественным углом, относительно корпуса — делаю вывод, что удар был нанесен с такой силой, что помимо проломленного виска, парень отделался и сломанной шеей. Старушка, лежащая рядом с ним, уставилась в пол единственным глазом, вторая глазница наполовину пустая, напоминает темную и пустую дыру. Из дыры сочится и капает на пол смешанный с кровью липкий жир. Противное зрелище, но такая работа, смотрю на тела, пытаясь сопоставить и понять, что к чему, — если этих двух женщин застрелил полицейский, то кто, в таком случае, проломил голову ему?
В стороне от него мои глаза обнаруживают еще одно лежащее тело — крупный мужчина в спортивном костюме, у которого что-то не так с головой. Не веря глазам, я подхожу к трупу ближе и в первую секунду не могу осознать. Его голова, а вернее то, что от нее осталось, напоминает разбитую тыкву, по которой крепко ударили топором — из сплющенного месива костей и мозга выглядывает чудом уцелевший глаз.
Мысленно перематываю увиденные фрагменты, на ходу отмечая, что у всех убитых открытые глаза: два женских тела с пулевыми отверстиями и двое мужчин, с проломленными головами, один из которых, к тому же, вооруженный полицейский. Осматриваюсь вокруг и замечаю стоящий на платформе поезд, — удивительно, как я сразу не заметил его. Спрыгиваю вниз, иду по шпалам, и замечаю под колесами еще один труп.
— Запись у меня, — голос Соколова раздался настолько неожиданно, и подгадал же — именно в тот момент, когда я карабкался обратно на платформу.
— Умеешь ты, Вадим Леонидович, выбрать самый удачный момент, — отвечаю ему, сквозь сжаты зубы и обтряхиваю рубашку, которую секундой назад пытался уберечь.
— Извини, Серега, но ты это видел? — пытаясь оправдаться, спрашивает Вадим. Указывает он на потолок за колонной, туда, где я обнаружил первый труп.
Смотрю туда, куда указывает его палец и снова не верю собственным глазам. — Не может быть, — говорю тихим шепотом, ноги сами идут вперед. На ходу спотыкаюсь, задевая за провод, сбоку падает светильник, кто-то злобно кричит, — не может быть! — на этот раз повторяю громко, но возглас просто не смог сдержать.
На невысоком потолке неясным контуром, проступает ранее виденный круг. Внутри круга равнобедренный треугольник, указывающий острым углом куда-то далеко вглубь станции, где черным маревом темнеет тоннель. По бокам треугольника непонятные символы, которые я не могу прочитать.
— Покажи фотографию, — обращаюсь к Вадиму, не поясняя, что именно нужно показать.
Он включает телефон, пролистывает пальцем и поворачивает мобильник экраном ко мне. Сомнений нет — этот тот же символ, который увидел внимательный Вадим, осматривая вчера квартиру профессора. Но как он мог сюда попасть?
— У меня ноутбук лежит в машине, можем посмотреть видеозапись на нем.
— Слушай, лучше давай в контору, заодно там кофе попьем.
По дороге звоню полковнику Евдокимову, из трубки доносится отборнейший мат. Звонок был не с целью передать информацию, которую, собственно, я еще не имел, а с целью ускорения рабочего процесса, к таким докладам я давно привык. Вторым звонком беспокою Романову, чтоб не скучала, даю задание и ей.
— Дарья Алексеевна, свяжись с криминалистами, которые сегодня утром работали в метро. Я видел, как они брали пробы воздуха, узнай — нашли что-нибудь, или нет. Она не спросила, а я не уточнил, какую станцию имею ввиду. Что ж, Романова всегда в курсе событий, поэтому меня часто терзает вопрос — почему она дознаватель в моем отделе, а не наоборот?
Заезжаю на охраняемую парковку и вижу, что Вадим уже тут, еще одна загадка — скромный парень, ни разу не видел, чтобы он превышал. Но, в таком случае, я недоумеваю, как ему удается каждый раз приезжать раньше меня?
В моем кабинете горит освещение и запах кофе — уже хорошо. Без спроса хватаю одну из трех кружек, заботливо расставленных на стеклянном столе. Делаю первый осторожный глоток и чувствую, как восхитительно горячий и крепкий напиток медленно, но верно начинает согревать окоченевшие пальцы и успокаивать воспаленное горло.
— Вообще-то, это был мой, — тихо и без упрека комментирует Вадим.
Ну точно его — он сладкоежка, чувствую, как лишний сахар начинает опутывать мой язык.
— Не здоровье, — добавляет Вадик.
Стараясь не морщиться, благодарю его кивком головы.
— Булочки будешь? — к нам подходит Дарья.
— Буду, — нужно ж хоть чем-то эту сладость заесть…
— Итак, — сходу продолжает Романов, — криминалисты в воздухе ничего не обнаружили. Никаких посторонних и вредных примесей, ничего подозрительного… совсем ничего. Возможно, что вскрытие добавит ясность, — глядя, как я жую, продолжает она.
— А по Бороздкину результаты уже получила?
— Да, час назад, — отвечает она.
— Ииии? — протягиваю я, жуя булку.
— И ничего, — говорит Дарья, добавляя сливок в свой стакан.
— А может быть такое, что вещество улетучилось? Я имею ввиду психотропное вещество? — Вадим не ест после всего увиденного, но добавляет сахар в свой стакан.
— Нельзя полностью исключать и такое, — кивает Романова, осторожно откусив от булки маленький кусок.
Меня же в этот момент больше беспокоит странный символ, непостижимым образом попавший на стену в кабинете профессора, и этот же символ, но уже крупнее, обнаруженный утром на станции метро.
— Скажи честно, Вадим Леонидович, ты по этой пиктограмме с кем-нибудь уже разговаривал?
Вадик пьет кофе и молча кивает, ну конечно, кто бы сомневался!
— Ну не тяни, Соколов, — подталкиваю его.
Вадим делает еще один глоток, морщится — на его вкус кофе слишком горький, дугой рукой протягивает мне небольшой бумажный прямоугольник, который с начала разговора держал в руках. В глаза мне при этом не смотрит, виновато отведя в сторону взгляд. Осторожно, двумя пальцами принимаю бумажку и чувствую твердый, добротный картон. Подношу к глазам и читаю — визитка, золотым оттиском, да заглавными буквами, а ниже значится, кому она принадлежит — Михаил Александрович Семенихин, Воронежский государственный университет. На обратной стороне картонного прямоугольника, мелкими буквами — сходу не разобрать, напечатаны контактные данные Семенихина: два мобильных номера и длинный е-майл.
— Дай угадаю, — я смотрю на Вадима, — он тоже профессор?
Соколов кивает и по-прежнему не смотрит не меня.
— Профессор темной магии? — уточняю я у застывшего Вадима и слышу, как слева от меня Дарья презрительно хмыкнула.
На этот раз Соколов качает головой, — он историю преподает.
— Историк, значит? — возвращаю стакан на место. Кофе приторно-сладкий, не могу такой пить. При каждом глотке сахар тут же оседает в горле, вдобавок к этому щиплет язык, — а пентаграммы изучать, это у него хобби такое?
Вадим отвечает серьезно и медленно, — помимо университета,
